…Глаза голубые. Волосы светлые. Родился в декабре 2010 года. Братьев и сестер нет.
Мальчик на видео из регионального банка данных сирот и детей, оставшихся без попечения родителей. Стандартная благостная картинка: сам собирает пирамидку, правда, неправильно, трясет огромного — больше него самого — плюшевого медведя… «Лешенька — предприимчивый, добродушный и неконфликтный ребенок, — стелется маслом голос за кадром. — Он любит играть, любит рисовать, любит поливать цветы». Все как положено. Пожилая воспитательница крепко обнимает парнишку. Он тоже прижимается к ней. «Как лошадка ходит, Алеша?» — спрашивает она у него. «Цок-цок», — немного помедлив, повторяет мальчишечка.
Конечно, если придраться, то речь нечеткая и слова смазаны, малыш неловко передвигается по комнате, словно боится задеть что-то или упасть. «Воспитанный и прилежный Леша мечтает обрести крепкую семью» — этой записи уже много месяцев, она морально устарела, а сам Леша в конце мая переехал жить в Екатериновку, откуда, как говорят, не возвращаются.
Выхода нет
«Мне хотелось бы ошибаться, но Алеша быстро может деградировать там — как ни жестоко это звучит, но я не могу подобрать иного слова, — переживает Анна Родина, сама мама 14 детей, из которых приемных — 11. — У Алеши, конечно, есть определенные проблемы со здоровьем, как у большинства детдомовских детишек, но пока еще он способен развиваться, учиться чему-то новому, однако пройдет совсем короткое время — и на кого он станет равняться? Новая группа Леши — почти вся с глубокими нарушениями…»
Анна рассказывает мне историю девочки Ирэн, которую держали в загончике вместе с годовалыми малышами. Так воспитателям было спокойнее — чтобы она не упала и не разбилась. Прогрессирующая форма ДЦП. И при этом — сохранный интеллект, который, наверное, только мешал. Иногда лучше вообще не осознавать себя, если не можешь ничего изменить.
«Говорили, что она агрессивная, что на людей бросается, — на самом деле девочка просто привлекала внимание к себе. Были те, кто хотел бы ее взять в семью, но побоялся. Ирэн цвета научили различать, животных узнавать на картинке, но комиссия, которая отправила ее в Екатериновку, на это и не посмотрела. Ирэн восемь лет сейчас. Последняя ее фотография — тяжело умственно отсталого ребенка. Неужели и Лешу ждет та же участь?..» — не может сдержать эмоций Анна.
Как Эля нашла маму
О том, что есть такой пятилетний мальчик Алеша, до которого очень трудно доехать и долететь, я узнала из соцсетей. От Юли Бейсеновой — ее душераздирающая история обретения приемной дочери заставила рыдать всю Россию. «МК» писал о ней в прошлом году.
Четырехлетняя Эля тоже жила в Приморье, в обычном доме ребенка. Биологические родители (обычная семья из глубинки) отказались от новорожденной: та появилась на свет с тяжелой патологией кистей рук. Да и другим российским парам она оказалась не нужна. Ее судьбой никто не интересовался. В пять лет Элю должны были перевести в Екатериновку к УО — умственно отсталым, а куда еще? В обычном детском доме она не была бы в состоянии ухаживать за собой сама. Воспитательницы в казенном доме жалели смышленую малышку, но что они могли — только потянуть немного время…
Удочерить Элю решилась русскоязычная семья из Германии, Юля и Алик Бейсеновы, сами родители троих детей. Они прошли все круги ада, собрали кипу документов и разрешений, характеристик и рекомендаций, и вот на последнем этапе — в Приморском краевом суде, где и должно было состояться удочерение, — вдруг выяснилось, что ребенка им не отдадут. Потому что вдруг супруги Бейсеновы… разведутся, сменят сексуальную ориентацию, найдут себе партнера своего пола, и тогда русская девочка Эля — о ужас! — окажется в однополой семье. Может же такое произойти чисто теоретически?..
Этот бред озвучила судья Оксана Соловьева. Разумеется, российская Фемида хотела для этой девочки только самого лучшего — чтобы та осталась на родине, среди таких же, как и она сама, несчастных, больных, брошенных детдомовцев. Среди своих.
Беспрецедентное по своей жестокости решение суда потрясло даже видавший виды Интернет. 350 тысяч подписей собрала петиция «Элю — маме!» — молодые женщины и маленькие девочки, мужчины, мальчишки, бабушки и внучки — все вывешивали в Сети свои фотографии с этой трогательной заставкой. «Мироздание, молю, помоги маленькой Элечке попасть домой», — в отчаянии писала в те нелегкие дни Юлия Бейсенова. Вмешался бывший уполномоченный по правам ребенка Павел Астахов — даже он встал на сторону Элиного счастья.
Накануне Рождества Верховный суд РФ, как заправский Дед Мороз, исполнил заветное желание Юли и Эли. Малышка все-таки обрела настоящую семью и уехала жить в благополучную Германию.
…С тех пор прошел почти год. Юля Бейсенова регулярно выкладывает на своей странице фотографии подросшего Эльфика — так Элечку зовут в семье. Рассказывает о ее успехах.
Вот научилась считать до десяти. Да еще и на двух языках. Испекла с мамой печенье, трещит без умолку, встретилась с бабушкой и дедушкой в Казахстане, не слушалась маму, училась играть с братом на пианино… А здесь они всей семьей доехали до парижского Диснейленда — как оказалось, из немецкого Мюнхена до него совсем недалеко; день ветрен и хмур, Эльфик в красном пальто, весело хохочет.
Всего этого могло и не быть — а была бы глухая Екатериновка Партизанского района Приморского края, тупик, где на 400 малолетних инвалидов 350 человек обслуживающего персонала. Как страшный сон вспоминают сотрудники первые годы своей работы в 90-е: еду три раза в день надо было привозить со стороны, не было прачечной, белье копилось в течение недели, и затем его отвозили стирать в Находку…
Сейчас с финансами проблем нет. Пока есть больные дети, персонал не сократят. И чем больше будет таких детей, тем лучше финансирование. Интернат для умственно отсталых — центр занятости всего трехтысячного поселка. Получается, что каждый десятый сельчанин трудится в нем. Если его закроют, то куда им деваться?
Может быть, поэтому за 20 с лишним лет существования здесь была оформлена опека всего над восемью воспитанниками; четверых — еще до «закона Димы Яковлева» — усыновили в США. Об этом написано на сайте учреждения.
Остальная же нескончаемая вереница выросших детей перетекла во взрослые дома-интернаты по округе. Там совершеннолетние инвалиды доживают уже до самой смерти.
Но это уже потом. После Екатериновки.
«У меня Соня, младшая, тоже приемная, была кандидатом туда, и я ее едва перехватила буквально за два дня до того, как должны были отправить, — продолжает Анна Родина. — Приезжает комиссия, смотрит на ребенка 15 минут: куда его — в обычный детский дом или коррекционный? Дети обычно теряются, не знают, что надо отвечать, часто молчат. Тогда им одна дорога — и никто из членов уважаемой комиссии даже не сомневается какая».
Екатериновка — как говорят, сиротское дно Приморья.
Зажившая рана
14-летняя Полина Березкина (фамилия изменена. — Авт.) — чуть не единственная, кому в последние годы удалось покинуть это заведение.
«За это ее назвали предательницей, за то, что выбрала семью», — рассказывает Виктория Гоголева, многодетная мама и активная участница этой почти детективной истории.
Виктория познакомилась с Полиной во Владивостокской городской клинической больнице, куда сама попала с младшей дочерью. У соседней палаты — толпа детей, смеются, переговариваются, в голосах весь диапазон эмоций — от любопытства до испуга. Новенькую привезли. На коляске.
«Девочка была из Екатериновки. С врожденным заболеванием опорно-двигательной системы. Мать лишили прав, Полину забрали в дом малютки, но проблемы со здоровьем было уже невозможно исправить, операция, видимо, только ухудшила положение», — объясняет молодая женщина.
Передвигаться Поля могла только на одной ноге. От неподвижности образовались пролежни, из свища сочился гной — как позже выяснилось, врачи в интернате забыли в теле ребенка бинт…
— Я видела, что ее надо немедленно спасать, — низкий поклон медикам, которые сделали все возможное и сохранили Полине ногу, — продолжает Виктория. И тут, как говорит, она узнала самое интересное, что ребенок, оказывается, не просто детдомовский: по документам девочка числится умственно отсталой.
«Полина умела читать, считать, вела себя и общалась как абсолютно нормальная девочка и, хотя несколько отставала от сверстников в развитии, слабоумной уж точно не была. Но она рассказала мне, что пошла в школу в первый класс аж в 13 лет. Что у них в интернате всего 4 класса. После чего они ничем не занимаются».
Виктория добилась, что Приморское отделение Детского фонда России организовали психиатрическую экспертизу, которая опровергла врачебный диагноз Полины, доказали, что безысходная УО — умственная отсталость — была поставлена ей ошибочно, что при хорошем уходе Полина сможет догнать ровесников и даже окончить обычную школу.
«Казалось бы, воспитатели должны радоваться: у их подопечной появилась надежда, мы подыскивали приемных родителей, — продолжает Виктория Гоголева. — Полина пока что вернулась в интернат. Я подарила ей сотовый телефон, чтобы нам можно было перезваниваться. И вдруг — тишина: «Абонент вне зоны доступа…» Мчусь за несколько сот километров. Связь блокирована. Персонал всячески препятствовал, чтобы я туда приезжала. Узнаю, что Полину пичкают какими-то таблетками, что нам не разрешают встречаться — только в крошечной комнатке, под наблюдением воспитателей. Она мне глазами на вопросы отвечала. Начинаю выяснять: как и что? Персонал сразу юлит: «Все в порядке, все в порядке…» Не хотели, чтобы она уезжала».
Забирали Полину практически со штурмом. Вместе с ее новой приемной мамой из Нижнего Новгорода. Пришлось подключить местных журналистов. Долго не отдавали вещи…
«Полину удалось спасти. Но мне до сих пор звонят оттуда дети. Рассказывают про изоляторы, куда их сажают за плохое поведение. На порог этого интерната не пускают чужих, тем более прессу, и лично я так и не выяснила, как, каким образом и почему туда могут попадать дети с сохранным интеллектом», — заключает Виктория.
Она добавляет, что Алешу, о котором шла речь в начале статьи, конечно, надо оттуда тоже вытаскивать: хороший мальчик. «Скорее всего, у парнишки проблемы со зрением, а не УО. Как он ходит, двигается, натыкается на углы… — предполагают волонтеры. — Такие случаи уже бывали. Считалось, что ребенок слабоумный, а надели очки — и мир для него приобрел новые очертания. Он просто раньше ничего не видел! Но очками в таких детских домах не разрешают пользоваться. Мало ли, а вдруг разобьет стекла? Поранится? Это как ДЦПшника не выпускать из кровати, чтобы не упал. Но как можно научиться ходить, если тебе этого не позволяют?..»
Розовые очки надежды
В начале лета я писала материал о планирующейся реформе в системе взрослых психоневрологических диспансеров. В идеале ПНИ предполагается гуманизировать: сделать доступным выход в город всем желающим пациентам, заменить небьющуюся алюминиевую посуду на стеклянную… В перспективе же — денег нет, госфинансирование урезать, по возможности переложить содержание на плечи родственников и самих обитателей богаделен.
Такие интернаты все равно будут и должны существовать, пока есть взрослые инвалиды с психиатрическими диагнозами, от которых отказались или не могут содержать в собственных семьях, старики с Альцгеймером, больные тяжелой формой церебрального паралича, чьи родители умерли…
Та статья в «МК» наделала много шума. Нас обвиняли в жестокости и черствости, в непонимании момента. Я вспоминаю об этом потому, чтобы опять не бросили камень: мол, в тот раз вы написали, что интернаты хорошие, и их нельзя закрывать, а в этот — что они плохие. Где правда?
Они — разные. Дело в людях.
Так почему бы будущим реформаторам начать не с благополучной и сытой Москвы, а с забытой богом дальневосточной Екатериновки, выяснить, каким образом в коррекционный интернат для умственно отсталых детей могли попасть колясочники, слабовидящие, дети с ДЦП, но с сохранным интеллектом — если это действительно так?
По словам волонтеров, у Алеши светлая голова — ему просто нужна семья, которая им займется, нужна мама. В следующем году он даже успел бы по возрасту пойти в первый класс…
«Алеша очень ждет свою маму. Когда был поменьше, подходил к волонтерам, заглядывал в глаза и с надеждой спрашивал: «Ты — мама?..»
Приходится выступать адвокатом медицинского и педагогического персонала. Может быть, они не так уж и виноваты? Обычные люди, с семьями и детьми, отмечающие Новый год и дни рождения, смеющиеся, ходящие на выборы, обсуждающие сейчас — как без этого? — запреты абортов, зарплаты и пенсии, а может, сколько картошки закупать на зиму… Так почему же они такие равнодушные по отношению к своим и без того обделенным воспитанникам, как в случае с Полиной Березкиной?
Почему приморская судья Оксана Соловьева запросто сломала бы жизнь незнакомой ей четырехлетней Эле?
Или это способ выжить самим — убить в себе человека? Перестать чувствовать, стать частью системы, одним из ее винтиков?
Потому что жалеть всех — так у самих тогда никакого сердца не хватит.
А работать надо… Писать приговоры, кормить по утрам кашей тех, кто сам не держит ложку…
И гораздо проще сейчас трындеть в СМИ и соцсетях о судьбах только что зачатых зародышей, чем взять билет на самолет да и рвануть за тысячи километров, как когда-то Юля Бейсенова из Германии за Элей и из Нижнего Новгорода приемная мама Полины Березкиной. Чтобы спасти будущее совершенно незнакомого мальчика Алеши, пяти с половиной лет.
P.S. Просим считать эту статью официальным обращением к Анне Кузнецовой, уполномоченному по правам ребенка в России.