— Табу. Запрет. Молчок, — пожилой лама-бурят протянул тарелку, на которой дымятся душистые пельмени — позы, похожие на белые розы. — Молчат про него все. А его губят. Но за этим большие деньги. Деньгами всем языки связали. А его не будет — и нас нет.
Разговор о Байкале…
Когда-то писатель-сибиряк Валентин Григорьевич Распутин сказал мне негромко, как всегда сдержанным тоном, таящим глубину: «Приедете на Байкал — почувствуете себя другим человеком». И посоветовал обратить внимание, что писал про «святое море» протопоп Аввакум в своем Житии.
И вот на белесом берегу, в Старом Энхалуке, откуда виден далекий сине-скалистый остров Ольхон, глядя на прорезиненного рыбака, застывшего по пояс в воде, и карамельных жеребят, лакающих отражение заката, я перечитываю в планшете праведного бунтаря Аввакума. Потрясшая его дух красота этих вод вдохновила на обличение собирательного хозяина жизни, который «скачет, яко козел; раздувается, яко пузырь; съесть хощет, яко змия; лукавует, яко бес; насыщаяся довольно…»
Мне кажется, этот козел, пузырь, змея, бес (браниться можно долго) опасен сегодня Байкалу.
Байкал — прекрасный, как душа России, — одновременно зеркало пороков и бед. Жадность, корысть, дикость, безответственность, вседозволенность, наглость. Прегрешения, ставшие нормой или доблестью для начальствующих и толстосумов. Все то, что нынче обострилось настолько, что угрожает существованию этого моря, а значит, и русскому будущему.
Надеюсь заблуждаться, но самое горькое, что горем Байкала мало кого тронешь. Приелись в свое время причитания писателей-деревенщиков, а теперь среди забот, суеты, шума — суть которых нищета и нажива — тема Байкала «не звучит», то есть, звучащая, пролетает мимо ушей.
И только, пожалуй, те, кто живет вокруг этой великой воды, понимают масштаб горя.
Против Байкала — сиюминутная выгода, именно сиюминутная, на фоне его возраста: тридцать миллионов лет.
Побывав там и поговорив со множеством людей, вижу свой долг — назвать беды просто, сухо и по порядку.
В Байкал втекает 360 рек и вытекает одна — Ангара. На ней стоит Иркутская ГЭС. Постоянный водосброс привел к снижению уровня Байкала на метр, ниже критической отметки. Что это значит? За прозаичным словосочетанием «разрушение экосистемы» — смерть рыб и окрестных животных, обмеление и заболачивание у берегов, непригодность воды для людей… Специалисты твердят: можно сбрасывать меньше воды, если установить новое оборудование. Оно в разы эффективнее нынешнего, но, конечно, подороже. Олигархическая логика в том, чтобы получать дешевую электроэнергию, не инвестируя в безопасные технологии.
Вопрос метафизический и апокалиптический: способна ли беспредельная алчность выпить бездонный Байкал?
Однако природа строптива: кроме обмеления есть и угроза затопления. После строительства Иркутской ГЭС в 1958 году советское государство могло контролировать уровень озера. Нынче иначе: если случится паводок, увеличенному водосбросу помешает то обстоятельство, что Ангару ниже плотины вопреки законам застроили коттеджами, и их смоет…
Вполне реально и, по выражению ученых, «экстремальное снижение уровня Байкала». Для укрощения такого экстрима (в отличие от практики прошлого) решающих рецептов нет, природный баланс утрачен, при резком же уменьшении водосброса Ангарск может оказаться без воды (ведь дно Ангары в результате незаконной добычи песчано-гравийной смеси стало гораздо глубже, чем раньше, а значит, река пересыхает).
К наплевательству наших чиновников и бизнесменов добавились планы Монголии. На реке Селенге, которая питает Байкал, соседи решили построить три ГЭС. По утверждению монгольской стороны, там были готовы на компромисс: покупать у нас небольшие объемы электроэнергии, но не сошлись в цене. Плотины перекроют движение воды тромбами, и расплата обещает быть жестокой.
А на другом конце озера, в Северобайкальске, очистные сооружения давно не модернизировались и не справляются с выбросами города. Денег-то на это будто бы нет, зато надо захватывать сладкие куски любой ценой: на побережье со стороны Улан-Удэ ударными темпами (и, разумеется, незаконно) ширится жилищное строительство, и зловонные потоки отправляются прямиком в Байкал.
Пуще всех этих злых корыстей (поневоле перейдешь на язык Аввакума) гадит Байкалу корысть торговцев лесом.
Вдоль всего побережья каждое лето горят леса. Зачастую их поджигают умышленно. Раньше их оберегали лесничие. Торжествующий медведь дикого рынка выгнал их всех из леса, открыв дорогу огню. По новому законодательству участки земли в аренду у государства берут предприниматели. Которым за милую душу лес вырубать и продавать. После пожара деревья «ликвидируют» по категории «санитарной рубки» — за бесценок. И даже если намерения самые благие, а пожар непроизвольный, арендатор просто не имеет возможностей ни следить за лесом, ни спасать его.
Огнем за первое полугодие этого года вокруг Байкала уничтожено до миллиона гектаров леса.
А это много? А это выжженная площадь размером с остров Кипр.
«Разрушение экосистемы» — снижение уровня воды, загрязнение воды, пожары вокруг воды — имеет свои зримые плоды.
Байкал мутнеет и все гуще зарастает водорослями (нитчатые спирогиры и сине-зеленые цианобактерии), так аукается вся та беда, о которой статья и которая складывается комплексно, как паззл подлости. Этого не было еще несколько лет назад. На грани исчезновения омуль, радовавший и Аввакума, и Валентина Распутина. Кроме экологического бедствия причина стремительного исчезновения рыбы — все та же жажда наживы, которая для многих сильнее обычной жажды. Омуль, еще недавно серебрившийся на всех прилавках околобайкальских городов и весей, превратился в редкость. Всерьез обсуждается введение пятилетнего запрета на его добычу. Пока же в обход разрешений ловят до 2000 тонн в год, почти столько же, сколько и легально.
Великую воду обложили со всех сторон.
Но сколь бы ни были разнообразны враги Байкала — козлы, пузыри, змеи, бесы, — у них одна слепящая мотивация. Одна алчность на всех.
Могут ли они всем скопом побороть столь древнее и могучее существо? Или, может, им, всем вышеназванным, надо вспомнить уроки в начальных классах и азбучные истины? Байкал содержит четверть мировых запасов пресной воды. Площадь больше Бельгии или Молдавии, территория водосбора — больше Франции, глубина — почти полторы тысячи метров.
И сразу вслед за учебником географии воскресает в памяти школьная хрестоматия, и хочется выпалить с детским негодованием:
Не мог щадить он нашей славы!
Не мог понять в сей миг кровавый,
На что он руку поднимал!..
Потому что Байкал — наше всё. Его испорченная вода — кровь мученика. Без преувеличений.
И если дивиденды от его истребления текут полноводными реками, то деньги, что выделены на защиту, канули. Да, сочинили федеральную целевую программу «Охрана озера Байкал», но большущий вопрос, как потратились, поскольку (официальные выводы Счетной палаты) больше двух миллиардов не вложили никуда. Из девяти очистительных объектов, возведенных на бумаге, существуют лишь три.
— Табу, — лама грустно моргает. — Не говорят. Только между собой. Боятся всякого… земного… А за нашу воду не боятся. А ты?
Он прав. Говорить о боли Байкала — риск. Чем больше деньги, тем больше тишины. Правда о Байкале тише воды.
О нем можно и нужно только громко. Наше всё. Имя России. Байкал оправдывает любые средства. Нравственно то, что служит интересам Байкала. Кто не с Байкалом, тот против нас.
Завершить бы вот этим, когда бы против нас не мы сами… С теми пороками, которые, как в зеркале исповеди, отражаются в священной этой воде.
Долгожданна государственная воля, но хорошо бы и каждому учиться преодолению всего того, чего стало слишком много: водоросли равнодушия, черствые сердца, обмелевшая память, заболоченная совесть…