— Дмитрий Игоревич, вы наверняка помните все свои экспедиции. И все-таки, какая из них самая-самая?
— Это, конечно, экспедиция на Северный полюс в 1979 году. Экстремальным был сам ее старт с острова Генриетты. Мы вроде бы приблизились к путешествию, о котором мечтали 10 лет и которое не раз срывалось, — и в то же время не могли идти. Начиналось все идеально, нас привез вертолет. Но тут мы увидели, что мимо острова Генриетты идет поток взвеси из воды и ледяных камней. Как через него переходить — было совершенно непонятно. Лед двигался хаотично, под ногами была ледяная каша, от нее шли испарения... Прямо преисподняя какая-то.
— В тот момент, наверное, было бы интересно заглянуть в душу каждого члена экспедиции? Что чувствовали люди?
— В отдельности уже никто не существовал, была уже команда. И слава богу, что из этой команды уже никто не выпал. Это был единый организм, и все искали напряженно выход. Никто не думал, например, что каким-то образом можно через эту кашу перелететь на вертолете, который рядом стоял. Мы решили, что должны стартовать от берега. Выбрали момент, когда скопление из старых льдин затормозило текущий лед, образовалась естественная плотина. Все замерло, и мы… побежали. Слово «побежали» здесь условное, потому что у каждого за плечами были рюкзаки по 51 кг. Еще нужно было нести лыжи, потому что идти на них было на старте невозможно.
Юра Хмелевский, наш научный руководитель, провалился под воду, также поплавал штурман Василий Шишкарев. Выяснилось, что он потерял лыжу и палку. Причем сказал он нам об этом каким-то виноватым голосом, совершенно подавленным. Мы же были совершенно счастливы, что он сам не утонул. Он шел в одной лыже, в мокрых ботинках, в мокром анораке... Но кое-что из одежды удалось сменить. Я думаю, положение Шишкарева в течение нескольких дней, пока ему не сбросили с вертолета лыжу, было не из приятных.
А дальше все уже шло на подъеме, пока мы не узнали о распоряжении члена ЦК КПСС Зимянина о снятии нас с маршрута. Эта новость вызвала у нас содрогание. Мы понимали, что, если мы не дадим свои точные координаты, нас никто никогда не найдет. Среди Северного Ледовитого океана мы были как песчинки. Но группу поддержал член Политбюро Суслов, который сказал: «Пусть ребятки идут, это стране нужно».
— Снаряжение было качественным?
— Спальники были никудышные. Это я уже сейчас понимаю. Мы в них ночью дружно стучали зубами, было дико холодно. Когда делали на маршруте перерыв, я каждый раз, прежде чем сесть отдыхать и взяться за перекус, по 5 минут махал ногами, делал по 100 махов, чтобы согреть ноги и не отморозить их. Но все это были терпимые трудности. Когда смотришь назад, конечно, немножко удивляешься, что все это удалось.
— К Северному полюсу шли небольшой группой, всемером. Условия были экстремальные, не возникало недопонимания?
— Начиная с какого-то момента мы начали ссориться между собой. Накопилась психологическая усталость. И эти ссоры были очень болезненные, отдавались душевной болью. Потому что, с одной стороны, ты закусил удила и хочешь отстоять свое. Ты обижаешься и готов объяснить, за что ты обижаешься. С другой стороны, ты понимаешь, люди-то все хорошие, и каждый из них готов тебя в любой момент спасти, независимо от того, какие у вас сейчас отношения, разговариваете вы или не разговариваете. Ты зол из-за чего-то конкретного. И понимаешь, что на тебя люди тоже злы. И в то же время присутствует этот общий фактор, который говорит об этих кристальных, удивительных отношениях. Совмещалось все это очень трудно. Через какое-то время обстановка разряжалась. И, конечно, хорошо, что в компании было два человека, Юра Хмелевский и Толя Мельников, которые были мудрее, чем все остальные, и как-то старались злость снять, разговаривали со всеми и всегда — наводили, как говорится, мосты. И этих людей нужно сильно благодарить. Они оказались более психологически стойкими.
— Что чувствовали, когда после 76‑дневного перехода достигли полюса, 90-го градуса северной широты, когда под вами был весь земной шар?...
— Самым сильным чувством была благодарность ко всем членам экспедиции и нашим радистам. Такого, чтобы мы потирали руки и говорили «мы это сделали!», не было. Была какая-то тихая, скрытая радость. Точно помню, что у ребят стояли слезы. Не знаю, удалось бы сейчас все повторить. Но тогда мы чувствовали себя прежде всего представителями своей страны. И гордость была скорее не личная, а коллективная. Мы установили на Северном полюсе флаг. Чувствовали, что никого не подвели, дошли... Вообще, хочу сказать, что у меня в жизни не было ситуации, когда бы я кого-то сильно подвел или предал. Надо сказать, что с этим ощущением легко жить.
— За тот подвиг вам воздали по заслугам?
— У меня немало наград, но, например, никаких золотых медалей географического общества я тогда не получил. Потому что географическое общество к моим заслугам относилось всегда с какой-то непонятной, совершенно неоправданной ревностью. По сути наше путешествие к Северному полюсу на лыжах было географическим достижением. Именно так было записано в постановлении секции наук о Земле Академии наук. А потом все стали говорить: нет, ребята, это подвиг спортивный, никакого отношения вы к географии не имеете. Хотя мы выполняли серьезные научные программы, проходили по тем землям, по которым люди еще не проходили... И были в каком-то смысле открывателями, осваивали территории, которые для жизни вообще не приспособлены. Мы это делали первыми.
— А неудачи у вас случались?
— Дважды я с сыновьями пытался пересечь на лыжах Берингов пролив от Чукотки до Аляски. Эти попытки закончились провалом. Мы оказывались на дрейфующих льдинах, которые ветром с бешеной скоростью уносило в открытый океан. Пришлось отправлять сигнал SOS. Нас дважды спасали: один раз — американцы, второй раз — российские вертолетчики. И все-таки с третьей попытки, в 1998 году, мы с сыном Матвеем преодолели пролив. Это был сверхтрудный переход. Когда я шел к Северному полюсу, мне было 38 лет, а здесь — уже 58.
Матвей тащил сани, я нес свой огромный рюкзак. Мы друг над другом посмеивались. Трудностей в том переходе было много, и мы могли реально погибнуть. Однажды к нам ночью в палатку пришел белый медведь. Я с его лохматой мордой столкнулся буквально нос к носу. Матвей выстрелил два раза подряд. Я был уверен, что он стрелял на поражение. Нет, сын оказался гуманистом — специально задрал ружье, пули прошли выше зверя.
В том переходе нас сильно мотало ветром, и вместо запланированных десяти дней мы шли двадцать. Пришлось почти в два раза урезать рацион. По льдам мы прошли, если считать по прямой, 300 километров.
Помню, как мы были счастливы, когда вышли на американский берег. Это было 22 марта, мы подошли к заброшенному поселку, на каком-то деревянном крылечке я достал спутниковый телефон и позвонил своей маме, у которой в тот день был день рождения.
— Доводилось есть мясо белого медведя?
— В том же переходе, когда мы пришли в эскимосскую деревню, для нас накрыли огромный стол. Тогда-то и довелось попробовать похлебку из мяса белого медведя, которое оказалось довольно вкусным. А вот янтарные, чрезвычайно красивые ягоды морошки, залитые, как нам показалось сахарным сиропом, мы, едва попробовав, чуть не выплюнули. Оказалось, что ягода была пропитана непривычным для нас тюленьим жиром.
— Полюс, по всей видимости, вас не отпускает. Теперь в точку, где сходятся все меридианы, организуете молодежные экспедиции?
— На следующий год к Северному полюсу отправится десятая по счету молодежная экспедиция. Это гармоничное продолжение нашей экспедиции к макушке мира. Как и в 1979 году, в команду входит семь человек. В молодежной экспедиции — подростки, и мальчики и девочки. На следующий год состоится уже «большая арктическая экспедиция». Пройдет викторина, в которой примут участие около 200 тысяч школьников. Одна команда будет совершать переход к полюсу, а другая прилетит и останется на ледовой базе «Барнео». Семь дней ребята будут заниматься творчеством: снимать фильм, рисовать, писать, встречаться с полярниками.
— Вы преподавали математику в Московском институте стали и сплавов. В частности, нашей группе читали теорию вероятностей. Вас очень ценили. Не жалеете, что перестали преподавать?
— Жалею, конечно. Я преподавал математику с огромным энтузиазмом. Я, пожалуй, завидую белой завистью тем ребятам, которые стали великими математиками. Наверное, если бы я был более талантливым, то взялся бы за докторскую работу. Мне нравилась исследовательская работа. Я доказывал теоремы, когда ехал в трамвае, когда ехал в метро — всегда. Параллельно пробовал писать. Мама у меня была математиком, а папа писателем. Все это отразилось во мне. Я был безумно счастлив, когда «Комсомолка» в 1969 году в трех номерах напечатала мои «Полярные дневники». Потом было издано немало трудов. Последние 12 лет я работал над книгой об американском полярном исследователе Фредерике Куке. Она, честно говоря, для меня дороже, чем любая докторская степень. Мне очень хотелось вернуть этому исследователю доброе имя. Всемирно известный российский гляциолог, академик Владимир Котляков, написал к моей книге очень лестное предисловие, оценил ее как большой вклад в историко-географические науки. И я ему за это чрезвычайно благодарен.
— Что вас сейчас радует?
— Я очень счастливый человек, потому что мы очень дружно живем с женой Валентиной, любим и уважаем друг друга. Все мое свободное время проводим вместе. Меня очень радуют успехи моих сыновей, Никиты и Матвея. Младший, Матвей, сейчас значимая фигура — и как путешественник, и как специалист по дополнительному образованию и по детско-юношескому туризму. Опять же у меня есть шесть внуков и внучек. Это тоже большая радость.
— С радостью понятно. А мечта у вас есть?
— Я мечтаю, чтобы 7 января 2018 года на Южном полюсе был поднят флаг Российской Федерации командой из трех людей, один из которых не стоит на лыжах, а сидит в инвалидной коляске. Я верю, что такая команда совершит переход во славу России. Это будет феноменально, потому что впервые человек покорит Южный полюс силой рук. Это моя мечта, и я в нее вкладываю много сил.