Что двигало этими людьми тогда и раскаиваются ли они в своем решении сейчас, готовы ли отвечать за него перед законом своих стран? Где «участие в незаконных вооруженных формированиях», за какую бы идею там ни сражались, — это уголовное преступление.
«Да, я знаю, что моя фамилия находится в списке FISH, эта система работает также во Франции, она регистрирует потенциально опасных граждан, то есть тех, которые не совершили еще ничего плохого, но вполне могут что-нибудь совершить. Как и любой другой человек, впрочем!
Слава богу, в ней можно найти не только меня, уехавшего в Донецк, но и людей, вовремя не заплативших обычный штраф.
Вообще, система очень запутанна и пока что несовершенна, затеряться в ней, думаю, несложно, например, когда я вполне легально пересекал пограничный контроль в аэропорту Шарля де Голля, меня никто не остановил, не арестовал, не выкручивал мне руки. Хотя я точно знал, что против меня на родине возбуждено дело, что меня ищут...», — рассказывает мне один из французских добровольцев, побывавший в ДНР в 2014 году.
Наемники? Добровольцы?
Идеалисты или преступники?
Откровенно говоря, назвать этих людей наемниками нельзя. Наемники — профессиональные военные, легионеры, приехавшие заработать на чужой беде. Им все равно, кого и с какой стороны убивать. Лишь бы платили. Здесь же многие вкладывали свое, последнее, бессребреники.
Из рассказов ополченцев:
«Я знавал одного венгра, который прибыл к нам с личными сбережениями. И все здесь потратил. Про себя я назвал бы его «внештатником». То есть наши ребята, местные ополченцы, получали небольшую зарплату, порядка трехсот долларов... Жить тоже на что-то надо!
Но этот венгр же вообще ничего не заработал, находился здесь чуть ли не на общественных началах, когда выезжал из Донецка через Россию обратно к себе домой, пришлось даже штраф за него отдать как за нарушившего миграционное законодательство, у парня при себе ни копейки не осталось».
«Бразильцы — те вообще борцы с мировым империализмом, но они и представить себе не могли, что такое зима в Донбассе. И что прежде всего им придется воевать с морозом. Мы с ребятами сложились и купили им нормальные берцы хотя бы. А то прилетели в кроссовках».
Так уж получилось, что именно Россия стала транзитом для большинства иностранцев, решивших сражаться на стороне ДНР и ЛНР. Именно через российскую границу многие пытались въехать в эти самопровозглашенные республики, а затем — выехать из них, чтобы вернуться домой.
Последнее, как выясняется, оказалось самым сложным.
На войне как на войне
Первыми, как обычно, были французы. Четыре человека. Мушкетеры. И один даже с подходящими усами. Все с боевым опытом, не новички то есть, но позитивные, веселые, немного авантюристы. Хотя первоначальную легенду, зачем им нужно в Донецк, продумали плохо. Ехали буквально наобум.
Понятно, что такого понятия — «виза для поездки на войну» — не существует. Поэтому большинство еще на своей территории оформляли обычные краткосрочные туристические визы, чаще всего российские, чтобы уже с ними прорываться через российско-украинскую границу, подчас даже не понимая, что это незаконно.
«Французы честно признались нашим пограничникам, что прибыли в Донецк бороться за свободу, равенство и братство. Естественно, их документы были тут же аннулированы, и незадачливых вояк отправили обратно», — со смехом вспоминают однополчане.
Но мужественные мушкетеры не сдались — спланировали въезд в Донецк со стороны Киева, оформив на этот раз аж через третью страну на другие паспорта теперь уже украинские визы. «Прилетели в Киев, там их встретили представители донецкого подполья. Да, такое есть тоже... Доехали до Харькова, пересели на электричку и отправились в Донецк.
Электричка шла через Ясиноватую, где как раз начались серьезные бои, поэтому из поезда наших французов тоже высадили, и дальше до самого Донецка они добирались на автобусе».
Бытовые условия в Донецке с самого начала были тяжелые. Не только для привыкших к комфорту европейцев — для всех. Ни горячих обедов, ни чистого белья. Это вам не Иностранный легион с трехразовым питанием.
Стояло лето 2014 го, самый пик военного конфликта. Неразбериха полная. Никому ни до кого нет дела. Корреспонденты, в том числе и западные, ломились на линию фронта: настоящие живые французы-интернационалисты, стали сенсацией.
Те и не отказывались от беседы с журналистами, наоборот, говорили, что они за мир во всем мире и у них очень важная миссия — прорыв информационной блокады. А то, что они несколько... вооружены, так ведь здесь, это... стреляют...
Объединенный контингент — так назвали отряд, в который зачислили французов.
«Бонжур!», «мерси боку!», «спасибо!» с ударением на последний слог — неслось со всех сторон. Записи этих интервью и сейчас еще можно найти в Интернете. Многие «рекламировали» себя и через соцсети, размещая на своих страницах наиболее «удачные» фотографии с поля боя, в камуфляже и с оружием в руках.
«Фактически, раздавая направо и налево интервью, иностранные добровольцы сами себя сдавали родным спецслужбам. Они же все-таки взрослые люди, должны оценивать степень риска, где находятся», — рассказывают их сослуживцы. После всего сказанного возвращаться домой им стало небезопасно — законодательные органы Франции и нескольких других стран внесли поправки в свои кодексы: любые виды наемничества, даже безвозмездного, даром, за идею, отныне наказываются в этих странах как минимум пятью годами лишения свободы, а кое-где и больше.
Не вооружен, но потенциально опасен
Когда я делаю комплимент 36 летнему Андрэ (имя изменено), что он похож на настоящего француза, он обижается. «Это практически оскорбление, — поясняет. — Во мне течет украинская кровь». Андрэ «разумеет мову». Переживает за своих родственников в Донецке. И почти сразу же говорит, что я могу называть его Андрей.
Для Андрэ-Андрея война на Донбассе отозвалась болью в сердце. Все его корни — оттуда. Из Украины, самой западной ее части.
«Деда убили во Львове в 96 м году. Националисты. А ведь он всю Отечественную прошел. Восстанавливал после победы промышленность на Западной Украине. Зачинщиков погрома, его убийц, так тогда и не нашли, да их и не искал никто», — говорит французский украинец.
«Я долго думал: имею ли право заставить переживать свою русскую маму? Имею ли я право тоже поехать на Украину? Но я послушал голос совести, и моя мама тоже сказала: езжай. Я думаю, что и она сама находилась бы там, сражалась за правое дело, если бы была помоложе».
Самолет Париж—Москва. Потом в Ростов — и уже оттуда до Донецка на обычном рейсовом автобусе. Самоходом, как многие. Но в отличие от большинства своих собратьев Андрэ не нужна была виза — у него и так два паспорта. Французский и наш.
Сначала думал побыть в ДНР несколько дней, чисто гуманитарная миссия: помочь двоюродному брату вывезти из города семью с маленьким ребенком. В результате «завис» почти на год.
А что остальные интернационалисты? «Особо мы друг с другом не откровенничали. Но один француз честно мне признался, что приехал, чтобы убить человека. Он не искал никаких моральных оправданий для себя. Просто хотел совершить это убийство безнаказанно. Где, как не на войне? Мне было неприятно с ним общаться, так как я понимал, что это случайность, что он на той же стороне, что и я, и что я не его жертва».
Сам Андрэ не знает, есть на его счету человеческие жизни или нет. Перестрелки шли постоянно. Неделями лежали в окопах. «Если честно, я совсем иначе представлял себе все это», — разочарован он. Красивая картинка обернулась реальностью, жестокой и бессмысленной.
«У нас функции командира на себя самовольно взял один тип, тоже француз, у которого эта война была шестой или седьмой, но он даже понятия не имел, что и как надо делать. Однажды построил нас в полный рост во время боя — в воспитательных целях, чтобы мы, вероятно, стали отличными мишенями».
Многие толком не понимали, чего от них хотят, лишь переводчик, посредник — каковым, естественно, пришлось стать Николя, — озвучивал товарищам приказы командования.
Низкий уровень образования — то, что, по мнению моего собеседника, отличало большинство его «коллег» по оружию. Сначала всех объединила общая и такая прекрасная цель, затем такое же общее желание выжить. Или хотя бы не погибнуть по глупости, став в окопах во весь рост. Кроме как на себя, надеяться было не на кого.
Один из французов (не из той, первой четверки, другой) погиб, позвонили во французское посольство в Киеве, чтобы вывезти тело на родину, но там отказались его забрать. С каждым днем становилось понятнее, что бардак, увы, перевешивает многие положительные моменты, и смысла оставаться на передовой, по крайней мере для Андрэ, больше не было.
А вскоре его и в Донбассе признали... дезертиром. «Какая-то мутная история, — до сих пор не может понять он. — Моих сослуживцев и меня отправили на «повышение квалификации» в военно-спортивный лагерь, где нас, как нам пообещали, должны были якобы натаскать настоящие спецназовцы.
Но на деле это мы предстали в виде инструкторов для подростков, это мы должны были с ними заниматься, тренировать, да еще и бесплатно. Я приехал в Донецк и рисковал жизнью не для этого! В общем, я уехал».
Личные данные Андрэ и его подробная боевая биография открыто выложены в том самом «черном списке» Европы. С 2012 года Украина присоединилась к странам, имеющим свой «террористический лист», и теперь те европейцы, кто воюет в Новороссии, автоматически могут быть названы беглыми преступниками и в ЕС.
Вернуться во Францию официальным путем Андрэ не может, да и не хочет, если честно. «Это русские выдумали себе красивую сказку про прекрасную Францию. А на самом деле все совсем иначе. Я, как и многие мои соотечественники, давно перестал гордиться своей страной. Мне некомфортно жить во Франции, платить там налоги, осознавая, что на мои же деньги будет вестись та или иная война в мире.
Разве Югославия нападала на Париж? Что делало НАТО в Афганистане или Ираке? Сейчас мы расплачиваемся кровью наших сограждан за то, что когда-то и породили сами. Но я не хочу быть ответственным за внешнюю политику, с которой я не согласен».
Батяня комбат
Испанцы, сербы, несколько американцев, финн, даже франкоговорящий новозеландец, работавший в ДНР медбратом. Новозеландец привез из Донецка в Россию несколько рекомендательных писем, самостоятельно заплатил штраф за нарушение визового режима, купил обратный билет на свои деньги — в результате был так же, как и другие иностранные добровольцы, выдворен из нашей страны. Правда, не навсегда, в любой момент он может вернуться, без ограничений. Если снова получит визу. И захочет, конечно.
Я не называю фамилии и имена этих людей, не показываю их лиц, чтобы не подставить их еще больше, чем они сами подставили себя, да и в своих подразделениях этих бойцов, почти не говорящих по-русски, чаще всего знали по позывным. А те обычно выбирали их по стране происхождения.
Тот же Андрэ, конечно же, был «Французом», не первым и не последним на этой войне.
Позывной «Батя» — командир французов в ДНР, русский, отправился в Новороссию по собственному желанию, пробыл там несколько месяцев, после ранения вернулся домой. Это было год назад.
Мы встретились с «Батей» в маленьком провинциальном городке, где тот живет постоянно. По словам «Бати», французы были настроены слишком романтично. «Они ж увидели, что на деле все не так замечательно, как им казалось. Розовая пелена с глаз слетела быстро».
После Донецка перебрались в Луганск, под начало Алексея Мозгового. В менее раскрученной прессой ЛНР парижан встречали как настоящих героев, как... Жерара Депардье в Чечне. «Им впервые выдали чистое белье, поселили в лучшей — единственной! — районной гостинице, в отдельных номерах. Для них это был практически культурный шок, так как все уже давно смирились с тем, что ничего хорошего в бытовом плане их не ждет». Но после гибели Мозгового последние иллюзии были утрачены — война скатывалась в хроническую и вялотекущую...
...За последний год иностранцев, бросивших все и рванувших защищать ДНР и ЛНР, значительно поубавилось. Слишком много проблем. Слишком мало даже моральных дивидендов. «Тех же первых французов с их украинскими визами с трудом переправляли обратно через Россию, так как они сами дали все карты в руки спецслужбам, и их ждали в Киеве. Во Францию было нельзя тоже — их искали и там».
Куда податься? Конечно же, в Сирию — еще одну горячую точку на планете. Туда четверка французов вроде бы и уехала. Воюют сейчас на стороне курдов против ИГИЛ где-то в Северном Ираке.
Андрей-Андрэ говорит, что таким, как он, с активной жизненной позицией, нет места в благополучных и развращенных потреблением западных странах. Сам Андрэ после возвращения из Донецка тоже уже съездил на Ближний Восток — подрабатывал военным корреспондентом сразу для нескольких изданий. У него нет подходящего образования, но много сил и желания. Да и война затягивает, конечно. Гораздо сильнее, чем мир.
Когда я позвонила Андрэ накануне выхода этой статьи, чтобы сказать ему об этом, его телефон находился вне зоны доступа. Не исключено, что в России Андрея уже нет.
«Многие мои иностранцы, насколько я знаю, так и колесят от войны к войне. Ни семей, ни любимых, одиночки, - говорит бывший командир французов «Батя». ДНР для таких — та же временная остановка, полыхающий крестик на карте, через несколько лет они, возможно, и не вспомнят, где это…
Сам «Батя» уверяет, что и его война назад не тянет. У него семья. Хотя...
«За все хорошее против всего плохого». Есть такая активная гражданская позиция. Наши русские «братушки» тоже когда-то срывались с насиженных мест, от устроенного быта, рвались защищать Болгарию от Турции в XIX веке, в середине 30 х — Испанию.
Последние русские добровольцы двадцать пять лет назад отдавали свои жизни и здоровье за Сербию и Косово. Потом некоторые женились на местных девушках, остались там жить, тем более что на родине их тоже особо никто не ждал. Когда несколько лет назад я проехала всю бывшую Югославию в поисках постаревших «братушек», то услышала немало печальных свидетельств о том, что эти люди никому не нужны, работы нет, и даже пенсию по инвалидности от чужого государства, за которое бились когда-то, ныне удается выбивать с большим трудом. Хотя террористами это прежнее поколение добровольцев все-таки не считают — европейское законодательство ужесточили только недавно.
...Добровольцы цепляются за то, что те, за кого они когда-то сражались, в отношении которых восстанавливали справедливость, обязательно должны испытывать глубокое чувство благодарности к своим освободителям.
Почти всегда, увы, это не так.
Наемники хотя бы знают, за что воюют. Разочарование — самое больное для тех, кто рванул однажды воевать за чужую идею.
Самая долгая дорога домой для этих людей — с войны.