ИЗ ДОСЬЕ «МК»:
6 апреля 1966 года два новейших советских истребителя-бомбардировщика Як-28 летели со Свердловского авиационного завода по маршруту Свердловск—Москва—Берлин. Конечной их точкой должен был быть аэродром Бранд, что в 140 километрах юго-западнее Берлина. Один из бортов вели капитан Борис Капустин и пилот-штурман старший лейтенант Юрий Янов. На высоте 6 тысяч метров у истребителя отказал сначала левый двигатель, а на высоте 4 тысячи — правый. Причина остановки двигателей — закупорка топливных трубок бумажными наклейками в обоих баках, не удаленных при их изготовлении. Самолет упал в озеро, оба летчика погибли (Капустин от удара, а Янов захлебнулся).
— Георгий Захарович, вы в то время работали в советском посольстве в Берлине?
— Да, но в Восточном Берлине, в ГДР. Это же те самые времена, когда город был разделен на две части легендарной стеной (при мне ее возводили и при мне она пала).
ЧП произошло в 7.50 утра 6 апреля 1966 года. Как сейчас помню — солнечно, тепло. По старой телефонной линии связи (англичане протянули ее в совпосольство сразу после войны), сообщили: «Только что в озеро в английском секторе Западного Берлина упал советский самолет». Мы (я и руководитель западноберлинской группы Виктор Белецкий) были на месте трагедии уже через полчаса. К тому времени местные жители уже высыпали на дамбу, разделяющую озеро. Все внимательно, открыв рты, смотрели в воду. Из нее, темно-зеленой и все еще бурлящей, торчала хвостовая часть с выделяющейся красной звездой.
— А как же англичане? Неужели они пропустили такое событие?
— Нет, конечно. Через пару минут подъехали несколько автомашин с английскими военными, в том числе несколько в штатском. Броневики с пулеметами, оцепление поставили, место падения закрыли щитами (чтобы не просматривалось, что происходит).
Мы сделали англичанам официальное заявление, что самолет является собственностью Советского Союза. А по положению, оговоренному с союзниками на Потсдамской конференции в 1945 году, все воды Западного Берлина, соединяющиеся с водными поверхностями бывшей советской зоны оккупации Германии, относятся к юрисдикции ГДР. И посему — если тронут самолет хоть пальцем, дело они будут иметь с советской стороной.
— Прямо так и сказали?
— Именно. Жестко и конкретно. Англичане стали с кем-то советоваться по рации. А мы возвратились в посольство, чтобы как можно скорее доложить об этом происшествии в Москву. Но Москва, как вымерла — шел Пленум ЦК КПСС, и все руководство было там! Звонить же министру иностранных дел СССР Андрею Громыко или самому генеральному Леониду Брежневу временный поверенный посольства не решался. Это была большая ошибка, ждать было нельзя. Ни один из двадцати генералов, которых мы собрали на совещание, не хотел взять на себя ответственность. Кроме мата в тот день ничего не слышалось.
— Что было на борту упавшего самолета?
— Три сверхсекретных, неизвестных противнику новых прибора. Один из них — определитель «свой-чужой» с земли и в воздухе. Еще там был прибор, наводящий на цель. Мы понимали, что если они попадут в руки англичан, ущерб будет огромный. Вообще в то время мы уже использовали пиропатроны, уничтожающие приборы при вынужденных посадках. Но на этом самолете их не было. По инструкции их вставляли в боевых частях.
— А наши друзья из ГДР не помогли в этой сложной ситуации?
— Военный комендант Восточного Берлина генерал-лейтенант Поппель предложил направить на место ЧП военный катер под советским флагом и переодетой в советскую форму командой, зацепить тросом самолет и вытащить его в воды ГДР. Предложение немца мы поддержали, а командир бригады по охране совучреждений в Берлине Селех сказал, что готов дать своих солдат. Но никто из присутствовавших генералов на это не пошел, опасаясь международного скандала.
Тогда наш военный переводчик, щуплый, невысокого роста капитан попросил, почти потребовал доставить его на дипломатической машине в Западный Берлин, где бы он на надувной лодке подплыл к самолету, взобрался на торчащую из воды часть и привязал себя к ней!
— Зачем?
— Тем самым он бы заявил, что это территория СССР и никто не имеет права прикасаться к ней. Но никто его слушать не стал. Все ждали санкции из Москвы. Наконец было дано «добро» на проведение операции, предложенной немецким Поппелем.
Но время нами было упущено. Внутрь оцепления не пустили генералов, только нас, сотрудников посольства. По озеру уже плавали английские военные катера. Остатки самолета прикрыли деревянными щитами так, что мы не видели, что там происходит. А там уже вовсю работали королевские боевые пловцы из Лондона. Мы готовы были плакать от бессилия! Когда стемнело, они включили прожектора, но потом случилось то, чего мы все боялись, — свет вырубили. В итоге, когда его включили, тела уже извлекли, с ними и с самим самолетом произвели какие-то манипуляции.
— Тела вернули?
— Они предложили передать останки с соблюдением их военного ритуала. Наши генералы не соглашались. Мы уговаривали: «Забирайте!» В итоге они решились.
— И как это выглядело?
— Красиво и необычно (для нас). Рота шотландских стрелков в коротких юбках и шерстяных гольфах стояла вдоль берега. Приспустили английский и советский флаги. Волынщики шотландского военного оркестра играли похоронный марш. Наших мертвых летчиков завернули в шерстяные одеяла шотландской раскраски и прямо так, торжественно чеканя шаг, выносили к нашей машине. Она отвезла их в ГДР, а оттуда на самолете их доставили в Москву. Наши эксперты сразу сказали, что англичане летчиков раздевали, осматривали, их личные документы (что были в костюмах) тоже изымались, но все вернули обратно.
— А секретные приборы так и остались в руках у англичан?
— Увы. Они нам их так и не вернули, несмотря на все наши требования. А ведь, повторюсь, в мире больше ни у кого таких приборов не было — только у нас! Да и сами самолеты были уникальные. Экспериментальные! Таких в принципе было выпущено всего три! Обломки самолета нам в итоге вернули. Отдали они и авиационный самописец, по которому мы смогли восстановить все детали трагедии.
— Правда, что летчики могли катапультироваться, но не сделали этого?
— Да. Если бы они это сделали, то самолет упал бы прямо на жилые дома. А там ведь столько горючего, был бы мощнейший взрыв. Мы доказали, что Капустин увел машину от жилых домов, и это стоило жизни ему и его напарнику. Летчики не могли точно знать, на какую часть Берлина они падают — западную или восточную. Но в любом случае они понимали, что в домах живут мирные люди.
ЦИТАТА:
«И надо бы прыгать — не вышел полет,
Но рухнет на город пустой самолет,
Пройдет, не оставив живого следа,
И тысячи жизней, и тысячи жизней,
И тысячи жизней прервутся тогда»
Из стихотворения под названием «Огромное небо» Роберта Рождественского, который был потрясен историей о героях.
— Берлинцы это оценили?
— Еще как! Люди шли к советскому посольству с цветами. Многие писали письма с благодарностью, клали в конверт деньги (кто по 5–10 марок, а кто и тысячу).
— Деньги вы брали?!
— Нет. Все отсылали обратно. Но обязательно сопровождали благодарственным письмом с пояснением: «Семьи погибших получат достаточное государственное обеспечение».
Бургомистр Западного Берлина Вилли Брандт хотел наградить героев-летчиков высшей военной наградой ФРГ — Золотым Крестом.
— Хотя бы награду взяли?
— И снова нет. Отправили Брандту письмо, в котором указали, что Западный Берлин не является частью ФРГ и не управляется ею и что советское правительство само наградит пилотов. Они действительно были награждены посмертно орденами Красного Знамени.
Через пару дней после ЧП мы решили инициировать статью обо всем случившемся в одном из крупнейших в Европе журналов «Штерн». Главный редактор «Штерна» Генрих Наннен, с которым я был знаком, после переговоров со мной по телефону направил в Берлин одного из лучших штерновских журналистов, фамилию которого я, к сожалению, не удержал в памяти. Им оказался зять миллиардера Дюпона, что давало ему основание быть совершенно независимым и свободным. На встрече со мной он заявил, что не собирается задавать нам заранее подготовленных советской стороной вопросов и что его вопросы не должны быть известны нам. Мы сказали, что готовы! Интервью состоялось 15 апреля 1966 года в бюро АПН в Западном Берлине. С нашей стороны были Герой Советского Союза генерал-майор авиации Виноградов со своим переводчиком и сотрудники посольства.
Вопросов было много, в том числе и каверзных. Вскоре в «Штерне» появилось интервью на нескольких страницах с большим количеством переданных нами ранее журналисту фотографий. Детально описывалась катастрофа и подчеркивались мужество и героизм русских летчиков. Это было важно для нас. А жители Берлина до сих пор помнят эту историю и помнят имена советских летчиков, которые спасли им жизнь.