— Алексей Валентинович, первым делом хотелось бы узнать, сколько в институте научно-исследовательских судов?
— На сегодняшний день — четыре больших судна: «Академик Иоффе», «Академик Вавилов», «Келдыш» и «Штокман». В середине 80-х годов было 12.
— Куда же они подевались?
— Любое судно изнашивается и нуждается в ремонте, а он требует определенного финансирования. Регистровый ремонт (аналог автомобильного ТО) проводится раз в год. Каждый последующий, соответственно, дороже предыдущего. На все это нужны деньги, а их катастрофически не хватает.
При хорошем уходе судно может служить 50–60 лет, хотя чем оно старее, тем больше в него нужно вкладываться. Канада, например, не экономит на этом — там суда плавают-ходят по 60 лет; в России «пенсионный» возраст — 30.
Несем расходы за содержание «у стенки»: судно ведь не всегда находится в море. За причал, электроэнергию, водоснабжение, вывоз мусора — за все необходимо платить. Даже за погонные метры корабля. В нашей стране это «корабельное» ЖКХ, как нетрудно догадаться, не самое дешевое в мире.
— Во сколько же обходится содержание?
— В открытом море — в среднем 600 тыс. рублей в сутки, у причала — около 100 тыс. Большие корабли водоизмещением по 6000 тонн, такие, как наши «Академик Иоффе» и «Академик Вавилов», — 840 тыс. рублей в сутки.
— Однако! Почему так дорого?
— Вот смета: зарплата экипажа — 145 тыс. руб. в сутки, питание — 32 тыс., медикаменты — 2 тыс., расход по бытовому обслуживанию — 11 тыс., топливо — 560 тыс. руб., смазочные материалы — 17 тыс., пресная вода — 7 тыс. руб., а еще страховка и прочее.
У «стенки», то есть у причала в Калининграде, судно длиной 120 м, — 100 тыс. в сутки. Это так называемый причальный сбор. Кроме того, судно строилось для научно-исследовательской работы в море. Поэтому определенных, и немалых, расходов требует модернизация научного оборудования, кранов, лебедок…
Все это хозяйство рано или поздно устаревает морально и физически. Вот наши суда постепенно и уходят в «отставку». Списали «Академика Курчатова», «Менделеева», «Витязя» — все это большие корабли. И маленькие: «Акванавт», «Акванавт-2», «Шельф». Сейчас от нас «уходит» небольшое научно-исследовательское судно «Рифт».
Информация к размышлению
По данным американских ученых, до 700 года н.э. уровень моря рос в среднем на 0,1 мм в год. Предполагается, что это явление было вызвано ростом температуры на Земле. С 700 по 1400 гг. высота Мирового океана, наоборот, падала примерно на 0,2 мм в год и «упала» на целых 8 см.
С 1860 г. вода в океане начала прибывать — по 0,4 мм в год. А в период с 1900 по 2000 гг. Мировой океан поднялся на 14 см. Если процесс не остановится, то примерно к 2100 г. уровень воды поднимется на 1,3 метра.
— И сколько же нашему научному флоту нужно для полного счастья?
— О финансировании в идеале даже не мечтаем. В год средне-минимально требуется 800–900 млн руб. Выделялось около 10% от этой суммы, а реально за последние два года практически ничего не выделялось.
— Как так?
— Научный флот с развалом СССР остался без присмотра. В те времена он финансировался из бюджета Минморфлота страны. Сейчас — из Российской академии наук. У нее бюджет на флот не предусматривался отдельной строкой — соответственно, не было и финансирования. Нам доставалось по остаточному принципу. Крохи!
Последние 15 лет для нашего института — это стадия выживания, отсюда и списание кораблей.
Приятное исключение — лишь нынешний год: ФАНО России выделило нам средства на ремонт и экспедиции в размере 250 млн рублей — в четыре раза больше, чем в предшествующие годы.
— Говорят, списанные суда вы иногда встречаете в океане под другими флагами?..
— Нет, это полностью исключено: по законодательству они идут только на металлолом. Специальный оценщик делает оценку, мы платим за разделку. А за сданный металл получаем деньги. Как правило, получается положительный баланс: с маленького судна — 2–3 млн руб. А «Курчатов», «Менделеев» принесли нам по 200 тыс. долларов. В 90-е годы это были огромные деньги — мы за счет них и выжили, вышли из кризиса, расплатились с долгами.
— А правда, что на своих кораблях вы «катаете» богатых иностранных туристов?
— А куда деваться? Приходится зарабатывать. Да, официально, через Росимущество, зарегистрирован фрахт на «Иоффе» и «Вавилове», ходим с экологическими туристами: Гренландия — в Северном полушарии, Антарктида — в Южном. Фрахт позволяет нам ремонтировать суда, платить за содержание, кое-что остается на научную деятельность, и даже удается поддерживать другие суда. Попутно выполняем заказы Роснефти, ЛУКОЙЛа, других компаний.
— Сколько ваши плавсредства стоят «у стенки», сколько возят туристов, а сколько занимаются наукой, изучением океана?
— В среднем ремонтируемся один месяц в год, под фрахтом 170 суток, 100 суток — наука.
Информация к размышлению
Предполагается, что изменение климата вызвано техногенной деятельностью человека, парниковым эффектом, который создают чадящие на Земле заводы и фабрики. Но, судя по тому, как власти разных стран бдительно отслеживают цены на нефть и с прискорбием сообщают о снижении потребления энергоносителей на планете, сокращать выбросы углекислого газа в атмосферу никто не собирается. Одно дело — декларации экологов, другое — прибыль от энергоносителей, новые и новые скважины.
— Если бы фрахта не было, все бы «бросили» на изучение океана?
— 330 суток работали бы в море. Но к этому режиму уже приноровились. Составляем график движения судов таким образом, чтобы не было «холостых ходов», летаем за судном. Получается экономия. Допустим, закончив свой рейс у берегов Южной Аргентины, ученые улетают в Москву. На борт поднимаются туристы, чтобы пройти до Антарктиды и обратно через пролив Дрейка.
Вместе с ними садится и небольшая группа наших океанологов, прилетевших из Москвы. Пока туристы наслаждаются дикими красотами и морской романтикой, ученые исследуют Антарктическое циркумполярное течение в проливе Дрейка. За сезон совершаем 10–12 таких пересечений течения с измерениями на каждом из двух судов. Полностью за счет экологических туристов.
— Говорят, с точки зрения штормов этот пролив — самый опасный в мире?
— Люди хотят адреналина, и они его получают. Бывает, из-за штормов выбивает иллюминаторы. Туристы визжат от восторга и ужаса. Если перефразировать поэта, то можно сказать, что, наверное, в буре есть покой…
Таким образом, больше 10 раз за сезон мониторим циркумполярное течение. На ходу судна измеряем скорость течения от поверхности до 2 км в глубину, температуру, соленость…
— Чем вызвано такое пристальное внимание к проливу Дрейка, что его так уж бороздите?
— Это ключевой район Мирового океана, самое мощное течение вокруг Антарктиды. Здесь происходит водообмен между Тихим и Атлантическим океанами, осуществляются переносы тепла и воды, формирующие всю климатическую систему Земли. Перенос воды здесь составляет около 100 свердрупов.
— А если по-русски?
— Один свердруп — это 106 кубических метров в воды в секунду. Все реки земного шара, вместе взятые, — Амазонка, Волга, Енисей и даже какая-нибудь балашихинская Пехорка — дают около 1,5 свердрупов…
У нас накопилась уникальная информация по этому региону, целый ряд данных за 15 лет наблюдений. Два судна по дважды в год пересекают пролив Дрейка по 10–12 раз за сезон. Таких данных больше нет нигде в мире.
— Раз так, то, имея подобную информацию, Россия должна выдавать самые точные в мире прогнозы погоды! Но этого не наблюдается, особенно в нынешнем году...
— Сегодня в океане не ведется изучения атмосферы. Раньше каждое судно в море по 4 раза в сутки со своей метеостанции сообщало в центры данных состояние атмосферы в районе плавания. Система оповещения разрушена — данные никуда не передаются. Теперь пользуются математическими моделями.
— Трудно передать? Или они поржавели, эти метеостанции?
— Метеостанции в полном порядке, мы используем их в своих исследованиях. Никто не запрашивает — нет прежней системы сбора информации. Составляются математические модели — они рисуют нам, допустим, приближение циклона. А в океане на самом деле его и близко нет.
Если со всего океана не приходят данные о состоянии атмосферы, то как можно точно и достоверно нарисовать модель? Это мое мнение.
— Американские ученые сообщают о стремительном повышении уровня Мирового океана, о том, что вот-вот начнутся природные катаклизмы. У вас есть такие результаты?
— Непростой вопрос. Все это было. И Всемирный потоп был, и глобальное похолодание. Когда-то в Гренландии паслись овцы, а сейчас там вечные ледники…
За почти 60 лет — с 1958 года — инструментальных наблюдений на разрезе по 60-му градусу широты в Северной Атлантике какого-то устойчивого тренда не зафиксировано. Гольфстрим не останавливается и не ускоряется. Наши приборы обеспечивают точность измерений до тысячных долей градуса, измерения характеристик воды проводятся от берега до берега и от поверхности до дна. Есть «маятник» с периодом колебания в 10–12 лет. Но тренда нет.
Природу изучать надо, а мы объемы исследований сокращаем… Кстати, не только Россия, но и весь мир.
В 80–90-е годы прошлого столетия по инициативе крупнейшего американского океанолога Карла Вунша был проведен глобальный научный эксперимент по изучению циркуляции Мирового океана, в нем были задействованы многие страны мира. 10 лет ушло на подготовку, 15 — на выполнение. В результате изменились наши представления о Мировом океане, были сделаны колоссальные открытия. Прежде всего была обнаружена большая изменчивость глубинных слоев океана, которые раньше считались неподвижными и неизменными.
Так вот, Карл Вунш считает, что исследовать климатические изменения в Мировом океане можно только в рамках долгосрочных международных программ, поскольку необходимы долгосрочные высокоточные измерения в очень больших объемах. Это нужно для полноценного описания такой сложной системы, как Мировой океан.
— Что-нибудь из последнего расскажете?
— По 60-му градусу северной широты в этом году в районе Гренландии нами зафиксирована глубокая зимняя конвекция. Это очень быстрое опускание поверхностных вод, в нашем случае — до глубины 1300–1400 метров. Вода провалилась, как Ниагарский водопад. Это произошло очень быстро. Наши биологи в пробах на большой глубине обнаружили еще живой планктон, который на таких глубинах без света жить не может.
— Может, это конец света?..
— Для тех организмов — да. Они погибнут без света и кислорода. Важно то, что это произошло очень быстро. Для нас же с вами важно, что мы получили новые знания о том, как быстро климатический сигнал с поверхности может проникать на большие глубины. Как огромные объемы воды с определенными характеристиками опускаются в глубину и перераспределяют таким образом тепло. Это говорит о том, что при расчетах изменений температуры важно учитывать температуру не только поверхности океана, но и его глубинных слоев. А такие знания, по-моему, только отдаляют конец света от нас. Не надо вообще о нем говорить — надо работать по его предотвращению.