Ванька-встанька на пороховой бочке
— Никто с вами разговаривать не будет, мы — секретные! — «обрубает» секретарь в приемной гендиректора федерального казенного предприятия «Тамбовский пороховой завод».
— Но я хочу поговорить не про особенности производства, — пытаюсь объяснить я.
— Любые темы секретные!
— И даже социальные проблемы рабочих?
— Все-все!
Попытки связаться с руководством в течение всех дней с момента трагедии заканчивались этим странным диалогом. Тот самый случай, когда за секретностью легко спрятать любые ошибки или даже преступления (говорю аккуратно — потому как уголовное дело по факту взрыва возбуждено, но пока идет расследование, и виновные не названы).
Пороховой завод в Котовске Тамбовской области в прошлом году отмечал столетие. Он считается секретным еще с советских времен. Тогда его даже специально официально именовали заводом пластмасс (видимо, чтобы ввести в заблуждение шпионов). На заводе — опять-таки для отвода глаз — производили символ нашего детства, игрушку-неваляшку. Только представьте: в одном цеху с конвейера сходит Ванька-встанька, а в другом — смертельно опасная взрывчатая смесь.
Как бы то ни было, завод жил своей, особенной, жизнью все эти годы. Расположенный в лесу, он занимает большую площадь и похож на маленький город. В советские годы там работала половина Котовска. Потом число рабочих планомерно сокращалось — до 10 тысяч, до 5 тысяч и наконец до нынешних 2 тысяч. Может, потому что неваляшки спросом у детей больше не пользуются.
Несчастные случаи на производстве последние несколько лет стали почти обыденностью. Вот только несколько примеров.
2009 год — на станке оторвало руку Наталье Поповой. В ночь с 5 на 6 июня 2010 года в результате аварии произошла разгерметизация оборудования для прессовки пороха, пострадало двое, одному из них — ученику аппаратчика Павлу Мухину — оторвало голову.
— В июле 2012 года при взрыве погиб мой отец, — рассказывает Татьяна Левшина. — Предприятию он отдал 40 лет своей жизни.
В 2013-м убило отлетевшим болтом слесаря Михаила Половинкина, второго слесаря обожгло кислотой (остался жив, но ослеп на один глаз).
— В ночь на 1 декабря 2014 года повисла на прессе Ирина Левина, — рассказывает экс-мэр Тамбова Максим Косенков. — Ее заставили очищать поршень от пороховой пыли, что не входило в должностные обязанности. Поршень сорвало... Полтора часа ждала помощи. В 27 лет девушка осталась без левой руки. Ирина прошла два суда, добилась всего лишь мизерной компенсации.
Еще одно страшенное ЧП произошло 30 сентября 2015 года: в цехе по сортировке пороха №5 произошел взрыв, погибли Юрий Подколзин и Дмитрий Федяев. Выжили, хотя и были изуродованы, Дмитрий Ягупов и Владимир Посконкин.
Взлетевшие в небо
11 марта 2016 года. Все тот же цех сортировки. Внутри смена из 6 человек. На часах 12.41. Взрыв. Эксперты потом скажут, что при таком количестве пороха — в момент трагедии в цехе было 11 тонн — шансов успеть выскочить из здания ни у кого не было. Само его разворотило так, что остались только стены. 1000 кв. м превратились в пепелище. Цех прекратил свое существование.
Мы рассматриваем фотографии тех, кто, как выразились рабочие порохового завода, «взлетел в небо».
Первой погибла Елена Серебрякова. Ее смерть была мгновенной. Тело вытащили из-под завалов. Милая женщина средних лет, на заводе работала с юности. Остались 13-летний сын и 11-летняя дочь.
Вторым ушел ученик усреднителя Виталий Судаков.
— Хороший, светлый парень, — рассказывают рабочие. — Недавно женился. Планов у него было громадье, хотел попутешествовать по России, собирал информацию о самых интересных местах. Мы думали, что именно он выживет, потому что организм молодой, крепкий.
О Виталике много можно говорить. Но важнее всего, наверное, то, что ему было всего 24 года и его жена ждет ребенка. Родные плачут: «За что он погиб? За 7 тысяч? Ему, как ученику, больше не платили».
Утром 12 марта скончалась 47-летняя Елена Маркова. Она работала усреднителем на заводе.
— Ожог третьей степени, — объясняет специалист Тамбовского ожогового центра. — Она получала всю необходимую терапию. Мы консультировались с лучшими профессорами ожогового центра при НИИ хирургии им. Вишневского. Но слишком серьезными были повреждения тканей. В 9.45 у нее остановилось сердце. Мы пытались реанимировать пациентку в течение 20 минут.
У Марковой осталось трое детей, двое из них несовершеннолетние. Самая маленькая девочка сейчас у бабушки, она не знает, что мамы больше нет.
Утром 13 марта в ожоговом центре остановилось сердце 39-летнего Алексея Левашова. Когда его привезли в больницу им. святого Луки, медики только покачали головой: 98% тела обгорело, ожоги очень глубокие, а значит, надежд практически нет. И все же за его жизнь боролись. И проиграли... Жена Надежда уже и плакать не может — только всхлипывает. У нее на руках четверо малолетних детей, младшему нет даже месяца.
— Как я теперь буду жить? — повторяет она. — Что будет с моими детьми? Нам негде даже жить, мы только-только собирались решать с Лешей жилищную проблему. Как я решу ее одна?
Ответа нет. Руководство завода не нашло лишней минутки, чтобы позвонить ей и сказать слова сочувствия и поддержки.
Последней умерла 46-летняя контролер ОТК Светлана Панина. Мы говорили с ее родными накануне. Света тогда была в коме, и они так верили, что она выживет...
— Света с 1991 года на заводе, — рассказывала сестра Елена. — Она давала подписку о секретности, так что мало говорила об особенностях производства. Знаю только, что порох сушили, просеивали. Все это очень опасно, она понимала, но другой работы не было. Только бы она осталась жива!
Светлане не повезло.
Алексей Лукьянов — единственный, кто выжил. И сейчас врачи уже уверенно говорят, что он поднимется на ноги. Но не исключено, что именно ему придется отвечать за все.
Цех смерти №5
Во всех случаях взрывы случались в цехе №5. А в последних двух трагедиях они пришлись даже примерно на одно и то же время (13.00 и 12.47).
Что происходит в цехе №5?
— Представьте себе большое здание с высокими потолками, — описывает свое рабочее место работница цеха Марина (имя изменено). — Сюда поступают на утилизацию старые патроны. Точнее, их «разделывают» в другом цехе, а в наш попадает уже один порох. Мы его должны просеять, рассортировать и отправить на уничтожение (печь на другом участке).
Дежурная смена — до 11 человек. Работают исключительно вручную. Прямо на собственном горбу таскают мешки с порохом. Есть в цехе и тележки, но они с довоенных времен, совсем пришли в негодность.
— Женщины таскают наравне с мужчинами, — продолжает Марина. — Задание нормированное для всех одно. На каждого приходится чуть больше 2 тонн. Ровно столько мы должны сгрузить в большую кучу, лежащую на полу. Порох — субстанция хитрая. Я не технолог, но знаю, что старый порох может как-то разлагаться и самовоспламеняться при определенных условиях. Сейчас говорят, что, может, кто-то закурил в цеху. Я вам так отвечу: если бы кто-то даже доставал сигареты, спички, зажигалку, ему бы руки оторвали на месте. У нас при себе не было ничего, что могло бы загореться или дать искру. В цеху не было ни электрочайников, ни даже розеток. Все свои вещи мы оставляли в раздевалке, в отдельно стоящем здании. Так что люди в ЧП не были виноваты, это точно. Не виноваты они были и в 2012, и 2015 году. Хотя именно на них пытались свалить в итоге все. В ноябре 2012 года написали, что произошло возгорание кровли. Это чушь. А в 2015 году пытались сделать виновным погибшего Юру Подколзина.
— В цехе №5 работал мой отец, работал я, и Юрка тоже туда пришел, — рассказывает отец погибшего парня Владимир. — Юра знал, что такое порох! Как можно было предположить, что он на рабочем месте был пьян и вдобавок курил?
Но эта версия, судя по всему, всех до сих пор устраивала. Истинные причины взрыва так и не установлены. В феврале этого года в квартиру Подколзиных правоохранители зачем-то пришли с обыском с собакой — искали порох. Не нашли.
— Вот теперь пытаются на Лукьянова все свалить, — говорит Марина. — У нас нет сомнений, что он ни при чем, так же, как Юра.
Итак, если не виноваты рабочие, то кто тогда? Дело только ли в том, что скопилось слишком много старого непригодного пороха? В качестве неофициальной версии нам предложили следующую. Порох «застрял» в цехе не просто так. Его пытались «обновить» вместо того, чтобы немедленно отправить на утилизацию. В результате произошло самовоспламенение. Выходит, все ради наживы? Вот что рассказывают сотрудники:
— Когда директором завода стал Александр Козлов, началась экономия на всем. Раньше нам выдавали полное обмундирование, включая кожаные тапки (для защиты от электричества). Сначала их заменили на синтетические, а потом и вовсе перестали выдавать. В итоге мы покупали тапки сами, но, естественно, обычные, а их носить опасно на таком производстве. Стали экономить на освещении. Технолог иногда забегал в здание и выключал нам свет, потому что руководство заругается. Перекрывали тепло тоже из целей экономии. Двери сделали металлическими, а окна такими, что они не открывались. Это все для того, чтобы тепло не уходило. Мы были будто бы замурованы! Но никто не хотел потерять эту работу, потому что другой в городе просто не найти. А на этой и платили раньше прилично. До 2015 года зарплата у нас была 30–31 тысяча рублей. Сейчас она, правда, снизилась до 23 тысяч из-за того, что руководство завода отменило часть премий, надбавок.
Сейчас Александр Козлов подал заявление на увольнение.
В СК отрабатывают и версию о противоправных действиях третьих лиц.
— Никаких криминальных разборок там быть не могло, — говорит наш источник в МВД. — Оружейные заводы еще могут быть аффилированы с бандитскими структурами. Более того, были времена, когда они им принадлежали. Знаю, что на одном заводе была яма с серной кислотой, куда члены ОПГ (они имели пропуск на завод) бросали людей, и от них не оставалось даже костей. Так вот оружие — это одно, а порох — совсем другое. Криминал к пороху никогда не подходил, потому что не имел нужной квалификации (для того чтобы уметь с ним обращаться, нужна специальная подготовка). Так что случай с Тамбовским заводом — не криминальный. Виной всему желание руководства извлечь прибыль любыми способами.
Больше всего рабочие боятся именно того, что все снова спишут на человеческий фактор.
— Расследование сентябрьской аварии не завершено до сих пор, — говорит экс-мэр Тамбова Максим Косенков. — А ведь ее могло бы вообще не быть. Жалобы рабочих в инспекцию по труду и в Ростехнадзор были еще до сентябрьской аварии! А вот ответы — уже после нее, но даже это обстоятельство никак не повлияло на их содержание. В них сказано, что необходимости в мерах реагирования нет. Может, и сейчас их нет?
Ростехнадзор по итогам проверки аварии все же предложил дисквалифицировать директора. Но суд за Козлова заступился и назначил ему... штраф в 30 тысяч рублей. Не исключено, что на этот раз его тоже просто оштрафуют...
Уголовное дело по сентябрьской трагедии странным образом не движется. Теперь к нему прибавилось новое. Может, их объединят?
— У меня нет никаких данных, ничего ни по сентябрьской, ни по мартовской трагедии, — говорит старший помощник прокурора области Надежда Истомина. — Надо подождать.
Интересно, сколько? До следующего взрыва?