В гости к покойникам
— В ритуальной сфере я работаю полжизни — 26 лет, — говорит мой собеседник Алексей Аносов. — Начинал как выездной бальзамировщик с медицинским образованием: готовил к погребению усопших. Ведь еще в начале 90-х годов всех, кто умирал не в больнице, оставляли дома. Исключения делались лишь при наличии так называемых социальных показаний — к примеру, если усопший находился в коммунальной квартире. В то время на всю Москву было лишь одно трупохранилище — в Митине, куда можно было по желанию родственников покойных из ближайших районов отправлять тела на сохранение. А раз покойники после смерти оставались дома, там их и готовили к погребению, а потом везли сразу на кладбище. Потом трупохранилищ стало больше, а несколько лет назад столичные власти выпустили приказ, по которому врачи поликлиник лишились права выдавать справки о смерти. Сегодня получить их можно только в моргах — и покойников везут туда в обязательном порядке. Везти потом тело домой смысла не имеет — слишком хлопотно, а потому похороны из дома в Москве фактически прекратились. С ними ушла в прошлое и моя профессия выездного бальзамировщика, и я стал работать в Подмосковье. Здесь из дома хоронят где-то 20–25% усопших.
— Как вы пришли к посмертным маскам?
— Мне нужно было изыскивать дополнительные источники дохода — так все и получилось. А то, что я работаю на дому, давало мне некий простор для творчества: ведь там нет строгих рамок. Так мне и пришла в голову идея об изготовлении посмертных масок. Я изучал эту «тему» по книгам и в Интернете, искал людей, которые могут что-то подсказать. Все они теоретики изготовления масок, в основном скульпторы из художественных мастерских. Лишь один из них согласился отправиться вместе со мной к покойнику и показать, как, по его мнению, нужно делать правильные слепки. Но попросил он за это астрономические 100 тысяч рублей, и я отказался; в итоге всю технологию освоил сам. Сегодня в Москве и области только я и еще один скульптор в ритуальной компании занимаемся посмертными масками. Мои услуги предлагают знакомые ритуальные агенты, и если находятся клиенты — я выезжаю к ним.
— А зачем они вообще нужны? Как люди их используют на практике?
— Посмертная маска, как мне кажется, — это форма глубочайшего почтения и уважения к покойному. Она становится семейной реликвией и передается из поколения в поколение. Обычно ее держат в ячейке колумбария — там, где урна с прахом. Если же усопшего хоронили в гробу, то маску держат дома и выставляют в дни его поминовения, рождения и смерти.
— А не слишком ли это жутко? Ведь маска — это копия лица умершего человека, а на нем вполне могут быть следы предсмертных мук...
— Вы не совсем правы. Вспомните посмертную маску Пушкина: поэт умирал очень тяжело, это известный факт. Но его лицо, отображенное в маске, выглядит спокойным и умиротворенным. Считается же, что первые 3–4 часа после смерти душа человека не отходит от тела, и, кто знает, может, она как бы отображается в лице покойного. Но даже если на нем застыла ужасная гримаса, это всегда можно исправить при помощи бальзамирования.
«Натянутая улыбка» — не всегда метафора
— Через несколько часов после смерти человека в его организме начинается процесс аутолиза, — рассказывает Алексей Аносов, — это саморазрушение, или самопереваривание тканей. Бальзамирование нужно для того, чтобы, с одной стороны, остановить аутолиз, а с другой — придать трупу достойный и благородный вид.
— А что будет, если не бальзамировать труп?
— Объясню так: все мы ходим в туалет, но мертвый человек не может это делать. А процессы брожения даже в теле усопшего продолжают идти. И в какой-то момент накопившиеся в теле массы органики начнут выходить наружу (на сленге ритуальщиков это называется «тело потекло»). Представили себе зрелище? Кстати, такое порой происходит, когда санитары морга бальзамируют покойника «на скорую руку». По-хорошему на эту процедуру нужно от 45 минут до 1,5 часа, но в условиях вечно загруженных моргов санитарам порой приходится укладываться в полчаса. Итог спешки — где-нибудь на отпевании в церкви тело может «потечь», шокировав и без того убитых горем родственников.
— И как проходит процесс бальзамирования?
— В бедренную артерию вводится до 5 литров специального раствора на основе формальдегида — он останавливает процесс аутолиза в теле. Если бальзамирование происходит в морге, где труп уже вскрыт и нарушена артериальная система, то аутолиз останавливают двумя-тремя инъекциями в сонную артерию. Правда, иногда санитары в моргах делают это другим способом — уколами прямо в лицо. Это плохо: лицо может пойти буграми и деформироваться.
— Возвращаясь к посмертным маскам… вы говорите, что с помощью бальзамирования можно придать лицу покойного любое выражение?
— Все верно. Дело в том, что примерно у 30% усопших после смерти открыт рот, и если оставить его в таком положении, то через несколько часов, с наступлением трупного окоченения, закрыть его, а при необходимости и вставить зубные протезы, будет крайне проблематично. Выход из ситуации — аккуратно зашить рот после смерти. А заодно можно придать ему нужное выражение — грустное или веселое. Некоторые родственники решают вопрос иначе: просто подвязывают нижнюю челюсть, чтобы рот не открывался. Но это плохо — лицо может деформироваться.
— Значит, само создание посмертной маски — это следующий этап после бальзамирования?
— Да, к нему я приступаю уже тогда, когда бальзамирование лица закончено и у него появилось нужное выражение. Вначале делается слепок с лица — он называется негатив. Скульпторы делают слепки гипсом, но он слишком груб для моего ремесла. Я использую альгинат — жидкую резину. Им делают зубные слепки. Вначале на кожу усопшего наносится вазелин; потом альгинат в порошке разводится с водой, и у меня остается всего несколько минут для того, чтобы нанести его на лицо (потом раствор просто высыхает). Толщина альгината — 1,5–2 см, он сохнет почти моментально. Сверху я накладываю гипсовый бинт, и после этого негатив можно снимать. Это первый этап создания посмертной маски.
— Раз вы делаете негативы дома у усопшего, наверное, вам нужно возить с собой массу всякого оборудования?
— Все оно спокойно помещается в большой туристический чемодан. Главное — это много альгината и гипсовые бинты, они и весят больше всего.
Анатомия посмертной маски
— Чтобы получить саму маску, негатив-форму нужно залить каким-нибудь материалом, — объясняет мой собеседник. — У скульптурного гипса есть недостатки: со временем он набирает влагу и легко раскалывается. Вместо него я использую пластикрит — акриловую смолу, в которую добавляю мраморный порошок. Получается такой гибрид камня и пластика. Через 4–6 часов он застывает и готовую маску (позитив) можно вынимать — она готова.
— Говорят, что в моду входят посмертные слепки рук, это так?
— Такая практика есть, это правда. Негатив для них получается просто: рука покойного (ее держит мой ассистент, а самого усопшего для процедуры усаживают на каталку) опускается в емкость с разведенным альгинатом и спустя несколько минут вынимается оттуда, когда он застывает. И всё — форма готова. Остается залить ее пластикритом — и получится слепок руки. Лучше всего снимать негатив с руки покойного сразу после смерти, пока не наступило трупное окоченение. Тогда руке можно придать нужную форму — скажем, сложить ее так, как будто она держит ручку или карандаш. Если правая рука у покойного не повреждена, чаще снимают ее. А еще любопытно, что посмертные слепки рук люди чаще держат дома, тогда как маски — в колумбариях, вместе с урнами. Думаю, это потому, что на маски смотреть психологически сложно, потому дома не все готовы их хранить.
— А слепки с живых людей вы снимаете?
— Я делаю слепки с ручек и ножек новорожденных и маленьких детей — на них есть спрос, а технология ничем не отличается от посмертных слепков. Правда, у этих слепков есть особенность: обычно клиенты заказывают их не из пластикрита, а из металлов. Я делаю обычный слепок-позитив и отдаю его литейщику, который по нему отливает свою копию из бронзы или латуни. Потом гальванщик может покрыть ее золотом — и получится дорогая памятная вещь. Иногда таким же образом отливают и посмертные слепки, но это делается редко: ведь отлить что-то в металле стоит денег. К примеру, если обычная посмертная маска стоит 60 тысяч рублей, то отлитая в латуни и покрытая золотом — уже 150 тысяч. Кроме того, отливка слепка в металле занимает много времени, и полностью готов он только к 40-му дню со смерти человека.
— Были ли у вас какие-то «выдающиеся» заказы? Может, кто-то хотел маску из чистого золота?
— Нет, такого не припомню — ни из золота, ни из серебра. Зато как-то раз ко мне приехал человек и попросил сделать его маску. Я удивился: зачем? Стал выяснять. Оказалось, он захотел устроить розыгрыш на свой день рождения — загримироваться под покойника и лечь в гроб. А маска была ему нужна для антуража. Я от заказа отказался: как-то это неэтично, что ли, — делать слепок для шутки. Хотя вообще маски с живых людей снимают: скажем, портрет композитора Листа как раз с такой писали.
Усы слепку не помеха
— У снятия маски с каждого покойника есть своя специфика — к примеру, усы и борода требуют особого внимания: вначале их покрывают лаком для волос, и только потом — вазелином. А вот прическа никакой роли не играет — на маске она все равно не отображается. Мусульмане из религиозных соображений заказывают только руки. И у усопших детей посмертные маски тоже почти никогда не снимают: смотреть на такие изделия очень тяжело для родителей. Хотя недавно у меня было два таких заказа — может, новая тенденция, кто знает?
— Есть ли такие покойники, с которых нельзя сделать слепок в принципе?
— Бывает, что онкобольные после смерти практически моментально высыхают из-за так называемой раковой кахексии — резкой потери веса. У них из-за этого может очень сильно деформироваться лицо, а кожа стать сухой, пергаментной. С таких покойников снимать маски не всегда получается — они будут просто не похожи на лицо при жизни. Чтобы у клиентов не было претензий, я всегда фотографирую усопшего: в любом случае можно сопоставить снимок и маску и доказать, что искаженное лицо — это не моя вина.
— Работая выездным бальзамировщиком, вы снимаете с покойных негативы на дому. А если тело увезут в морг, но поступит заказ — как быть?
— Выехать в морг я всегда готов, но прошу представителей покойного договориться с санитарами, чтобы меня туда пустили. Понятное дело, что договориться — это значит дать денег. Но даже если клиенты «договорились» с моргом, иногда санитары говорят мне «до свидания». Это интересная деталь: обычно ритуальщики друг другу так не говорят — мы используем слово «прощай». Если сказали «до свидания» — значит, санитары хотят получить деньги — помимо тех, что уже получили от клиентов, — еще и непосредственно с меня.
— Люди из-за кризиса стали реже заказывать маски?
— Нет, на мою работу кризис никак не повлиял. В месяц у меня всего 1–2 заказа — совсем немного, но так было всегда. Правда, если заказ мне приходит — я сразу же выезжаю к клиентам, и не важно, днем это происходит или ночью. Ведь чем быстрее будет проведено бальзамирование и снят негатив с лица, тем лучше.
— Были ли у вас какие-то знаменитые клиенты?
— Богатые люди пользуются услугами собственных ритуальных специалистов. Если кому-то из элиты понадобится посмертная маска — просто пригласят известного скульптора, и он ее отольет. К примеру, маску с Владимира Высоцкого — ту самую, которую недавно продала Марина Влади, — снимал скульптор Юрий Васильев. Экземпляр Влади отлит из бронзы с серебром, но это не первый слепок, а где-то четвертый. То есть вначале была первая маска, с нее сняли негатив, сделали вторую — и так четыре раза. Причем с каждым шагом мелкие мимические черты Владимира Семеновича — в том числе поры и морщины — постепенно терялись и на экземпляре Марины Влади уже сильно размыты. Всего, насколько я знаю, есть еще 5–6 копий посмертной маски Высоцкого: одна — у его сына, Никиты, вторая — у Юрия Любимова, другие — у кого-то еще. Конечно, ритуальная маска известного человека — это большая ценность, но продавать ее, как мне кажется, дурной тон: это все же дань памяти человеку и семейная реликвия, а не способ получения дохода.