В последнее время население РФ подвергается массированной идейной отработке. Это делает философические проблемы не менее актуальными, чем в советское время, когда секретарь по идеологии был вторым человеком в государстве, а без идеологического отдела ЦК не решался ни один вопрос.
Обычно полагают, что «бытовые философы» это те, кто на досуге читает философские тексты или, хуже того, сочиняет. Антинаучное заблуждение! Стихийным философом независимо от состояния мозгов и помимо желания является каждый вменяемый субъект, включая душевнобольных. Я написал «сто миллионов», вычтя из 146 519 759 (население РФ на 1 января 2016 года с Крымом) грудных младенцев и вовсе малых, неразумных детей, выживших из ума стариков и совсем пропащих алкоголиков (не путать с идейными выпивохами, которые сплошь философы). Не зная того, все мы независимо от пола, вероисповедания и диагноза являемся носителями, генераторами, трансляторами и интерпретаторами вполне философических идей и представлений. Это как с г-ном Журденом, который уже в зубах навяз. Фундаментальные установки люди держат за нечто самоочевидное и смотрят сквозь них, как сквозь идеальное стекло. Очевидное невидимо, человек его не промысливает — часто с тяжкими последствиями для себя, и не только.
Такого рода подкожную «философию» можно реконструировать. В Фейсбуке полно популярных тестов: анализируя твою страницу, программа рассказывает, какой ты литературный герой, актер кино, исторический деятель, животное, дерево, цветок, политик... Пообщавшись на известные темы, человеку всегда можно предъявить описание «какой ты философ». С этой «идейной кистой» люди живут, не подозревая, что она есть и как влияет на здоровье и самочувствие.
Вскрытие ментальных опухолей чревато открытиями. Например, в понимании связи народа с властью, которая об этом бессознательном прекрасно знает и им технично манипулирует. Люди любят политическое руководство, не подозревая, что под это нежное чувство подведена целая платформа кухонной онтологии и метафизики.
Многие еще помнят приставания истмата с диаматом: материя первична, сознание вторично. Кажется, будто это ушло, однако идейный харассмент не исчез, наоборот, стал изощреннее. Пример — политическая харизма: хорошо организованная масса обожает власть, какую бы дрянь та ни делала. Чем измерить глубину этого поистине метафизического чувства?
До 2011 года государство ориентировалось на модернизацию, смену вектора, снятие с иглы и развитие экономики знания, на инновационный маневр, основанный на человеческом капитале, на раскрытии творческого потенциала нации в условиях свободы, которая лучше, чем несвобода, поскольку позволяет в технопарках и технико-внедренческих зонах преодолеть технологическое отставание и обеспечить конкурентоспособность страны в новом глобализирующемся мире, в который Россия входит богатой и сильной, обновленной и процветающей — модернизированной, устремленной в будущее. Это если коротко.
В 2011 году «концепция изменилась», некоторым даже показалось, что «нас предали». О славном будущем спешно забыли, поворотившись к светлому прошлому, к корням и скрепам, к идентичности и всему святому, к традиционным ценностям и матрицам, к культурному коду, который откуда-то из доисторической генетики поддерживает высоту устремлений и морали, устои духа.
Разворот от прогрессизма и модерна к консерватизму (причем не охранительного, а именно восстановительного, реакционного свойства) был мгновенным и радикальным. Кажется, будто это просто другие слова, которыми вынуждено щеголять руководство, поскольку прежние приелись и обесценились. На деле же это совершенно другая, прямо противоположная философия жизни с другими идеями, ценностями, установками. Люди, принимающие эту иную «философию всего» — другой народ, другое общество и другая страна — с другим мировоззрением и мирочувствием, с другими представлениями о мире и о себе, о своей истории и судьбе. А в итоге — с другой судьбой.
Модернизация во плоти — нечто осязаемое и считаемое. Начинается, как обычно, с модернизации головы, но результаты такой политики можно пощупать: они «материальны». Отчитываются здесь не болтовней, но реальностью, данной кому надо в ощущениях.
Воспарение к подвигам предков и новой духовности нельзя пощупать и исчислить. Сила духа, гордость и слава — это вам не зарплаты, пенсии и квоты на лекарства умирающим. Это дело веры, а как сказано в Новом Завете (Евр. 11:1): «Вера же есть [...] уверенность в невидимом». Можно замерить градус коллективного восторга («Есть такая профессия — Родину восхищать!»), но и это не более чем мир мнений и мнения о мире. Очень удобно в острых ситуациях: апелляции к страстям минуя разум позволяют отчитываться риторикой и картинкой, а не фактами — бюджетом, технологиями, производством. Такая философия позволяет быть конкурентными в мире на одном только нарциссизме и гомофобии, ничего не изобретая и не производя, живя за счет природы и соседей, на торговле нефтью и морализмом. У них лучше все — зато мы сами лучше всех.
Разворот к отрешенной духовности означает принципиально иной ответ на «основной вопрос философии». Мы переживаем небывалый в истории сознания головокружительный разворот — от коллективного материализма к массовому идеализму. Но на такой угловой скорости инерция иногда выносит на прежний курс. Судя по очередям на Рафаэля, все знают фреску «Афинская школа». В центре — отцы мысли: идеалист Платон указывает перстом вверх, на небо, а материалист Аристотель — вниз, на землю. Наша идеология диалектична, и лидера нации следует изображать указующим одним пальцем в небо, а другим все же на землю; при этом он должен вертеться вокруг оси: ориентация периодически меняется.
Не надо думать, будто это не про всех. Онтологический выбор меняет сознание, психику и позицию, в том числе «между телевизором и холодильником». Бытовых материалистов надо кормить, обеспечивая продуктами и изделиями, соблазняя стабильностью и посулами достатка. Идеалисты окормляются духовно; они могут питаться одним мифом о величии, иллюзией значимости и превосходства («зато с нами считаются»). Голодный апломб позволяет лучшим людям вообще ничего не делать; их высокий труд — гордиться и стучать на тех, кто не в восторге. Патриотизм — последнее прибежище безруких.
Это не значит, что народ весь эволюционирует в одухотворенное трепло. Но важно, что всплывает на поверхность: те, кто вопреки всему барахтается, — или то, что и так не тонет.
Такую философию жизни вбивают в головы не формулами, как когда-то партполитпросветом. Да и марксоидное сознание внедрялось не столько в лекториях, сколько всей средой коммуникации и системой воспитания. Жданов говорил: достаточно задачника по арифметике, чтобы упаковать главное в идеологии.
Нынешний «идеализм» тоже внедряется множеством каналов, в том числе нагнетанием подобия веры и массированной пропагандой суеверий, мистики и сакральности, астрологии и экстрасенсорики. В новостях не остается сюжетов о людях дела и самом деле. Судя по ТВ, в стране больше ничего не изобретают и не производят. Новости нашей науки — о том, как ее реформируют извне и умело опускают. Промышленность исчезает как вид. Маркс опровергнут, причем доктринально: в телевизоре вообще нет базиса, зато ящик доверху забит надстройкой, обращенной даже не на мозги, а на эмоции и страсти, фобии и аффекты. Чтобы разобраться в этом потоке подсознания, нужны не столько экономисты и технологи, сколько психологи, психотерапевты, психиатры.
Кризис идеального — возможно, главное, что сейчас происходит. Иначе откуда эти 86% в стране, которая практически ничего современного и сложного сама не производит (как, впрочем, старого и простого), зато во всем отстает и на глазах гробит социальную сферу, тихо раздевая ликующее население? Массовые зрелища были идеальной средой для карманников еще в Средние века, к которым мы сейчас возвращаемся в худшей версии.
В отношении к приземленному материализму и одухотворенному идеализму общество крайне неоднородно. Допустим, что все наши 86% одинаково лояльны (хотя тут вопрос только в том, как «правильно» спрашивать). Но и в этом случае мотивы разные. Чем человек беднее и ниже в социальной иерархии, тем больше в его лояльности наведенного, встроенного идеализма. Выше по вертикали и достатку уже больше меркантильного расчета — «патриотизма кормушки». Кого-либо на самом верху вообще трудно заподозрить в иллюзиях и избыточной вере в идеалы; скорее там встретишь сухой цинизм с ароматом корысти. Здесь «базис» правит всем и безраздельно.
И, наконец, еще одно воспоминание из старого ликбеза — солипсизм как крайняя форма «вульгарного идеализма». Для такой политики, идеологии и пропаганды, для СМИ, текстов власти и сознания массы никакой внешней реальности не существует вовсе. Одна великая иллюзия. Все живут в воображаемом, упорно не замечая сигналов действительности. Мир как воля и представление — как навязанное представление масс и упертая, слепая воля начальства. Но это уже тема отдельного разговора.