Однажды, много лет назад, я дежурила ночь в Склифе — для репортажа. Это было очень познавательно.
Среди ночи привезли мужчину, порезанного ножом. Или даже нескольких сразу привезли. Но я запомнила этого.
Он лежал на спине на каталке. Лет пятидесяти. Упитанный, килограммов на сто с лишним. Нетрезвый, разумеется.
Порезы у него были на плечах. Довольно глубокие, шириной сантиметра три-четыре. Как раз как лезвие финки. Но жир уберег от повреждений внутренние органы. Смерть ему не грозила.
Молоденькая медсестра обрабатывала эти порезы, а он страшно корчился, сипел и ругался.
Я спросила медсестру, действительно ли он испытывает такую адскую боль или притворяется.
Она сказала с гордостью: «Ему очень больно. Я специально так делаю. А потому что он знаете что мне говорил? Знаете, как обзывал?» — И щедро влила ему в рану что-то такое, отчего он заорал, как женщина в родах.
Тогда я не одобрила эту медсестру. Пациент пьяный в хлам, к тому же раненый. Надо ли так уж прямо серьезно воспринимать, что он там бурчит? Твое дело — оказывать медицинскую помощь, а не отстаивать девичью честь и учить хама.
А сейчас я думаю, наоборот, какая хорошая та медсестра оказалась. Могла ведь врача позвать, как в Белгородской больнице, — он бы тут же и пришил обидчика.
А могла и сама его как-нибудь угробить, это было вполне в ее власти.
А она — нет, она просто спирту ему в рану налила и потеребила ее как следует. Добрая девушка. Настоящий медработник.