Не так давно в метро произошла двойная трагедия. Молодая женщина из Белоруссии решила свести счеты с жизнью и ее выбор пал на электропоезд на станции метро «Выхино». Машинист успел затормозить состав. Он спас жизнь самоубийце, но сам скончался от сердечного приступа спустя полчаса после ЧП. Ему было всего 47 лет. Осталась семья.
У водителя автомобиля в экстремальной ситуации, если он, конечно, не лихач, летящий на предельной скорости, все-таки бывает возможность избежать наезда на пешехода, выбежавшего на дорогу в неположенном месте. Иногда можно быстро перестроиться, вильнуть на осевую, съехать на обочину или сползти в кювет в конце концов. Жизнь человека дороже железа, и машину в такой ситуации не жалеют.
Но в метро без вариантов. Траекторию движения поезда изменить нельзя. Если машинист видит человека на рельсах, мгновенно остановить многотонный поезд, въезжающий на станцию со скоростью 60 километров в час, нереально. Включение тормоза — целая секунда, непосредственное торможение отнимает еще 5–7 секунд. За это время по человеку успеют проехать не меньше трех вагонов.
«Пока Бог миловал!» — Сергей Симонов, машинист-инструктор Московского метрополитена, говорит, что в его рабочей биографии, а он водит электропоезда уже 13 лет, случаев наезда не было.
Мне кажется, что он сейчас перекрестится или плюнет через левое плечо. Машинисты, как большинство людей опасных профессий, суеверны. Они лучше других знают, что мысль материальна: не успеешь подумать, и вот оно — то самое ЧП, словно сам накликал беду.
Сергею, конечно, тоже приходилось применять экстренное торможение. Всякое бывает. В том числе и несчастные случаи. То пьяный на рельсы упадет, то пожилой человек оступится, то женщину нечаянно толкнут.
Помню, как дзюдоистка Виктория Потапова, трехкратный призер Паралимпийских игр, инвалид первой группы по зрению, рассказывала мне однажды, как ее в час пик толкнули в метро и она потеряла ориентацию. Вместо того чтобы двигаться по прямой, параллельно путям, незрячая девушка пошла по диагонали. Эта кривая привела ее прямо на пути, навстречу приближающемуся поезду.
Вот ее рассказ: «Я упала с платформы вниз, прямо на рельсы. Четко так приземлилась. Люди закричали, но у меня в первый момент страха не было. Когда не видишь, куда летишь, это не страшно. Хотела вылезти и услышала шум поезда, который выезжал из тоннеля. Поняла, что не успеваю. Я развернулась в сторону поезда, легла между рельсами, опустила голову и стала ждать.
Машинист увидел, начал тормозить, но все равно первый вагон немножко на меня наехал. Тормозной путь длинный. Отключили электричество, машинист надел резиновые перчатки, спустился за мной. Спросил: «Ты как?» Меня отвели в медпункт и вызвали маму. С тех пор без трости в метро не езжу».
Можно ли отличить несчастный случай от суицида?
— Самоубийца конкретно бросается под поезд, — считает Сергей Симонов. — А несчастный случай, как правило, выглядит иначе: пассажир случайно оказывается на путях и не всегда перед идущим поездом. Поэтому, когда человек упал метров за 20 от головного вагона, успеваешь сразу применить экстренное торможение. Тормозной путь на разрешенной скорости в пределах 60 км в час рассчитан на то, чтобы остановиться в пределах платформы.
Если человек застрял между платформой и паровозом, вызывается специальная бригада, которая приподнимает домкратом вагон и освобождает пострадавшего из железных тисков. Если пассажир не пострадал критично, его можно вытащить за пять минут. Но в случае суицида страшная работа достается машинисту.
— Когда человек живой, ему нельзя шевелиться, потому что там проходит контактный рельс 825 вольт. А если нет, машинист должен достать тело или то, что от него осталось, и... вести поезд дальше, до ближайшего перегона, где его сменит резервный машинист. Но до перегона еще надо доехать, — Сергею явно не хочется вдаваться в эту тяжелую тему. Он признается, что в коллективе не принято расспрашивать о подробностях наезда: — К примеру, я услышал, что вчера человека переехали. Максимум, о чем могу спросить, на какой станции это случилось и жив ли пассажир. Я других вопросов не задаю.
На самом деле невозможно себе представить, чего все это стоит человеку в кабине электропоезда, потому что, даже если ты прекрасно понимаешь, что никак не мог предотвратить несчастье, тебя все равно гложет чувство вины.
Официальной статистики на этот счет не существует, но после наезда, особенно со смертельным исходом, машинист рискует стать профнепригодным.
***
С моим знакомым, Владимиром, который начинал водить поезда в метро на излете СССР, именно так и произошло. Не раз он экстренно тормозил и вытаскивал человека буквально из-под колес. Но однажды случилось так, что он не успел ничего предпринять, и молодая женщина на рельсах погибла. После этого мой знакомый понял, что эта история его сломала: при приближении к месту наезда начинало скакать давление, сердце билось где-то в горле, а перед глазами мелькали страшные видения. На любимой профессии пришлось поставить крест.
Его напарник, который в тот злополучный день находился рядом, в кресле помощника машиниста, оказался более хладнокровным человеком. Он по-прежнему водит электропоезда. Валерий, назову его так, согласился рассказать о самых тяжелых испытаниях подземки:
— Когда паровоз въезжает на станцию и я вижу на рельсах человека, у меня, как у летчика в аварийной ситуации, есть секунды, чтобы принять решение: успеешь ли ты применить экстренное торможение и спасти жизнь человеку? На все про все у меня около 5 секунд! Вот пассажир уронил телефон, соскочил на пути и обратно запрыгнул. За зонтиками ныряют, за кошельками и даже за туфлями. Хорошо, если его кто-то подхватывает с платформы и помогает выбраться. По каждому случаю экстренного торможения надо давать объяснения: было ЧП или мне что-то привиделось? Это ведь нештатная ситуация. Пассажиры падают, рельсы портятся, колеса сковываются.
Многое зависит от того, как расположена станция: в прямом участке пути или в кривом? Ты появляешься из туннеля и внезапно видишь, что с платформы машут люди, а на рельсах лежит человек. Понимаешь, что уже поздно. По-любому наедешь. Тормозной путь достаточно длинный: 90–100 метров при нормальных условиях плюс вес машины под 300 тонн. Остановить невозможно.
Раньше мы работали по двое, и это было психологически проще, потому что рядом хоть душа живая находилась. А сейчас, когда ты один в кабине, весь груз ложится на тебя. Пока ты все приготовляешь для того, чтобы спуститься вниз и посмотреть, что случилось с пострадавшим, действуешь на автомате, а мозгами осознаешь, к чему надо быть готовым. Если человек не зажат, извлекать нужно самому. Как правило, у меня это занимало по времени от 6 до 18 минут. Чаще всего это второй вагон. Поднять бездыханное обмякшее тело наверх в одиночку очень трудно, раньше помогал помощник машиниста, теперь вызывают сотрудника полиции.
С момента, когда ты увидел человека и применил экстренное торможение, время словно замедляется, секунды превращаются в минуты. Раньше у нас были вагоны старого образца, где пневматический кран под рукой. Это называлось дать петуха: пыль валит, раздается шипение, идет активная разрядка тормозов. Сегодня достаточно щелчка пальцем — только тумблер повернуть, и начинается экстренное торможение.
Они либо уже лежат на рельсах, либо садятся на край платформы, собираясь соскочить. Кто-то может и в самый последний момент передумать, все-таки инстинкт самосохранения работает. Здесь многое зависит от тех, кто на платформе. Очень важно не спугнуть человека криком, а быстро выдернуть его с края. Одному, помню, ума хватило за несколько секунд до наезда плотно прижаться к противоположной от края платформы стенке и уцелеть.
Бывают счастливые случаи, когда находишь людей хоть и немножко битых, слегка оцарапанных, но живых! Чаще всего это нетрезвые граждане, которым дико везет: под них Господь подушку подкладывает. Ты проехал, даже характерные звуки были, а залезешь под вагон: там человек в лотке отдыхает, даже не понимая, что произошло. Еще попросит пива принести или кричит: «Командир, когда поедем?»
Ты рассчитываешь мгновения до наезда. Либо это будет удар, словно мешок картошки о металлическую бочку, либо чувство, все равно как бревно переехал. Вагон 50 тонн весит, и все равно ощущается колоссально. Если ты это почувствовал, готовься к тому, что сейчас будет совершенно страшная картина.
Приходит машинист-инструктор: «Ты как?» У тебя грудь ходуном. На метрополитене курить нельзя, но здесь отбрасываешь все запреты, сразу штук 5 засадишь и отвечаешь: «Нормально!» И едешь дальше.
Ты все делаешь, как положено, потому что нельзя показать, что у тебя шок. В поезде пассажиры, им должно быть спокойно и надежно. А потом, когда тебя уже подменили, начинает сводить руки и внутри трясет.
После наезда дают два-три дня. Сначала психолог с тобой общается, потом идешь на медкомиссию, и еще денек остается, чтобы отдохнуть с семьей. Большинству этого времени достаточно, чтобы психологически реабилитироваться. Кто-то снимает стресс алкоголем, кто-то едет на природу, кто-то идет в спортзал.
Но это никогда не проходит бесследно. Помнишь фактически все: каждую станцию, время, когда это случилось, и запах, который не спутаешь ни с чем. Говоришь себе: я не виноват, все равно сделать ничего не мог! Но поезд толкнула моя рука, и продолжаешь прокручивать эту ситуацию: а если бы на долю секунды раньше среагировал и применил экстренное торможение — этих метров хватило бы, чтобы до него не доехать? Думаешь еще, что у него, наверное, осталась семья. Каково им пережить трагедию?
У всех, конечно, по-разному, но первые три дня, а иногда и неделю не можешь полностью отойти. Ты спишь, ты ешь, смотришь телевизор, но у тебя как замедленное кино, сотни раз прокручивается одна и та же картинка: как он делает шаг, второй, присаживается на платформе и... Ищешь глазами следы, хотя прекрасно знаешь, что ночью все тщательно промыли.
И полгода еще, наверное, после случившегося подъезжаешь к той станции с осторожностью. Ничего как будто не мешает, но скорость снижаешь автоматически до 40. Не едешь, а крадешься. Если туннель делает поворот, шею вытягиваешь, чтобы разглядеть, что там за углом...
***
Никто из нас никогда не видел плачущего машиниста. И не увидит, конечно. Особо впечатлительным, неуравновешенным людям такая работа противопоказана. Поэтому 50 процентов мужчин (женщин в машинисты не берут), выбирающих эту профессию, отсеиваются до обучения. То есть каждый второй. С одной стороны, в вагонах висят объявления «Требуется помощники машиниста», а с другой — конкурс, как в престижный вуз.
— Будущие машинисты в обязательном порядке проходят психофизиологическое тестирование на специальном компьютерном комплексе, — рассказывает Дарья Нойкина, психолог Центра психофизиологического обеспечения медицинской службы Московского метрополитена. — Проверяем распределение внимания, уровень восприятия скорости и расстояния, эмоциональную устойчивость, бдительность, даем оценку склонности к рискам. Это обязательный блок, который проходят все претенденты, без исключения.
Тесты помогают измерить скорость реакции на раздражитель. Вот перед глазами появляется какая-то фигура, и надо в определенный момент времени нажать кнопку. Если человек не успевает — до свидания. Вердикт: «не годен». Причем дается всего одна попытка. Отказать могут и на основании собеседования.
Еще на стадии отбора будущих машинистов предупреждают, что на линии может произойти ЧП. Самое страшное — человек на рельсах. Возможно, это никогда не случится, но надо быть морально готовым к любым нештатным ситуациям.
Эти фильтры способен пройти только человек с железными нервами, но иногда и таким людям требуется помощь психолога.
Еще три года назад в штате Московского метрополитена было всего два психолога, а сегодня уже двадцать: по одному в каждом депо, с начала этого года к ним добавились психофизиологи, которые работают непосредственно со случаями наезда.
— Это всегда индивидуальная работа, — говорит Дарья Нойкина. — Вначале проверяется, насколько травмирован машинист. Конечно, в такой ситуации каждый испытывает стресс, но далеко не все нуждаются в психологической реабилитации.
И если у человека нет жалоб, насильно лечить не будут. Кроме того, через несколько месяцев после наезда машинист повторно вызывается на обследование. Бывает, последствия от перенесенного эмоционального потрясения сказываются спустя время.
Можно ли как-то помешать психически неустойчивым гражданам осуществить задуманное? Есть система, реагирующая на проникновение человека в туннель. Но каких-то датчиков, предупреждающих машиниста о том, что на путях человек, пока нет.
Далеко не каждый случай падения на рельсы является суицидом. В правилах пользования метрополитеном прописано, как надо себя вести в этой ситуации. Но кто у нас читает правила?
Итак, если вы по какой-то причине оказались внизу, а огни приближающегося поезда уже видны, есть два надежных способа уцелеть. Либо двигаться в сторону остановки головного вагона и встать у планки в виде зебры на стене — поезд там все равно остановится. Либо надо лечь в лоток между рельсами, головой к составу для того, чтобы потоки воздуха не подняли одежду, которую поезд может зацепить.
Одно интернет-издание представило статистику самоубийств в московском метро за последние пять лет. Получилось, что самый мрачный месяц — август, день недели — вторник, а линия — Замоскворецкая. Но сотрудники подземки с этим категорически не согласны. Их наблюдения свидетельствуют, что пик самоубийств в метро приходится на осень и весну — время сезонных обострений психических расстройств. Сюда прибавляются и праздники, когда несчастные люди особенно остро чувствуют свою неприкаянность.
Как объяснить выбор сведения счетов с жизнью именно в метро? Думаю, самоубийцам кажется, что финал под колесами поезда будет быстрым и безболезненным.
Все не так. Эта смерть приходит с пыточными инструментами. Человека кромсает, как в гигантской мясорубке. Больше половины попыток самоубийств в метро обречены на неудачу. Они оканчиваются ампутацией ног и рук. Дальше — инвалидная коляска. И все-таки жизнь, возможно, долгая и не очень счастливая...