Мы сидим в кафе на главной улице Твери и пьем чай с блинчиками. Через пять минут Татьяна предлагает: «Давай на «ты»!» С ней легко общаться, потому что белое у нее — это всегда белое, а черное — черное, соответственно.
Она совсем не похожа на попадью. Короткая стрижка, джинсы, клетчатая блузка, шлепанцы. Ее трудно себе представить в длинной юбке и платке — «униформе» большинства матушек. Постный облик ей несвойствен, и очи долу — это тоже не про нее. У Татьяны эмоции через край, а вид, если надо, бывает очень воинственный. На днях так припечатала сотрудника городской администрации, который пытался изгнать бабушек, торгующих огурчиками-помидорчиками на овощном развале, что он тут же оставил их в покое.
Она никогда не искала тихой заводи. Наоборот, предпочитала водовороты. И профессии выбирала нескучные.
В 18 лет студентка юрфака перевелась на вечернее отделение и неожиданно для всех отправилась служить не в паспортный стол, а в РОВД — помощником дежурного. Сейчас эту функцию выполняет патрульно-постовая служба (ППС), а тогда милиционеры ходили пешком, заглядывая во все дворы.
Потом произошел тот случай, о котором Татьяна старается не вспоминать, но забыть не получится, наверное, никогда. Приходится тащить подробности клещами.
В городе случилось ЧП: восьмимесячную девочку выкрали из коляски, когда ее мать отлучилась в магазин. Вся милиция города была поднята на поиски пропавшей малышки. Ее нашли в подвале жилого дома — изнасилованную, но еще живую, — и успели отправить в больницу.
— Я видела эту девочку, и меня буквально трясло от негодования. Кто мог посягнуть на младенца?! Мы еще не знали, что неделю назад произошел побег из зоны. Бежал преступник, которому нечего было терять. Городскую милицию почему-то даже не поставили в известность. Поэтому розыск насильника начался с рутинной работы — опроса свидетелей. Раньше у подъездов сидели бабушки — наш золотой фонд. Они и запомнили незнакомого мужчину, который выходил из дома с тем самым подвалом. Описание есть, направление тоже — я выросла в этом районе и понимала, где искать. В центре трудно скрыться.
...Она нашла его на стройплощадке. Мужчина в возрасте под сорок показался ей, двадцатилетней, стариком. Секунды хватило, чтобы отсканировать приметы: это он, тот самый человек, который был с девочкой в подвале.
Не раздумывая, Татьяна бросилась на задержание. Он увидел милицейскую форму и открыл огонь. Она получила пулю, но успела достать табельный пистолет и выстрелить в упор.
— Лучше бы он убежал — все равно бы нашли! — она до сих пор в разладе с собой. — Я не имела права делать то, что сделала. Отнять жизнь у человека страшно, а расплата за это, поверь, жестокая.
Я уверяю ее, что на ее месте поступила бы точно так же, потому что педофилы, насилующие младенцев, жить не должны. Это не люди. Это нелюди.
— Милиционер не может руководствоваться эмоциями, подменять собой суд и исполнять приговор, — настаивает Татьяна. — Это мой косяк. Поэтому я не люблю об этом говорить. Задание было — задержать. В центре города, в месте скопления людей, стрелять нельзя: могли пострадать люди. Я должна была дождаться подкрепления, но нервы не выдержали. Из милиции пришлось уйти. Спасибо еще, что не посадили: я ведь подставила всех.
Она выписалась из больницы после ранения и поняла: вектор жизни надо менять. Если не пистолет, то фельдшерский чемоданчик. После медучилища Татьяна пришла на «скорую».
— Тань, я читала твои истории про службу «03». Там столько курьезных случаев — не соскучишься! Вспомнила про вызов «Яйца защемило бочкой!». Неужели такое случилось на самом деле?
— Ну да, в то время были такие пивнушки, где пиво разливали прямо из бочек, схваченных железными обручами. Перед тем как разливать, из бочки выбивалась пробка. Когда пришел тот вызов, наша бригада стояла первой на очереди. Приехали и увидели картину маслом: на пивной бочке сидит мужик со спущенными штанами, рубашку пытается на голые коленки натянуть. Оказывается, он на спор за кружку пива засунул свои причиндалы в дырку от пробки, а вот достать — никак! Мы нашли грузовик, в кузов вместе с бочкой погрузили страдальца и в сопровождении «скорой» с сиреной и мигалкой отвезли на подстанцию. Наш слесарь быстренько обода у бочки посбивал и мужика освободил. Но это потом смешно, когда все уже позади, а в тот момент нам было не до смеха. Точно так же, как с лампочками во рту…
— Какими лампочками?
— Обыкновенными, электрическими. Причем эти случаи происходили волнами. Один засунул лампочку — жди серии. Проблема в том, что вытащить лампочку изо рта самостоятельно уже нельзя. Это анатомия. Не проверяйте. «Фокусника» везли в травмпункт, где специально обученный человек правильным ударом бил его в челюсть. Лампочку благополучно вытаскивали, а челюсть вправляли.
— Ты рассказываешь и о чудесных спасениях, когда маленькие дети практически не получали повреждений после падения с высоты…
— Дети выпадают постоянно, и грудные, как правило, без последствий. Сами они не умеют падать ни с диванов, ни с подоконников, ни со столов. Это всегда косяк родителей. Вот девятимесячный ребенок выпал из окна. Папа решил поменять малышу марлевый подгузник и почему-то подумал, что с грязной попой на столе не место. Положил ребенка на подоконник, отошел за пеленкой и чистыми ползунками, а когда вернулся, малыш уже под окнами лежал. К счастью, серьезных травм не было: отнесло ветром в зеленые насаждения у дома.
— А что самое страшное на «скорой»?
— Самое плохое — смерть в присутствии бригады, когда ничего уже сделать нельзя. У нас две крайности: «скорую» вызывают, когда у бабушки давление подскочило, небольшая температура у молодого бугая — либо человека на дороге расплющило. Никогда не знаешь, на что ты едешь. В карточке написано: «боли в животе». Приезжаешь, а там — ножевое ранение. Люди в экстренной ситуации теряются, особенно случайные прохожие, которые и вызывают «скорую».
А однажды меня напугали инопланетяне! Вот реально! Прихожу утром на свою подстанцию и натыкаюсь на синего человека: кожа и даже белки глаз — синие. И, кроме меня, никто на него внимания не обращает: наши, как обычно, гогочут на кухне, чай пьют, кто-то бежит в диспетчерскую за карточкой, а потом на вызов мимо этого синего «инопланетянина» — и ничего.
Тут из курилки появился второй «пришелец», только нежно-голубого цвета, и опять никакой реакции. Кошмар! У меня в голове мысль мелькнула, что вот так люди сходят с ума, буднично. А когда я увидела третьего «пришельца», но уже густо-фиолетового цвета, мне совсем дурно стало.
И тут появился мой врач и принялся выговаривать, что времени до смены осталось немного, а я еще ни ящик не приняла, ни в машине оборудование не проверила и вообще даже не переоделась. Вывел из ступора, что называется.
А когда нашей бригаде вызов поступил, я не выдержала, спросила в машине врача, не видел ли он синих людей на подстанции. Вопрос его очень удивил. Он ответил, что не слепой и прекрасно видел алкашей — и что кому-то из бригад сегодня выпадет счастье везти их в один из райцентров области.
Оказалось, во всем виновата морилка — жидкость для обработки деревянных деталей, которая выпускалась в виде водного и спиртового раствора. Его-то и сметали пьяницы с прилавков. Увы, на этикетках не было предупреждения, что употребление внутрь приводит к тяжелым последствиям, окрашивая кожу человека во все оттенки синего и разрушая внутренние органы…
Этих синих «пришельцев» никто в Твери, кроме врачей, не видел, потому что «скорая» сразу отправляла их в специализированные больницы — как правило, загородные.
— Поменялись ли твои взгляды на аборт? Церковь считает аборт убийством. Сейчас предлагают исключить медицинское прерывание беременности из ОМС. Если это произойдет, страну опять захлестнет волна криминальных абортов. Ты ведь на «скорой» наверняка сталкивалась с такими случаями. Что ты сегодня об этом думаешь?
— С христианской точки зрения жизнь человека священна, и аборт — это преступление, но иногда смотришь на эту девчонку и понимаешь, что родители ее просто убьют, если она принесет в подоле. Пусть лучше идет к врачу, а не ставит над собой зверские опыты по совету подруг. И не дай Бог вернуться в те дремучие времена. Видишь, из меня плохая матушка получается…
— Татьяна, тебе, наверное, многие девушки завидуют. Это ведь квинтэссенция православного брака, охранная грамота на верность до гроба. Слышала, наверное, про синдром ХБМ — «Хочу быть матушкой»?
— Если бы мне сказали, что мой муж будет священником, я бы еще подумала. Я выходила замуж за физика, который преподавал в нашем политехе для иностранцев на английском языке. Я выходила за солиста группы, которая играла у нас в городском саду на танплощадке.
...Они познакомились на свадьбе друзей. Он был свидетелем со стороны жениха, она — свидетельницей невесты.
Георгий увидел Татьяну и пропал. На второй день свадьбы она не пришла, но он поступил импульсивно — переплыл Волгу и как был, в плавках и босиком, явился к ней прямо домой. Она не открыла — он вошел через окно, благо первый этаж. Так начиналась история любви, которая длится без малого три десятка лет.
— Когда я потом спрашивала, зачем приплыл, он говорил: «Ну, так случилось!» — смеется Татьяна. — Очень настойчиво за мной ухаживал. Обычно я контролирую любую ситуацию и всегда умела человека отстранить от себя, но здесь не получилось. О новом замужестве я и подумать тогда не могла. Мой первый брак оказался таким неудачным, что развод отмечала шумно, как праздник. Все мои друзья знали, что эта тема — табу: если кто-то заикнется о свадьбе — убью! Вот и Гоша не решался заговорить о браке целых три года. А я уже поняла, что люблю его и хочу за него замуж, и мне ничего не оставалось, как сделать ему предложение: «Белодуров, женись на мне!» Он ответил, не раздумывая: «Хорошо, женюсь!»
— А как родные Георгия восприняли выбор сына?
— Его семья была в шоке! Воспитанный мальчик, а я была та еще хулиганка! В школе состояла на учете в детской комнате милиции за драки: улица на улицу и двор на двор. Все детство мое прошло в Казахстане, в разъездах, — папа был военным специалистом, отлаживал аппаратуру. Со мной возился замполит части. Он научил меня драться, ловить змей в степи и готовить из них еду. Это была школа выживания.
А Гоша был другим, он даже никогда не дрался. Но хорошие мальчики любят плохих девочек. Его мама и сестра были в ужасе и не скрывали этого. Свекровь так и говорила: «Мог бы Жорка найти хуже, но не нашел в Твери!» К счастью, меня никогда не волновало, кто и что говорит. Я никогда не оскорбляюсь и никого не боюсь. Кроме Бога.
— В то время вы оба были далеки от православия — просто жили в другое время. Как физик-теоретик Георгий Белодуров стал священником?
— У него были духовные искания. Он интересовался мировыми религиями, но долго не мог пристать к своему берегу. А потом обрел православную веру. На него оказал большое влияние настоятель Юстиниан — будущий архимандрит, управляющий патриаршими приходами в США. Мы начали восстанавливать храм в селе Рождествено и еще помогали в реставрации храма в Твери. Когда у нас родилась Рита, муж принял крещение, а я вместе с дочерью — через год.
— Чтобы восстанавливать храм, нужны деньги.
— А мы как раз занимались предпринимательством, поэтому деньги были. Делали печати и штампы. В нашем городе этим занималась только типография, и очередь была на полгода. Мы заказали лазерную установку — и посыпались заказы.
Мы выплачивали зарплату священнику, у меня работники получали по 2 тысячи в месяц, когда средняя зарплата в стране было около 200 рублей. Фирма существовала почти 11 лет, ни один человек не уволился. А потом, когда муж стал священником, бизнес пришлось закрыть.
— Ты быстро стала церковным человеком?
— Не сразу. Он, как все неофиты, на меня навалился, чтобы приобщить, но это вызвало только отторжение. Меня нельзя притащить куда-то насильно, на меня нельзя давить. Я буду упираться изо всех сил. Понадобилось время, чтобы прийти к вере самой. А когда мужу предложили стать священником, вообще выдала: «Я — матушка?! Да ты сдурел! Только через мой труп!» А там же без согласия жены никак. Я видела, что его душа тянется к этому, чувствовала, как он страдает из-за моего упрямства. Спросила: «Для тебя это действительно так важно?» Он ответил, что да. Тогда я сказала, что согласна. Когда ты любишь человека и видишь, что ему плохо только потому, что твое желание не совпадает с его стремлением, надо его поддержать.
Хотя меня это совсем не привлекало. Я прекрасно понимала, что, когда у тебя муж священник, многого нельзя. Жизнь кардинально изменилась.
— Что именно нельзя?
— Я, например, до сих пор отстаиваю перед нашей епархией свое право носить штаны. В юбках ходить не умею. Что в милиции, что на «скорой» — всегда в штанах. А мне говорят: «Ну не должна баба ходить в брюках!» Нет, из этой одежды меня никто не вытащит!
— Матушка всегда на виду, в храме за тобой следят сотни глаз и подмечают буквально все.
— Люди не думают о том, что жена священника — это просто жена священника, а святость — не инфекция, половым путем не передается. Но матушка действительно в центре внимания. Поэтому приходилось в чем-то себя ломать. Нельзя иметь любимчиков, выделять кого-то среди прихожан. Ты не можешь позволить себе приглашать в дом друзей, потому что не должен подавать поводов для слухов. Контролируешь себя даже в разговорах со старой подружкой: вдруг она где-то всуе скажет? Это жизнь за забором.
— Бизнес тоже пришлось оставить?
— Да, и это самое меньшее из всего, от чего пришлось отказаться. На бизнес канонически нет ограничений, кроме того, что неугодно Богу: нельзя содержать притон или питейное заведение, но наш владыка считает, что священник должен быть голодным. Сейчас платного обучения дочери мы бы не потянули. Хорошо, что Ритка все сама: и в лицей поступила, и в мединститут на бюджетное отделение. Сейчас работает врачом на «скорой».
У нас есть семья священника, где четверо детей. У матушки был магазинчик типа секонд-хенда, где одевалось пол-епархии. Заставили закрыть.
— А если сравнить уровень жизни до и после?
— По сравнению с тем временем, когда у нас была фирма, мы просто нищие. Хлеб на столе был всегда, но в остальном... Сначала ездили на списанном милицейском «уазике», которому было 25 лет. Я его водила, больше никто не мог справиться. Потом была «Нива», которую нам подарили после капремонта. Наш мастер про нее говорил: «Батюшка, если бы я был ветеринаром, я бы тебе посоветовал эту лошадь пристрелить из сострадания».
— Наверное, самое трудное время было, когда о. Георгий служил настоятелем сельского храма. Деревенские священники, как правило, бедствуют.
— Это был бедный приход. Мы зарабатывали только в Твери, где муж служил по будням очередным священником в монастыре. Еще помню, что зимой в деревенском храме стоял ужасный холод. Топили печку, и к концу службы храм прогревался до температуры плюс 8. Мы-то все стояли в пальто и куртках, а священник служил в одном облачении. У мужа начались проблемы со спиной, и тогда я связала ему джемпер из собачьей шерсти, который можно было надевать под рясу. После службы Гоша выходил весь мокрый и говорил: «Как жарко-то!»
— Заботливая матушка! Твой блог пронизан любовью к мужу. Наверное, это не всем нравится. Недоброжелатели строчили доносы, что у вас второй брак, а это, мол, нарушение всех канонов.
— Куда только не писали! Мотали нервы полгода! Чтоб два раза не вставать, объясню еще раз: у меня и у него после крещения это первый брак, в котором мы и венчались. Вопросы есть?
— Твой муж ведет блог в Интернете, но был момент, когда ему пришлось закрыть сайт.
— В 2012 году учредили Тверскую митрополию, а вместо одной епархии создали три. И мой муж написал три строчки в своем блоге, что нищую епархию нельзя было делить. Трех епископов в нашем депрессивном регионе содержать тяжело. Каждому требуется облачение, машина, содержание. Епископ не сидит в Интернете, но ему доложили — и началось. Последовал окрик: «Как отец Георгий посмел обсуждать мои решения?!» Начали моего мужа плющить вплоть до лишения сана и ссылки в монастырь. Сейчас он наказан. Его перевели в другой храм, но к нему все равно едут отовсюду, даже из других стран: из Польши, из Франции. Одна прихожанка, которая вышла замуж за француза, каждый год приезжает сюда на исповедь…
— Отец Георгий не ропщет из-за того, что с ним сурово обошлись?
— Не ропщет, в отличие от меня. Он сказал: «Самое главное для меня — служить литургию. Этого никто у меня не отнял. Все остальное — мелочи».
— Жизнь матушки — сплошное ожидание мужа. Рабочий день священника ненормирован...
— Он служит в храме не каждый день, но всегда кого-то надо исповедовать, кого-то причастить. Ни праздников, ни выходных. Первое время приходил после исповеди зеленый, говорил: «У меня ощущение, будто несколько составов разгрузил...»
— Тебя называют неформатной матушкой. Ты и правда ломаешь все стереотипы. Футбол, к примеру, любишь!
— Знаю, не положено! — машет рукой. — Это ведь страсти. Когда я «болею», все бомжи со двора разбегаются. Я — за «Динамо», муж — за «Спартак», но он смотрит матчи без особого фанатизма. Мы вообще разные. Например, он кошатник, я собачница! Поэтому дома и кошка, и собака породы бриар. Это французская овчарка. Когда встает на задние лапы, одного роста с мужем — 185 сантиметров.
— Многие православные сейчас возмутятся: собака в доме!
— Собака искреннее человека. Я никогда не выгоню ее из дома.
— Скажи, в ваших отношениях с мужем что-то изменилось? Как ты к нему обращаешься: просто по имени, или «отец Георгий»?
— В семье ничего не изменилось. Он как был моим мужем, так и остался. Это для прихожан он отец Георгий, а для меня — Гошенька!