Я позвонил ей в пятницу… В эту ПОСЛЕДНЮЮ пятницу, три дня назад… Голосок слабенький: «Я в больнице». Но оптимистичный, как всегда. «Всё будет хорошо, дорогая. До встречи в редакции…»
…Мы постоянно пересекались по работе. Она работала по связям с телеканалами и радиостанциями, а я писал свои телевизионные колонки. Она выполняла свою работу, я свою. Кажется, это называется единство и борьба противоположностей. Мы спорили, каждый отстаивал свою правду. Иногда нам обоим приходилось идти за решающим вердиктом к последней инстанции — к главному редактору.
Не знаю, уместно ли это выражение, но мы «притирались». Как в семье. И после понимали друг друга почти с полуслова. Каждый четверг я ждал ее звонка. «Саш, у меня тут замечание… И еще просьба, я к тебе сейчас подойду».
О, как я ее ждал! Какое удовольствие было с ней общаться. Мы быстро приходили к компромиссу, договаривались, а после забывали о работе на время, забывались сами. Она рассказывала о новых спектаклях, на которых уже побывала, о фильмах, о книгах… О Нью-Йорке, откуда только что вернулась, о том, как отдыхала на скамейке в Центральном парке: «Просто ложилась и два часа спала».
А если вдруг в какой-то день она не звонила и у нее не было замечаний, я расстраивался: «Неужели всё в порядке?» — обиженно и даже немного ревниво спрашивал, случайно встретившись в редакционном коридоре.
…На нее можно было смотреть и любоваться: «Вы само совершенство, от улыбки до жеста, выше всяких похвал…» Или просто следить за ее походкой, за одной только походкой… И упиваться ее красотой, умом.
…Потом вдруг она стала ходить в платочке. Всё такая же красивая и улыбчивая. Я боялся спросить почему — ну зачем лезть в душу.
Потом она пропала. Надолго. Ее телефон был недоступен, автоответчик говорил на немецком языке.
И вот когда всё прояснилось… Наконец я дозвонился. Голос слабый, но оптимистичный: «Я в Москве». Она лечилась в Германии, но вот практически бежала оттуда в Россию. Теперь уже на Каширку…
А еще через некоторое время она пришла в редакцию. Мы сидим с Мариной Райкиной у Наташи в кабинете: как же здорово, что она вернулась! Ну теперь-то точно пойдет на поправку. Наташа немножко похудела, чуть-чуть. «Какие же классные врачи на Каширке, как они ко мне относятся!» Ей хорошо здесь, в редакции, в Москве… «Ладно, пойду обедать». Она встает, идет не спеша, потихонечку: «Ничего, скоро окрепну, дайте только время».
Время кончилось. Оно неумолимо. Проклятое время, которое не лечит. Как такая молодая, такая красивая, самая-самая прекрасная… Не может быть.