«Я должен был увидеть Рейхстаг, и я его увидел»
— Виталий Викторович, вы ушли на фронт в 15 лет. Неужели ваши родители, а отец был генералом, не пытались вас остановить?
— Мама сама написала отцу письмо, в котором просила помочь мне. Я к тому времени уже дважды убегал из дома на фронт, но меня ловили и возвращали. Отец помог, меня взяли. Он сам прошел не одну войну. Был даже в чапаевской дивизии. Так что благодаря отцу меня зачислили в танковое подразделение. Я сразу попал на Курскую битву, но на относительно спокойный участок. Мы занимались эвакуацией и ремонтом подбитых танков. Тогда на передовой я был всего несколько раз, так что особого геройства мне, еще мальчишке, проявить не удалось.
— А что поразило вас на войне?
— Меня потрясали смерти не в бою, а из-за болезни или по случайности. Однажды на моих глазах погиб мой самый близкий друг. Он прыгнул в окоп, неловко держа автомат. И оружие выстрелило прямо ему в голову. Друг умер мгновенно. А я стоял, будто парализованный от ужаса и горя…
Вы меня лучше спросите о чем-то хорошем.
— Конечно… Как вы праздновали День Победы? Уж этот день точно для вас был полным радостных мгновений.
— 9 мая 1945 года я был в Хабаровске. Наш выпуск из танкового училища направили на 2-й Дальневосточный фронт. Полдня мы провели на улицах. Гуляли, целовались, обнимались. А потом в гостинице офицерской — неловко вспоминать, но что было, то было, — напились. Что пили? Водку, конечно.
— Ваше имя есть на Рейхстаге. Вы дошли до Берлина?
— Тут целая история была. До Берлина я не дошел, но так хотелось увидеть Рейхстаг! И тут мне дали направление на службу в Австрию, в Центральную группу войск. Дорога пролегала через Берлин.
Первого января 1946 года с трудом нашел дорогу к Рейхстагу, потому что даже наименований улиц не было. Кругом царила разруха: битый кирпич, остатки домов...
Возле Рейхстага был довольно большой оживленный рынок. Видел я там американских солдат, которые торговали сигаретами, и немцев, которые пытались продать самое разное барахло, чтобы, наоборот, купить эти сигареты. Меня все это мало интересовало. А вот у Рейхстага я провел несколько часов. Долго читал надписи, фамилии… И не мог удержаться — сам начертал свое имя. Вечером я нашел забегаловку, заказал пиво, и сидел, слушал немецкую речь. Тогда я еще и сам даже думать не мог, что скоро вернусь в Берлин.
Пристойное предложение Анны Ивановны
— Ваши друзья-разведчики рассказывают историю про некую Анну Ивановну, благодаря которой якобы вы пошли в разведку. Это байка?
— Нет! Все правда. Это было в 1951 году, когда я уже заканчивал институт. К нам пришла симпатичная женщина, позвала меня на беседу. Она не представилась, была улыбчива и дружелюбна. Она дала заполнить мне анкету. Такая толстая-толстая анкета была. Меня заинтересовало: откуда вообще эта дама? Женщина ничего не говорит. Тогда я стал искать, кто анкету печатал. Смотрю, на последней странице указано — Министерство иностранных дел. Я подумал: неужто МИД? Я тогда не знал, что разведка называлась Комитетом информации при МИД. Потом была еще одна встреча. Загадочная незнакомка сказала: «У вас будет комиссия по распределению, и когда вас спросят, куда вы идете, скажите: к Анне Ивановне». Я спрашиваю: «А кто такая Анна Ивановна? Вы? А что за работа?». Она в ответ только улыбалась: «Вас ждет интереснейшая жизнь». Так и оказалось!
— Почему выбрали именно вас?
— Не знаю. Не думаю, что я чем-то отличался от своих сверстников. Учился я хорошо. А то, что я фронтовик, — так половина в нашей группе воевали.
В общем, вызвали меня на Старую площадь, в здание ЦК КПСС. Я был не один, нас там собралось много парней. Огромная комната, посредине стол и стул. За ним сидел мужчина. Ты подходишь, он спрашивает: кто такой? Называешь себя. И он после этого: «Решением ЦК КПСС вы направляетесь на работу в разведку. Есть возражения?». Ну какие могут быть возражения?
Я представления не имел по-настоящему, что такое разведка. Моя семья никакого отношения не имела к спецслужбам. И тут началась для меня совершенно другая жизнь: тайнопись, микрофильмирование… Вскоре меня послали в Австрию, а потом в Германию.
— Было внутреннее сопротивление, когда узнали, что вас отправляют в Германию? Все-таки вы воевали, на ваших глазах немцы убили столько ваших товарищей…
— Нет, не было. Было бы глупо и неправильно судить народ, простых немцев, за то, что сделал Гитлер. Кроме того, разведчик не выбирает, куда ему ехать.
— Немецкий язык вы выучили еще в годы войны?
— Нет. Когда я добрался до Берлина в 1946-м, то знал всего десяток слов по-немецки. В институте я потом учил язык, но знания все равно были примитивны. А вот уже в разведшколе началась серьезная подготовка. Группа была всего из двух человек — меня и моего товарища. Перед нами поставили задачу за 10 месяцев освоить курс пяти семестров иностранного вуза. Мы освоили. Занимались немецким ежедневно по 4 часа. Кроме этого много читал, пел романсы Шуберта. До сих пор все слова помню. Хотите послушать?
(Поет романс.)
— Ого! У вас прекрасный баритон! О чем песня? О чем-то хорошем?
— Ну, естественно! О весне, о цветах, о том, как все распускается и цветет. А еще мы хорошие революционные песни пели на немецком. Так я язык и выучил.
— А под прикрытием какой легенды работали? Уж не певца ли романсов?
— Было много легенд. (Смеется.) Я был стажером сначала аппарата верховного комиссара, а потом посольства в Австрии. Позже я выступал как корреспондент армейской газеты, как студент юридического факультета немецкого университета — и на самом деле занимался пару семестров. Одно время был представителем издательства литературы на иностранных языках. Но всегда выступал как представитель СССР, то есть не скрывал, что я русский.
— Знаю, что вы в совершенстве владеете разведывательным искусством. Это прирожденное или вас научили каким-то особым секретам?
— Нас учили оперативной работе, а вот как устанавливать контакт — здесь многое зависит от твоих индивидуальных особенностей. Правил не было. Никаких психологических трюков, гипнотических приемов — ничего такого. Это я вам точно говорю. Но каждый разведчик должен был найти тот самый способ, чтобы привлечь человека, заинтересовать его, побудить искать встреч с тобой. Это основа для дальнейшего развития отношений.
— И как вы это делали?
— Я всегда искренне интересовался человеком. Не потому, что это моя работа, долг родине, а именно потому, что он был мне сам по себе интересен, понимаете? Тогда он раскрывается от этого твоего внимания. Ты узнаешь, что для него важно, и используешь, для того чтобы в этом глубже разобраться и в итоге стать для него интересным собеседником. Он любит театр? Я изучал все постановки. Он охотник? Я разбирался в марках охотничьих ружей.
Расскажу одну историю. Я работал с ценным источником, а тот попал в больницу и там скончался. И тут раздается звонок. Звонит его шеф и говорит: «Я открыл сейф и обнаружил ваш телефон и какие-то материалы, которые, очевидно, предназначались для вас. Вы готовы встретиться?».
— Вы не побоялись?
— Нет. Если ты боишься, то в разведку тебе лучше не идти. Я пришел на встречу. Мы поговорили, и я понял, что человек может быть очень полезным для нас. Мы стали с ним общаться. Все больше и больше. Прошло совсем немного времени, и мы крепко подружились. Наши отношения переросли в доверительные, и я ему сделал предложение о сотрудничестве.
— Расскажите о ваших самых примечательных оперативных контактах.
— Они все были очень интересными. В Австрии у меня на связи был один католический священник. Он имел доступ и к внутриполитической, и к внешнеполитической информации, был близок к иерархам церкви. Однажды на встрече в Вене он отлучился на мгновение в туалет — вернулся уже без сутаны, в гражданской одежде, совершенно не похожий на священника!
Был один интересный персонаж — ученый. Он придумал, чтобы мы купили одинаковые портфели. Он приходит на встречу со своим, я со своим, мы обменивались, он уходил с моим, а я с его. Потом такие сцены я видел уже в кино.
А вообще мы искали тех, кто готов с нами сотрудничать, кому наша идеология понятна. Представителей думающей творческой интеллигенции.
— Были те, кто становился агентом исключительно из-за денег?
— Были. Но мне повезло, я с такими не работал. И с женщинами мне тоже не приходилось работать. Возможно, это в какой-то степени специфика Германии. Чаще всего доступ к нужной нам информации имели именно мужчины, занимающие определенное положение.
— Неужели немецкие женщины вообще не играли никакой роли для советской разведки?
— Играли, но их чаще использовала разведка ГДР. Они посылали своих нелегалов-мужчин в ФРГ, те там искали контакты с молодыми сотрудницами МИДа, секретаршами бундесвера, завязывали любовные отношения, вербовали, получали информацию.
Кстати, я отлично знал Маркуса Вольфа, который в то время возглавлял МГБ ГДР. Познакомились, когда его только назначили начальником разведки. Мне пришлось ему рассказывать, как я работаю, какие методы использую. Наши разведки постоянно взаимодействовали.
«Мы готовы были играть роль голубых»
— Уже давно рассекречено, что вы работали с Хайнцем Фельфе… Он был не просто в разведке Германии, он относился к ее элите! Вы не боялись с ним сотрудничать с учетом его «бэкграунда»?
— Нам нужны были люди, близкие по духу, где бы они ни служили и где бы ни находились. Опасности не было. Да, он воевал против нас — но в основном за письменным столом. Да, это был человек чуждый нам — но работал он в основном по Швейцарии, где принимал участие в разработке очень интересных комбинаций.
Хайнц Фельфе родился в 1918 году в Германии. В 1936 году вступил в СС. Работал телохранителем высоких чинов национал-социалистической немецкой рабочей партии. В 1943 году стал сотрудником разведки и уже через несколько месяцев — начальником управления по Швейцарии. В 1944 году получил звание оберштурмфюрера СС. В 1951 году Фельфе стал советским агентом под псевдонимом Пауль.
К концу войны он решил выбраться из этой преступной организации. Он попросил отправить его на фронт, попал в Голландию — занимался там переброской агентуры в тыл к англичанам и затем был пленен. А перед этим случилось то, что во многом определило его отношение и к войне, и к американцам с англичанами.
— Бомбежка Дрездена?
— Да. 13 февраля 1945 года его родной город — один из самых красивых не только в Германии, но во всем мире — был разрушен. Погибло много его родных, друзей.
— Как вы с ним встречались?
— Когда он работал в западногерманской разведке, мы встречались в основном в Австрии и Бельгии. Я приезжал с записывающей аппаратурой. Плюс Хайнц передавал уже готовые материалы.
— Агентов Фельфе вам все-таки раскрывал или нет?
— В свое время он сказал: «Друзья, я дам вам все, что будет проходить через мои руки. Но есть одна просьба: если я буду давать данные на агентов, вы их, пожалуйста, не арестовывайте и не разоблачайте. Это таит опасность для меня». И мы свято придерживались этого принципа.
— До сих пор не было известно: Советский Союз ему за работу платил или он делал все исключительно за идею?
— Конечно, мы платили. Но делал он это не за деньги, а за идею. Он был готов с нами сотрудничать. Более того, он считал это своим долгом. Он был убежден, что политика Советского Союза в наибольшей степени отвечает интересам Германии.
Когда его арестовали, я очень переживал.
ИЗ ДОСЬЕ "МК"
Судебный процесс над Фельфе начался 8 июля 1963 года. Каждую ночь его будили по девять раз, чтобы убедиться, что он не покончил жизнь самоубийством. Но Фельфе держался молодцом. Приговор: пятнадцать лет лишения свободы. Отправили в тюрьму в Нижней Баварии, где его подвергали унижениям и оскорблениям, лишили переписки с членами семьи, ужесточали режим.
Он отсидел 6 лет, потом его обменяли на 21 шпиона! Представляете ценность Фельфе? Мы выполнили наше обещание — не бросили его. Мы ничего не пожалели бы, чтобы вытащить его.
К сожалению, после его обмена я только один раз встретился с ним. Это было в Берлине. Мы с ним обнялись, поговорили. Но у нас не принято было, если ты больше не работаешь с этим человеком, продолжать с ним общаться.
После тюрьмы он переехал в ГДР. И, естественно, наши друзья помогли ему устроить свой быт. Он поселился в хорошем доме в пригороде Берлина, приобрел машину, стал преподавать в университете. Естественно, местные власти после воссоединения Германии знали, кем он был и чем занимался. Но он уже отсидел, стал свободным гражданином. Так что никаких претензий к нему быть не могло.
— Виталий Викторович, вы бы хотели снова попасть в Германию?
— Конечно. Я был там после объединения всего четыре раза. Пускали меня без всяких проблем, хотя там прекрасно знают, кто я. В последний раз — в 2008 году — ездил на 80-летие одного из своих друзей. Интересно, пустят ли сейчас?