Распорядок дня программиста Валерия Спиридонова нельзя считать обычным. В отличие от многих творческих людей, он все делает по плану. Встает в 9 утра, завтракает, затем идет на работу — то есть садится за компьютер.
Без посторонней помощи он не может переодеваться или вымыть себя. Даже переместиться из постели в инвалидное кресло — уже проблема. Зимой Валерий практически не выходит на улицу — только если на балкон. Конечно, в том же городе Владимире есть положенные пандусы, но проехать по ним способен только тренированный акробат.
Да что там говорить: такая или похожая жизнь — у большинства российских инвалидов.
Но на прошлой неделе Валерий прославился на весь мир тем, что бросил вызов судьбе.
Он готов стать участником радикального медицинского эксперимента, который может поставить его на ноги. Но может и… убить.
«Да, наверное, это сродни полету Гагарина в космос, такого же масштаба приготовления», — Валерий дал первое интервью западной газете. И в тот же момент взлетел на самый верх в топе Яндекса.
«В силу своей особенности я прикидывал, какие варианты для меня могли быть наиболее оптимальными, пусть даже и радикальные. И метод доктора Канаверо, если он сработает, будет идеальным».
«Мы с доктором начали сотрудничать два года назад. Я довольно легко нашел его электронную почту, он оказался человеком открытым. Я просто набрал его имя в поисковике».
…О том, что их мальчик — не совсем такой, как все, родители узнали, когда Валере был всего год. Очевидные признаки: он не научился ползать и так и не пошел. Генетическая поломка — ни у кого из близких родственников такого заболевания нет.
«Обследовали меня, еще маленького, в Киеве и в Москве. Сам я вообще-то родился в Челябинской области, но по Советскому Союзу нашу семью помотало, так как отец был военным… Диагноз мой тоже был поставлен не сразу, так как по этой болезни очень мало статистики, и она плохо диагностируется на раннем этапе».
Это сейчас проводятся сложные генетические анализы, а тогда больных синдромом Верднига—Хоффмана определяли по форме стопы.
Редчайшая патология, которая встречается один раз на сто тысяч младенцев. Большинство из них не доживает даже до совершеннолетия. Слабеют мышцы, атрофируются нервные окончания. Но как будто бы для компенсации у таких детей обычно очень хорошо развит интеллект.
«Перспектив никаких не было, — продолжает Валерий Спиридонов. — То есть стало понятно, что мышцы не будут расти. Динамика замедлилась, но прогресса ожидать не стоит. Руки пока работают, но могу я только поднять сотовый телефон или передвинуть компьютерную мышку. Я изо всех сил стараюсь поддерживать их в рабочем состоянии. Они — единственное, что у меня осталось».
На спорт, даже поддерживающую терапию, не хватает сил. «Разве что покрутить пальцем у виска, как многие про меня теперь думают», — улыбается Валерий.
«Когда на меня вдруг «свалилась» слава, выяснилось, что я немного недооценил скорость передачи информации в наш век технологий. Многие из моих близких просто не знали, что происходит, кому-то не успел сказать. Все были в шоке. Мама меня поддержала однозначно. Она ко всему этому относится крайне серьезно, даже серьезнее, чем я сам».
— Операция должна продлиться 36 часов. Группа хирургов будет работать посменно. Все это время, и еще какое-то — потом, вы будете находиться в состоянии комы. Прогнозировать, как оно все закончится, сейчас невозможно. Не страшно будет засыпать?..
— Мы посчитали, что кома будет длиться примерно месяц — с начала операции до завершения сращивания тканей — и примерно год реабилитации. Конечно, это будет не на «живом» мозге, то есть не на активно действующем, я надеюсь. Суть технологии профессора Канаверо — в том, что температуру организма снизят, через нервные волокна будет проходить низкий электрический ток, для стимулирования их сращивания применят особый химический состав биогеля. Это целый комплекс мероприятий, которые обеспечат соединение нейронов. Как раз сегодня я получил письмо, в котором описывался случай, произошедший в одной из наших дальневосточных больниц, — там тоже работал весьма активный экспериментатор, который вернул подвижность собаке с перебитым позвоночником. Так что ничего сверхнового в самой идее нет.
— А если еще обратиться к художественной литературе...
Валерий улыбается:
— Конечно, я знаком с романом Беляева «Голова профессора Доуэля»; с доктором Франкенштейном, кстати, знаком тоже. Но, надеюсь, конец нашего эксперимента будет более удачным.
— Но это же не просто фантастические романы — в них подняты еще и философские темы: имеет ли право человек посягнуть на то, что дозволено только Всевышнему? Принесет ли это ему счастье?
— Мне кажется, что в литературе слишком сильно выпячиваются на первый план философские вопросы. Нет же никакой этической проблемы в пересадке почки, сердца…
— Как нет? В том же Интернете полно историй о том, как больному пересадили чужой орган — и постепенно он стал совсем другим человеком, вспомнил о вещах, которые происходили не с ним, осознал в себе еще и часть личности донора… Не верите?
— Возможно, так и есть. Но серьезных научных обоснований этому я не нашел. Надеюсь, через два года узнаю точно.
— А представляете, если вам, как уже писали, пересадят тело казненного преступника...
— Я считаю, что сознание и все, что с ним связано — поведение, моральные нормы, — они останутся в голове.
— А нужно ли будет разрешение донора на трансплантацию? С погибшими байкерами или жертвами с пулей в черепной коробке все более или менее понятно, если у них, как и у многих в Европе, есть официальное письменное согласие на пересадку их органов. А с теми же преступниками — как быть? Попросить заранее?
— На самом деле юридическая сторона законности наших действий еще обсуждается. Во многих странах подобные операции невозможны. Где-то вообще запрещена трансплантология как наука. Но нужно понимать, что государство, которое захочет и в дальнейшем быть лидером в этом направлении, совершить прорыв — ведь научную мысль нельзя остановить, — так вот, такое государство, я думаю, модифицирует свое законодательство для этих целей.
— А если никто не согласится предоставить под эксперимент свою территорию? Что останется — нейтральные воды?..
— Если честно, данных о том, где может пройти операция, у меня пока нет. Этим вопросом занимается сам доктор Канаверо. А я просто жду следующего этапа.
— Какого?
— Масштабной научной конференции в США: на нее съедутся ведущие, лучшие нейрохирурги мира — и, как я надеюсь, там будет сказано много нового.
— Вы, разумеется, едете?
— Только если удастся собрать помощь. Хотя я и работаю на две компании, для меня это недешево — порядка двухсот тысяч рублей. При этом необходимо учесть, что эта сумма — на двоих, так как без личного помощника Никиты, который не отходит от меня ни на шаг, я в силу своего состояния обойтись не могу. Пока что денежную помощь мне предлагали только совсем простые люди. Богатых спонсоров нет.
— Вы не боитесь, что среди коллег профессора найдется немало скептиков, которые разнесут предстоящий эксперимент в пух и прах?
— Такие отклики и сейчас уже есть — от резко негативных до сдержанно выжидательных. Некоторые говорят: «О'кей, мы можем чего-то не знать, но пусть Канаверо попробует, а там посмотрим!»
— Ничего себе «попробует»: у вас же всего один шанс!
— Я верю в то, что все получится. Другого выхода у меня все равно нет.
— А профессор Канаверо уже делал опыты над животными? Ведь если вспомнить научные изыскания первооткрывателя в этой области — знаменитого советского хирурга Владимира Демихова, который соединял тело одной собаки с головой другой, — так он сначала проверил свою теорию все-таки на братьях наших меньших. Да и в космос (раз уж мы общаемся в День космонавтики), вспомните, первыми полетели Белка и Стрелка...
— У меня есть информация об опытах в этой области, но я пока не готов ее обнародовать.
— Но вы же громко заявили о себе западным журналистам. Это тоже была какая-то часть плана или пиар-акция? Или это было сделано потому, что на доктора Канаверо начало оказывать давление руководство его клиники? Его даже вроде бы уже уволили из-за этого...
— Насколько я знаю, это правда: ему не позволяют работать. Многие радикальные медицинские научные эксперименты, которые могут сделать фантастический прорыв, запрещают. А без привлечения внимания к нашему проекту, в том числе и прессы, его осуществление невозможно. Поэтому мы и решились открыться. На мое удивление, до 95 процентов отзывов, которые ко мне пришли за эту неделю, — положительные: меня поддерживают, желают удачи. Я верю, что все это не зря. Доктор Канаверо должен спокойно продолжать свою работу, а не отвечать на нападки.
— Еще и вопросы со стороны церкви?
— Да, как ни удивительно, научных оппонентов доктора поддерживают священники: они считают будущий эксперимент сомнительным, взяли на себя право рассуждать, что мы идем против Бога… Но разве Бог может быть против, если я стану счастливым и здоровым? На этом наша дискуссия с церковниками обычно заканчивается. Вообще пока во всей этой истории больше эмоций, чем разума.
— Конечно, ведь мы — то есть наша душа, — как говорят, состоим из головы и сердца, разума и чувств. А что главнее для вас?
— Я долго шел к такому эксперименту. И не будь меня — такого, как я есть, — вообще было бы непонятно: кому это все нужно? Нам, инвалидам! Просто не все заявляют о себе открыто. Люди с похожими диагнозами — они обычно стеснительные, боятся камер, сидят дома и ни о чем не просят, тем более так громко. Но мы все нуждаемся в помощи, в поддержке. И для себя я принял решение, что скромные черты характера — это не позитивно, это не приводит к успеху, к достижению цели. Я не испугался написать доктору Канаверо. Я готов изменить свою жизнь. Да и сейчас многое уже меняю — в той же молодежной политике нашего региона. Что касается обычной нашей жизни, то я много общаюсь с людьми, выступаю на заседаниях Общественной палаты Владимирской области… В любом случае, если мне удалось обратить внимание на проблемы инвалидов — я уже счастлив.