Владелец сети «Магнит» миллиардер Сергей Галицкий долго держал паузу. Когда народное негодование достигло пика, высказался на своей страничке в соцсети: «У нас правило, если кто-то что-то украл, мы вызываем милицию. Директор действовал строго по инструкции. Милиция приехала и забрала бабушку в участок. Что ей стало плохо в участке, это, конечно, ужасно».
А тем временем прокуратура провела проверку в магазине, где разыгралась трагедия.
Следственное управление СК по Петербургу возбудило уголовное дело по факту смерти блокадницы.
— Следователям предстоит установить, насколько законно действовали сотрудники магазина, были ли у них основания заподозрить женщину, пережившую ребенком блокаду Ленинграда, в краже трех пачек масла и вызвать полицейских, — заявил официальный представитель Следственного комитета России Владимир Маркин. — Будут проверены условия ее содержания в отделе полиции и то, как с ней обращались до прибытия «скорой помощи».
«Магнит» закрыли на время следственных действий...
«Нас попросили на камеру заплатить за масло, а продукты оставить на кассе»
Кронштадт. Улица Широкая. Площадка перед магазином «Магнит» теперь стала местом сбора всех любопытных. Сюда приходят обсудить случившееся, посудачить за жизнь, посетовать на нерадивых продавцов.
Люди собираются группками. Знакомятся. Возмущаются: одни скорбят по незнакомой умершей старушке, другие печалятся закрытию магазина. Вторых значительно больше.
— На следующий день после случившегося магазин пару часов все-таки работал, — вспоминают жители. — Продавцы не думали, что история с блокадницей выльется в грандиозный скандал. Даже значения этому инциденту не придали. Продавцы, кассиры — все на своих местах, ни у кого не было страха в глазах.
— А охранники остались прежние? — спрашиваю.
— Да здесь отродясь охранников не было. Их функции выполняли подсобные рабочие или сами продавцы.
Ходили слухи, что после смерти Галимовой ветераны Кронштадта решили устроить акцию в «Магните». Вроде как старики покупали масло, платили на кассе 300 рублей — именно столько задолжала погибшая — и оставляли продукт на прилавке. «За бабушку!» — гордо поднимали головы и уходили. Звучало как «За Родину!».
— Да ну, что вы, какая акция, кому это здесь надо. Больше шуму подняли, — машет рукой дедок в «аляске» из соседнего дома. — Ну да, телевизионщики приезжали, на камеру наших мужиков с маслом отсняли и уехали. Кто же свои кровные станет отдавать? Бабку, конечно, жалко. Но устраивать шоу из события никто не станет.
Тем не менее работал «Магнит» недолго. В минувшую пятницу двери продмага опечатали. У входа выставили охрану — девушку в полицейской форме. На двери магазина повесили листовку: «Трагическое стечение обстоятельств привело к смерти Раузы Ахмедовны Галимовой. Директор нашего магазина, вызвавшая правоохранительные органы, действовала согласно инструкции. Но это случай, когда надо было отойти от формального выполнения обязанностей. Нельзя было даже предположить, что это ситуация приведет к трагедии. Мы глубоко скорбим и переживаем случившееся и передаем соболезнования семье умершей. Сделаем все, что в наших силах, чтобы помочь близким пережить горе».
Толпа людей около магазина разрастается с каждым часом. Судачат здесь от скуки. «Дома сидеть тоскливо, а здесь такое можно обсудить», — честно признаются собравшиеся порыв прохожие.
— Вот я однажды пришла в этот магазин, расплатилась на кассе, а домой вернулась и недосчиталась 100 рублей, — рассказывает пожилая женщина. — Молчать не стала. Пришла в магазин. На кассе объяснила кассиру проблему. Так она глаза выпучила: «Вы что, с ума сошли? Все я вам отдала». И орать стала. Я к заведующей. Та тоже вступилась за кассиршу.
— Ну так вернули вам 100 рублей? — интересуются любопытные.
— Какое там. Так и ушла я ни с чем. Но с тех пор заведующая со мной лично стала здороваться. Сама любезность.
Жители Кронштадта дружно качают головой. Народу заметно прибавилось.
— Магазин так не открывали? — интересуются вновь прибывшие.
— Нет, из-за бабушки умершей… — хором говорят жители.
В воздухе виснет тишина.
В какой-то момент я спросила, знал ли кто-нибудь погибшую Раузу Ахмедовну. Ведь писали, что чуть ли не весь город здоровался с ней. Народ пожал плечами. «Не видели, не знаем. Первый раз слышим о такой. Да и внешне мы не можем опознать ее. Она точно местная?»
Собственно, я приехала в Кронштадт не расследовать и без того ясное дело, а узнать о погибшей. Возможно, в общественной организации жителей блокадного Ленинграда хорошо знали Раузу Галимову. Ведь именно сотрудники этой организации одни из первых забили тревогу и охарактеризовали погибшую как «активную блокадницу».
«Рауза была блокадницей, но с нами за одним столом не сидела»
Общественная организация «Жители блокадного Ленинграда» занимает просторное помещение первого этажа жилого дома.
Несколько комнат, стол для гостей, компьютер, телевизор, факс. На стенах — фотографии блокадного периода.
В пятницу — неприемный день. Однако в этот раз сотрудники сделали исключение. Ведут прием журналистов из Москвы и Санкт-Петербурга. На интервью к активисткам общества выстраивается живая очередь.
Такого внимания к себе пожилые женщины не помнят за все время существования общества блокадников. Признаются, даже на 9 мая такого ажиотажа не бывает.
— Мы так устали уже. Третий день одно и то же твердим, но что поделаешь, журналистов надо уважить, — вздыхает председатель блокадников Кронштадта.
Женщина, конечно, лукавит. Никакой усталости у нее и в помине нет. Она только рада приезду гостей. Пусть даже по такому поводу.
Стою в стороне. Наблюдаю.
— Раузу Ахмедовну я знала, — докладывает на камеру председатель 4-го микрорайона «Жителей блокадного Ленинграда» Майя Елисеева. — Хорошая была женщина. Опрятная. Добрая. Мы ее всем коллективом с 80-летним юбилеем поздравляем. Она в нашей организации 14 лет состоит. Получает как блокадница повышенную премию — 25 тысяч рублей. Не могла она совершить такой поступок. От стыда и скончалась. Люди, опомнитесь, как можно так унижать стариков…
Телевизионщики благодарят за эмоциональный комментарий. Уходят. Одну камеру сменяет другая. И снова…
— Рауза Ахмедовна была хорошая женщина…
Собственно, кроме того, что погибшая хорошая, добрая, — больше ничего.
А как жила Галимова? Почему за нее не заступились в магазине покупатели, если она была активной блокадницей, а полгорода с ней здоровались?
Дожидаюсь своей очереди.
— У меня голова циркулем. Домой ко мне приходили 8 телеканалов. Одни в дверь, другие из двери. Даже передых не успевала сделать, — улыбается Майя Викторовна.
— Вы были соседкой погибшей? — интересуюсь.
— Ни в коем случае. Я просто председатель организации того микрорайона, где она живет.
— Вы же знали что-то о ее жизни, раз она была блокадницей?
— Мы же не можем каждому блокаднику влезть в душу и расспрашивать о семье, о детях. Это ведь надо так расположить к себе человека, чтобы он мог все про себя рассказать. У нас ведь в Кронштадте как — на одном углу что-то произошло, на другом уже говорят больше, чем произошло. Я бы на месте Раузы не стала тоже про себя рассказывать. Кому какое дело?
— Я думала, что блокадники Кронштадта здесь как одна семья.
— Мы общаемся. Но личные вопросы не задаем. Вот у нас книга вышла о блокадниках города. Воспоминания детей блокады. Все писали.
— Галимова писала?
— Нет, она не писала. Не проявила желания написать. Кто хотел, тот писал. Просить ее непосредственно не стали. В душу ведь ее не влезешь.
— У детей блокады особое отношение к продуктам?
— Конечно. Мы вот эти все крошки (собирает с подноса хлебные крошки. — Авт.) никогда не выбрасываем. Если вижу хлеб на улице, у меня сердце кровью обливается. Думаю, до чего же люди дошли, ничего не ценят. У них все потеряно…
— А масло в блокаду можно было достать?
— Какое масло? Кусочек хлеба, и все. О масле и речи не было.
— Когда масло-то появилось?
— Не помню. В 50-х годах где-то сливочное появилось…
— Давайте вернемся к Раузе Ахмедовне — зачем ей было покупать три куска масла?
—Может, кого-то ожидала или задумала что-то испечь.
— После случившегося вы ходили в тот магазин?
— Они нас не пускают туда. Сначала сотрудники сами закрыли его, потом полиция приехала, проверяют всех.
— Работники магазина — местные?
— Понятия не имею. Я туда никогда не хожу. В другом районе живу. У нас свои магазины. Посмотрите, в Кронштадте полно продмагов. Рауза просто рядом жила, на параллельной улице. Потому туда за продуктами и ходила.
— Как вы все-таки можете охарактеризовать умершую?
— Нормальная, адекватная, коммуникабельная, со всеми общалась, никогда конфликтов у нее ни с кем не было, аккуратная, симпатичная, худенькая.
— Одинокая она была?
— Сестра у нее была. Детей не было, замуж не ходила. Племянник в Питере у нее живет, она здесь одна.
— Где ее похоронят?
— На нашем кладбище. На татарском участке, наверное. У нас в городе в последнее время много стариков умирает. В том микрорайоне, где она жила, средний возраст людей — 80 лет. Но Рауза могла бы еще пожить. Но совесть ее не выдержала. Когда ее погрузили в полицейскую машину, она испугалась позора. Не понимала, как после всего в глаза людям будет смотреть. Город ведь маленький, все друг друга знают. Я бы, наверное, на ее месте прямо в магазине упала бы, не успела бы и до полиции доехать.
— Вы говорили, что у Галимовой пенсия была большая, членские взносы она платила...
— Да, ежегодно по 20 рублей в нашу казну сдавала. И пенсия у нее приличная — 25 тысяч. Ей не приходилось жаловаться. У нас в городе 1000 блокадников, никто из них голодный не ходит, воровать им не приходится. Раузе еще прибавку начислили к пенсии, ей ведь уже за 80 было.
— На какие-то общественные мероприятия она ходила?
— У нас много мероприятий. 22 июня — день начала войны — устраиваем митинг, венки возлагаем у братской могилы. 8 сентября — день начала блокады Ленинграда. 9 мая концерты проходят. Рауза приходила цветы возлагать. А вот так, чтобы с нами за столом посидеть, — не видела ее ни разу. Посещала она только те мероприятия, где можно было затеряться в толпе. У нас ведь даже фотографий ее ни одной нет. Не снималась она. Будто пряталась от камер.
— Тем не менее вы приходили поздравлять ее с 80-летием?
— Я к ней лично ходила. Живет она одна в однокомнатной квартире. У нее чистенько, все прибрано, ничего не разбросано. И на кухне порядок, и в комнате.
— Вот у вас стоит коробочка «Помощь фонду». Помогают люди?
— Сами блокадники могут прийти, опустить туда рублей 10. Мы эти деньги потом им возвращаем. Помогаем, когда они болеют, в больницу гостинчики передаем. Если умирает блокадник, мы тоже можем скромную помощь оказать, рублей 100 родственникам передать на похороны. Или цветы на могилку принести.
— Семье Галимовой поможете?
Там вроде родственники есть, они занимаются. На контакт ни с кем не идут. Так что в помощи, думаю, они не нуждаются.
Позже Эмма Лешина, глава общества блокадников в Кронштадте, рассказала мне, что к ним приходили сотрудники «Магнита», предлагали оплатить похороны Галимовой. Родственники от этого предложения отказались...
Собственно, понятно, что и здесь Раузу Галимову никто не знал. Женщина лишь исправно платила членские взносы, а за стол с блокадницами так ни разу и не присела.
Может, соседи старушки по дому прояснят ситуацию?
«Эта женщина несла под сердцем какой-то очень тяжкий груз, но никому о нем не рассказывала»
Дом Раузы Ахмедовны в пяти минутах ходьбы от магазина «Магнит». Это единственный продуктовый в округе. Вот и Галимова раз в неделю приходила туда, закупалась продуктами.
Сейчас в ее квартире тишина. «От журналистов соседи устали, не хотят общаться», — предупредили меня ранее коллеги.
Ошибались они. Журналистам и здесь рады. В доме живут старики. В основном одинокие. Если летом им еще можно посидеть на лавочке, то зимой — тоска. Каждый укрывается в своей квартире и носу на мороз не высовывает. Неудивительно, что моему появлению здесь радовались, будто приезду близкого родственника.
— А вот Рауза не стала бы вам дверь открывать и общаться, — встречает меня пожилая женщина. — Она у нас дама строгих правил была, слова из нее порой не вытащишь. Да и о себе она не любила рассказывать. Может, что случилось у нее в юности? Она даже когда разговаривала, в глаза людям не смотрела. Мужиков наших, тех вообще сторонилась. Она ведь и замужем никогда не была. Кто-то ее спросил однажды, Рауза, ты же такая красавица у нас, что не замужняя-то? Она помрачнела, побагровела, рукой махнула и побежала домой. Расспрашивать ее о семье было бесполезно. Складывалось впечатление, что эта женщина несла под сердцем какой-то тяжкий груз, но никому о нем не рассказывала.
Странно, больше полувека жили в одном доме, а о Раузе — лишь пару скупых слов.
Вот и другая соседка Галимовой, Вера Ивановна, в прошлом учительница русского и литературы, приглашает меня в дом. Жалуется, что уже больше года не выходит из квартиры по причине здоровья.
Конечно, знала я нашу Розочку, так мы ее называли. Я здесь сравнительно недолго живу, 15 лет, но познакомиться мы успели. Бабки ведь живут от лета до лета. Вот как солнышко пригреет, мы все на лавочку и вываливаем. Сидим, болтаем. Роза тоже с нами сидела, но не в удовольствие ей это было. Из вежливости вроде как. Неинтересны ей были эти наши сплетни, безучастная она оставалась и к тому, что вокруг происходит.
Зато если помощь кому была нужна, Роза никогда не отказывала. Мне плохо было, так она ко мне пару раз приходила, лекарства приносила, интересовалась: не надо ли что. Но все быстро и по делу, без лишних эмоций и разговоров. Или на втором этаже жила Лидия Павловна. Когда ее муж заболел, Роза первая к ней пришла, помощь предложила, денег принесла. Помогла ей потом и с похоронами супруга. А когда сама Лида скончалась, Роза организовывала похороны. И все молча, без лишней шумихи. Также она принимала участие в ремонте подъезда — цветочки приносила, стены мыла. К себе в дом она никогда не приглашала. Дни рождения, праздники не отмечала. Да и сама ни к кому не ходила. Сказать, что дружбу она с кем-то водила, — не было такого.
— То есть сплетни — не для нее?
— Вы что? Я ведь, как психолог, могу сказать, что она широкой души человек была, слишком порядочная. Если мы начнем сплетничать, корить кого, она не участвовала в разговоре. Скандалить тоже не умела. Даже если кто-то и мог на нее накричать, замечание сделать, Роза уткнется в пол и только пробубнит: «Извините». И побежит дальше. У всех, кто ее знал, она жалость вызывала. У всех, кроме сотрудников магазина. А еще она никогда не смеялась. Старушки ведь наши еще те хохотушки, Роза на их фоне выглядела всегда смурной. Ничто ее не могло развеселить. Причину этой тоски никто не знал.
— С кем жила Галимова?
— Одна она жила. Племянник ее часто навещал. Сестра приезжала. К племяннику она как к сыну относилась, все для него делала. Она и за продуктами ходила, чтобы его побаловать. Казалось, он ее единственная радость в жизни. Она гордилась им. Это было видно. Мы знали, что он преподает в университете. Она ему и одежду стирала, и готовила с утра до ночи. Жила только им. Она ведь старалась его не опозорить ни в чем — одевалась всегда красиво, аккуратная прическа, соответствовать племяннику хотела.
— Про блокаду рассказывала?
— Вы не поверите, но у нас в доме никто и не знал, что она блокадница. Только после ее смерти и узнали. Никогда она не говорила об этом. И про пенсию в 25 тысяч мы от журналистов узнали.
— Почему она такая замкнутая была, может, ходили какие слухи по этому поводу?
— Роза не слишком хорошо владела языком. Стеснялась этого. Говорила как-то растянуто, будто подбирала слова. Образования у нее не было, не могла она поддержать беседу. О литературе, музыке, поэзии, о политике с ней не поговоришь. Редко из нее пару слов выжмешь. Она ведь, как ни странно, даже песен не знала военных. Мы иногда сядем на лавке, затянем «Нестареющий вальс», а Роза сидит, глазами хлопает. Многие из нас от скуки в досуговый центр ходили, на разные мероприятия. А Роза все дома сидела. Мы ее про себя затворницей называли. Даже в праздники все выйдут на улицу, поздравляют друг друга, а Роза чаще на балкончике стояла. Мы ей все время кричали: «Розочка, спускайся». Она лишь головой кивнет: «Спасибо, некогда мне, забот много. Племяшка скоро приедет». Хотя все мы знали, что дел-то у нее особо не было. Будто боялась она лишних расспросов.
— Как вы отреагировали на случившееся в магазине?
— Никто не знает, что Розочка недавно в больницу попала. С инсультом. Еле выкарабкалась. И вот вышла первый раз в магазин. Возможно, стресс такой для нее был. Она и в обычной жизни людей шарахалась, а тут такой позор. Конечно, не вынесла она.
— Ну о чем-то вы с ней ведь разговаривали?
— Я таких необщительных людей никогда не встречала. Люди в возрасте задыхаются без общения, а она, наоборот, избегала любых вопросов. Бывало, встретимся на улице, постоим, ни о чем поговорим. Я отойду от нее и уже не могу вспомнить, о чем болтали. И если при ней начинали кого-то корить, ругать, она сразу уходила со словами: «Не надо никого судить». Вот это все запомнили. А вы сходите в татарскую общину, может, там у нее подруги какие были?
ххх
Поиски татарской общины в Кронштадте результатов не принесли.
В администрации города мне пояснили, что нет у них своего помещения. Община существует на словах. Тем не менее контакты председателя общины мы разыскали.
— Розу мы знали. Видели несколько раз, — рассказывает председатель татар Кронштадта. — Но она на праздники наши не ходила, в общественных мероприятиях не участвовала. О себе ничего никогда не рассказывала. Хотя мы ее всегда приглашали. В нашем морском музее хранятся все фотографии татар - блокадников Кронштадта. Даже книгу отдельную издали. Возможно, там ее фотография есть.
В музее тоже развели руками.
— У нас есть фотографии всех татар нашего города, а женщины этой нет. Рассказывать она о себе ничего не хотела. Даже когда книгу издавали, попросила не упоминать ее имени. Кто-то однажды сказал, что она после блокады в себе замкнулась. И хотела прожить свою жизнь тихо, незаметно. И умереть думала так же незаметно. Не получилось…
«На более раннюю дату места на кладбище не нашлось»
Еду в ОМВД России г. Кронштадта. Именно на пороге этого здания скончалась от сердечного приступа Рауза Галимова.
Все здесь как положено. Охрана. Вертушка. Посторонним вход запрещен.
Только упоминаю фамилию погибшей, женщина в форме встает в стойку и молча скрещивает руки передо мной. Жест понятен — без комментариев.
…Спешу на кладбище. Галимову должны были хоронить на третий день, 6 февраля.
Около входа на кладбище стоит мужчина. Утирает слезы.
— Мама у меня умерла в один день с Галимовой. Ровесницы они были. Мама тоже блокадница. Знаете, есть одна отличительная черта у блокадников — они никогда не возьмут чужого. Вот моя мама ложку из больницы унесла, так она в ужасе была, когда поняла это. Все умоляла меня вернуть ложку. Каждый день спрашивала: «Отнес?» И твердила: «Стыдно-то как…» А я так и не успел отнести. Умерла она…
Узнаю, что Раузу Галимову будет хоронить только 11 февраля. Причину столь поздних похорон объясняет собеседник.
— В Кронштадте много стариков умирает. Мою маму тоже на третий день не могут похоронить, нам выделили дату — 9 февраля. Так и сказали: «В день больше 20 человек не хороним». Рабочих рук не хватает, могилы рыть некому, вот и сдвигают даты. Моя мама утром умерла — нам еще нашлось местечко на 9-е число. А Рауза скончалась днем. Ей досталась более поздняя дата. Так что на похороны у нас теперь тоже очередь выстраивается...
В этой истории нет правых и виноватых.
Директор магазина не сдержалась, не совладала с эмоциями. Возможно, неважное настроение было. Рауза Галимова, в свою очередь, не смогла дать отпор, потому как не была никогда «активной блокадницей», не умела отстаивать свои права.
Выходит, никто не хотел убивать.
И никто не хотел воровать.
P.S. 5 февраля на сайте вакансий появилось объявление. «Требуется директор магазина «Магнит». Город Кронштадт. Заработная плата — 73 100 — 73 700 рублей».
С понедельника магазин "Магнит" работает в обычном режиме.