«Посол в Москве больше, чем посол»
— Вы в Москве как посол с 2006 года…
— Да. 30 января исполнилось ровно 9 лет, как президент Азербайджана Ильхам Алиев издал указ о моем назначении послом в Россию и с присвоением мне ранга чрезвычайного и полномочного посла.
— Это же не случайно. Вас очень хорошо знают в Москве, вы популярны здесь. Вообще какое ваше отношение к Москве?
— Назначая меня на эту должность, наш уважаемый президент сказал: «Я учитываю, что не только тебя знают в Москве, но и ты знаешь, любишь, уважаешь не только Москву, но и всю Россию». Потому что в свое время я объездил весь Советский Союз вдоль и поперек. Тогда Москва была столицей нашей общей Родины, и все хорошие оркестры, студии, центральное телевидение, фирма «Мелодия» — все в Москве. Мне в Москве очень комфортно, единственное, что здесь очень напряженная дипломатическая жизнь: Москва — это одна из политических кухонь мира.
— Ну да, тем более сейчас…
— А для нашего региона Москва, Россия имеют особенное значение. Поэтому мы, послы СНГ, придумали такой афоризм, что посол в Москве больше, чем посол.
— А вы советский человек до сих пор? У нас в России такая ностальгия…
— Нет, ну что значит советский... У меня никакой ностальгии нет. Было много плохого, но и много хорошего, особенно в области культуры, живописи, литературы, театра. Нельзя же все мазать черной краской. Как музыкант могу сказать, что выдающиеся произведения Шостаковича, Прокофьева написаны именно в советское время. И творчество многих наших знаменитых композиторов в национальных республиках, в том числе Кары Караева, Фикрета Амирова, Ниязи — продукт советской культуры. Они создавались гениальными людьми. Скорее всего это было вопреки системе, чем благодаря ей, но от факта никуда не денешься: они жили в СССР.
Но что случилось, то случилось — не смогли сохранить страну, наделали много глупостей, и вот результат. И то, что сегодня происходит, доказывает, что не все постсоветские республики сумели стать на ноги и стать государствами. Не хочу никого обидеть, но это факт. Не так просто быть самостоятельным, решать в своей стране проблемы образования, медицины, культуры, я уж не говорю об экономике.
— Но получается, что распад Союза почти ничего не изменил в вашей жизни. И как дипломат, и как музыкант вы продолжаете ездить практически по всему постсоветскому пространству.
— В общем, да. Одновременно я являюсь председателем правления Фонда гуманитарного сотрудничества стран СНГ — и это тоже дает мне возможность бывать в бывших советских республиках, вести гуманитарную деятельность. Но вы знаете, меня же назначили министром культуры Азербайджана в советское время, в 88-м году, еще был ЦК, КГБ, все проверялось. Извините за нескромность, мало людей, которые из одной системы перетекли в другую.
«На улицах были просто костры из партбилетов»
— А самый ужасный период — это 90-е годы. Вы знаете, что в Баку случилась страшная трагедия 20 января 1990 года, когда советское руководство ввело танки и артиллерию против практически мирного населения. За одну ночь было убито более 150 человек, более 600 человек ранено. А сколько пропало без вести… Причем это не политические деятели, не те, кто что-то требовал, а просто мирные горожане. Стреляли даже по окнам домов… Танк переехал автомобиль «Жигули», который стоял на обочине, а там сидели три академика. Страшная трагедия. Потом началась Карабахская война… Азербайджан заплатил за свой суверенитет, пожалуй, самую большую цену. Для многих азербайджанцев, в том числе живущих у нас людей других национальностей, 20 января стало линией невозврата. То есть многие умные люди поняли, что в такой стране, которая давит своих граждан танками, жить нельзя. Понимаете, на улицах были костры из партбилетов. На похороны собралось около миллиона людей. И никто никому на ногу не наступил, не обидел, грубого слова не сказал. Удивительное было единение народа.
Тяжелейшие годы, никто не знал, что завтра будет. В 93-м вернулся к руководству республики Гейдар Алиевич Алиев — приехал из Нахичевани. Благодаря своему огромному авторитету, мудрости, рациональному подходу к событиям в короткий срок сумел стабилизировать обстановку. Хотя были попытки переворота, были покушения на него, но Аллах его уберег. Знаете, десять лет работы с таким выдающимся политическим деятелем — это огромная школа, и я очень благодарен судьбе, что прошел эту школу.
— Но разве культура не должна объединять людей? Есть ли у вас лично сейчас близкие люди, друзья армянской национальности?
— Знаете, в советское время в Баку жило очень много армян. Мы всегда их называли «бакинские армяне», а это совершенно другие люди. В Баку было много евреев, армян, русских… Там были дворы, в которых люди жили общинами, и никто ни у кого не спрашивал, какой ты национальности. Это, конечно, очень тяжелый для всех нас вопрос. Войну, кровавую карту разыграли националисты, воспользовавшись моментом. Хочу вам объяснить, чтобы вы поняли: Нагорный Карабах — там всего два района. А Нижний Карабах — это пять районов. То есть захватили территорию и теперь торгуются. Ну не хотят признавать, что Азербайджан уже гораздо сильнее. У нас только оборонный бюджет почти в два раза больше, чем весь бюджет Армении. Тем не менее, несмотря на молодость, у нас очень мудрый президент. Он окончил МГИМО, он профессиональный дипломат, делает все, чтобы не проливалась кровь.
— Да, но я про культуру и про человеческие отношения.
— Ну какие могут быть человеческие отношения, когда моя малая родина — Карабах, в которой родился мой отец, там, где наш дом, где я вырос, — оккупирована. Я не могу туда поехать, не могу повезти туда своих детей, внуков. Почему? Представьте себе, что в России кто-то захватит Ясную Поляну и скажет, что Толстой здесь никогда не жил. Вот как русский человек на это будет реагировать? Шуша — это святая колыбель музыки для любого азербайджанца. В Шуше родились Узеир Гаджибеков, Ниязи. Рашид Бейбутов — карабахский… Сегодня сотни тысяч беженцев из Карабаха. Почему? Как такое может быть? Ну о какой тут дружбе можно говорить? У меня есть неплохие отношения с бывшим послом Армении в России Арменом Збатяном именно потому, что он тоже музыкант по профессии. С ним мы собрали группу творческой интеллигенции, посетили Нагорный Карабах, Ереван, Баку. Это было первой попыткой найти общие соприкосновения. Все войны рано или поздно кончаются миром. Надо заново учиться жить рядом, ни они в космос не улетят, ни мы. Но надо по справедливости решить вопрос, а тогда уже налаживать культурные и дружеские связи.
«Ты что, с ума сошел? «Три семерки» — такой портвейн есть, все смеяться будут»
— Поющий посол, посол-композитор — вообще это уникально даже в мировом масштабе.
— Как-то в одной дипломатической компании спросили: «Слушай, а был ли еще такой посол, который пел?» Компания была теплая, и я говорю: «Не знаю такого примера. Один писал пьесы, но плохо кончил. А я постараюсь из Москвы уехать живым и здоровым». Все так смеялись.
— Да, не все сейчас догадаются, что речь идет о Грибоедове. Помню, последний министр культуры СССР Николай Губенко в свободное от работы время замечательно играл в Театре на Таганке.
— Кстати, Губенко был очень хорошим министром, очень грамотным. Если бы остался Советский Союз, то лучше его министра я не знаю.
— Ох, Полад, видно, что вы государственный человек.
— 18 лет министр и 9 лет посол. Ну а как вы думаете?!
— А сколько лет вы музыкант, певец и композитор?
— Это с детства.
— Так вот когда вы писали свои хиты, хотя такого слова еще не было, вышли на всесоюзную эстраду, участвовали в «песнях года»…
— Я участвовал во многих значимых «голубых огоньках». Еще была такая передача — «Артлото». И меня очень часто почему-то туда вытаскивали. Там надо было приезжать и живьем участвовать. Вообще тогда редактура ТВ и радио очень внимательно относилась к молодым талантам, помогали, подсказывали, создавали условия. Сейчас такого нет, сейчас нужна раскрутка, я в этом ничего не понимаю.
— И непонятно, как бы сейчас ваши песни могли попасть в ротацию...
— У каждого времени свой резон. Извините за нескромность, но мои песни пела вся страна. У нас есть город Мингечаур, был там камвольный комбинат, куда приезжали работать со всего Союза. Как-то мы туда попали с друзьями году в 67-м: из всех окон неслось «Ты мне вчера сказала, что позвонишь сегодня…» И ребята мне: «Если б сейчас сказать этим девушкам, что ты идешь, они бы не поверили».
— А с Муслимом Магомаевым какие у вас были взаимоотношения? Вы стали конкурентами?
— Ни в коем случае. Мы дружили. Я для него писал песни. Понимаете, у меня амплуа поющего композитора, я не певец. Закончил консерваторию у выдающегося композитора Кары Караева, ученика Шостаковича. Пению я никогда и нигде не учился. Моя вокальная школа — это папины записи, записи Рашида Бейбутова, очень тогда популярного. И когда я впервые запел свои песни…
— А почему вы их запели?
— Была такая история. На всесоюзном радио мы записывали песню. 65-й год, мне 20 лет. Я сел за рояль и пропел по-азербайджански. Песня называлась «Айрылыг», по-русски «разлука». Редактор Анатолий Горохов говорит: «А давай мы тебя запишем, у тебя такие переливы, это понравится». — «Ну зачем мне это, я все-таки композитор. Давай уж я маме позвоню, посоветуюсь». Пошел на Центральный телеграф, звоню, а она мне: «Ты с ума сошел? Не позорь отца!» Но Толя меня уговорил. Как сейчас помню, он пригласил квартет Игоря Бриля. И вот мы с ним в четыре руки прорепетировали, и я с дрожащими коленками спел. Все девочки-монтажеры, операторы так внимательно слушали, что тут же Толя подтвердил: «Раз девочки слушают, значит, будет успех».
Я приехал в Баку, включил Кару Караева, он внимательно послушал и… попросил включить еще раз. Думаю, не понравилось. Он послушал: «Ты знаешь, может быть… это будет нравиться. Только прошу: не превращай это в профессию». Я сказал: «Слушаюсь, учитель!» Кстати, когда мама послушала, ей тоже понравилось.
Дальше я познакомился с поэтом Онегиным Гаджикасимовым, который хотя и был азербайджанцем, жил в Москве. Он перевел мои баяты, азербайджанские четверостишия, мне очень понравилось. А потом для одного фильма нужно было написать песню на тему: парень ждет, девушка ему не звонит — так режиссер объяснял. Я звоню Онегину, а он: «Да запросто, завтра тебе позвоню». Там было что-то: «Мой номер телефона две тройки три семерки». Я говорю: «Ты что, с ума сошел? «Три семерки» — такой портвейн есть, смеяться будут». И он переделал: «Ты мне вчера сказала, что позвонишь сегодня…» В фильм она не попала. Но вышла на пластинке: один раз прозвучала в «Добром утре» и взорвалась как бомба! И так пошло-поехало.
«Я под Полада голос рот открывать не буду»
— Знаете, мне иногда кажется, что я прожил несколько жизней разных. У меня есть серьезные произведения: струнный квартет, симфоническая поэма, симфония, балет. То есть я жил жизнью композитора. Потом я жил жизнью гастролирующего певца, потом был директором филармонии… 18 лет министром…
— Вы же еще артист: «Не бойся, я с тобой», фильм Юлия Гусмана. Забыли?
— Влетел я в этот фильм совершенно случайно. Юлик мне давно говорил: «Есть такая идея: бродячие артисты и еще парень-певец», — но я не мог тогда. И он нашел другого композитора, но у них там что-то творчески не сложилось, как и с другим маститым композитором. И вдруг мы встретились с Юликом на каком-то просмотре в театре: «Как жалко, что ты занят». А у меня обвалился тот фильм. «Я свободен», — говорю. Он меня схватил в охапку.
— Узнаю старика Гусмана!
— Да, в общем, мы оттуда ушли вместе. Он мне дал сценарий: «Немедленно иди читай!» Нужно было написать 12 песен. Он врывался ко мне в квартиру в два часа ночи и тут же напевал мотив: «Ю-ю-ю-ба-ба-ба-бам — вот как мне нужно!» Я ему: «Юлик, умоляю, не пой, а то соседи подумают, что это я пою». Короче говоря, в очень короткий период я написал 12 песен на блестящие слова замечательного поэта Алексея Ведурова, который, к сожалению, рано ушел из жизни.
Мы распределили, что за Рустама поет Кобзон, женскую партию — Понаровская, за бандита — Володя Винокур. Участвовали группы Стаса Намина, «Интеграл». И осталась главная партия — Теймура моего. Честно скажу, мы попробовали несколько певцов в Баку и еще двоих в Москве. Но Юлику не подходило. Время поджимало, и вдруг он предложил мне спеть. Утвержденный на роль актер должен был петь под мою фонограмму. «Я под голос Полада рот открывать не буду», — обиделся тот, и Юлик мне: «А давай тебя попробуем», — Гусман же мертвого уговорит. Снялся, и худсовет единогласно одобрил. Пришлось учиться ездить на лошади, отпустить усы. Там вышла история с карате: вышло постановление «О запрете пропаганды карате на территории Советского Союза», и фильм положили на полку. Мы долго мучились, ходили в отдел агитации и пропаганды ЦК…
— …И доказали, что это национальная азербайджанская борьба!
— Один высокий чиновник посмотрел и сказал: «Я вам помогу. Напишите, что это никакое не карате, а национальная борьба гюлеш». И мы на бланке Федерации борьбы гюлеш с подписями мастеров спорта привезли торжественно подтверждение.
«Бюльбюль души моей»
— Бюльбюль — это соловей. Папа родился в Карабахе, жил в Шоше. Когда он родился, 22 июня, на небе была очень яркая звезда. И женщина, принимавшая роды, сказала родителям его: «Видите звезду? Этот ребенок принесет в ваш дом счастье, свет». Его мама, моя бабушка, назвала папу Айдынлыг — светлый. А отец, мой дед, назвал его Муртуза, в переводе с арабского «избранный». Папа начал петь лет с пяти-шести. У нас во дворе в Шуше три больших дерева, которые, кстати, сохранились до сих пор. Он залезал на тутовник и пел звонким голосом, подражая трелям птиц. Соседи говорили: «О, мальчик как соловей поет, бюльбюль». И когда он получал паспорт, у него там было написано: Бюльбюль Мамедов. И меня потом записали Полад Бюльбюль-оглы Мамедов. Но Мамедовых в Азербайджане — как Ивановых в России. Поэтому, когда я начал выступать, решил еще раз поменять паспорт. А это очень сложно, надо же менять метрику, идти в суд. Но нашелся хороший человек, поменял мне паспорт, и теперь у меня записано Бюльбюль-оглы как фамилия. И у всех моих детей фамилия Бюльбюль. Вот так жизнь сложилась, из песни слова не выкинешь. Что есть, то есть.
Баку.