В 2002 году, в лето вынужденного профессионального безделья, мы с Сергеем Цехмистренко снимали первую в нашей жизни документальную зарисовку «Русские грабли». (Никаких, упаси Господи, параллелей с «Левиафаном» – философской эпопеей, снятой признанным профессионалом и, что приятно, моим знакомым.) Около 60 тысяч долларов отважился тогда вложить в попытку двух безработных репортеров один интеллигентный олигарх ельцинского еще призыва, который бы точно предпочел, чтобы сейчас его имя в этом контексте не прозвучало. Оно и не прозвучит, поскольку не в именах дело.
Мы хотели сделать кино о природе человеческой усталости от жизни. О том, почему одни, кому однажды Бог дает, казалось, все, при серьезном испытании (бедностью, безработицей, завистью, обидой) за месяцы спаиваются и превращаются в полных моральных уродов. Перестают быть рабочими, директорами, водителями, врачами, библиотекарями и деградируют настолько, что вымирают целыми некогда преуспевающими поселками. Одного дядьку мы, помню, нашли прямо у дороги с полупрозрачным цветом кожи. Он пошел за грибами, но нашел водку, заснул и стал пиршеством для комаров. Кровь его, как пошутил его же приятель-мент (они там все философы) «не пропала зря, а уже кормит тысячи душ маленьких вертолетов».
Раньше там был Леспромхоз, и работы хватало на всех. Люди покупали машины и даже ездили на море. Переучиваться, затевать свой бизнес, строить жизнь заново не стал почти никто. У нескольких, кто стал – получилось, никакие рэкетиры их не поубивали, они неплохо зарабатывают, любят свою землю и даже к злой зависти односельчан они относятся с добродушным пониманием. Они больше переживают из-за того, что самый популярный продуктовый товар здесь теперь – водка, и запах смертельного перегара по утрам благоухает над селом, смешиваясь с ароматами свежей сосны и кувшинок.
Однажды местный электрик, восстановив в баре кислотно-щелочной баланс, улегся прямо в привязанной на цепь плоскодонке, в обнимку с бутылкой. Ногу свою он привязал покрепче этой же цепью: «Чтоб не убежала и чтобы от соблазна снова в бар пойти уберечься». В какой-то момент, распахнув глаза, он, видимо, решил прикоснуться к прекрасному и потянулся за кувшинкой. Лодка перевернулась. Наглотавшись воды, парень еле выжил – но сохранил чувство юмора. Его первой фразой в медпункте: «А водяры-то я все равно больше выпил!»
Таких трагикомичных историй и еще более красноречивого «лайфа» мы наснимали достаточно, но еще больше записали интервью с людьми, задавая им два извечных вопроса: «Кто виноват?» и «Что делать?» Виновата оказалась, разумеется, старая власть – куда попали и царь, и коммунисты, и Ельцин. Вина коммунистов, к слову, заключалась в том, что при них здесь лагерь закрыли, а это сразу лишило работы целую деревню.
Русский человек умный. Глядя в залитые «аква-витой» глаза бывшего прораба Васи, я спросил его: «Нет, не в развале страны или леспромхоза, а в том, что ты сейчас вот в этом дерьме живешь, а брат твой ягоды собирает, дело свое открыл, мотоцикл купил – в этом тоже коммунисты, или Ельцин виноват?» Вася спокойно ответил: «Нет, тут ты прав, тут мы все каждый по-своему виноват. Но беда в том, что такие, как брат мой, никому здесь не нужны, и лафа его скоро закончится. Придет начальник и заберет его ягодный бизнес, на…»
«А объединиться не пробовали?» – неосмотрительно поинтересовался мой друг Сергей.
«Это можно, – согласился Вася и грустно, словно птицу, проводил взглядом улетевший к облакам бычок. – Но у нас вместе никогда же не получается. Ни-ког-да. Русский человек долго заправляет, да быстро едет, на…» С этими словами он осушил еще один стакан, окончательно протрезвел и захотел прощаться.
«А куда едет-то?» – вопросили мы вслед.
Василий улыбнулся: «А куда получится, или куда повезут – туда и едет, на...»
В той нашей зарисовке были и другие люди – ныне известные, успешные, а когда-то убитые миром настолько, что прорубь казалась им единственной выходом. Нас, повторю, интересовала природа взлета и падения твари божией. Плюс – точки зрения самих россиян на то, куда должна пойти страна дальше. Ровно половина опрошенных нами жителей северных деревень и поселков требовала «твердой руки»; другая половина говорила, что никакая рука своих мозгов не заменит – а, стало быть, ответственность за жизнь надо брать самому.
Та зарисовка не вышла в свет ни на одном канале (скажу честно: на полноценный документальный шедевр она не тянула, а на меньшее мы не замахивались), однако, к нашему удивлению, получила три профессиональные премии. А к теме сегодняшнего разговора имеет отношение вот что. Качество сделанного, в отличие от нас, телеканалы устроило. Один из политически грамотных телечиновников (он лишился работы через год) согласился показать фильм – но при условии, что оттуда вырежут сцену, где простая селянка абсолютно искренне, живо, вообще без тени сарказма, объяснялась в любви новому президенту России, мотивируя свой выбор тем, что он «молодой, ошибок не наделал, и его бабы любят». Этот чудный фрагмент мы вырезать отказались, зато поинтересовались у телечиновника: «А вас не смущает, что в следующей сцене Жириновский (его занесло в тот же поселок на агитпоезде) вальяжно рассуждает о том, что России нужна монархия, что Путин выполняет многие его советы – вот, например, скоро губернаторов назначать станет, поставит себе преемника, а потом и вообще отменит выборы?» Чиновник усмехнулся: «Тетку уберите, перебор. А вот клоуна можете оставить – кто ж его слушать будет?» (Дело было в середине 2004 года. До отмены губернаторских выборов оставалось несколько месяцев.)
Это я к тому, что депрессивные кадры «русской чернухи» их не пугали тогда и, уверен, не пугают сейчас. Плевать им давно на образ России с тех же колоколен, откуда их деды сбрасывали колокола вместе с монахами. Их пугает сам факт спора, общенациональной народной дискуссии о том, «почему мужик долго запрягает и куда потом быстро едет». Спонтанного спора о самих себе, о своем прошлом и будущем, о своем месте в жизни и долге перед Богом, страной и, главное, – самим собой.
Я не собираюсь говорить здесь о художественных и прочих достоинствах «Левиафана». Его главное достоинство, повторю, – это вызов, приглашение к исповедальному разговору с самим собой.
Со столь бешеной международной рекламой, при незаменимой помощи пиарщиков из российского минкульта, картина обещает спровоцировать людей, русских людей в первую очередь, именно к такой общественной дискуссии, именно к такому переосмыслению собственного положения во времени и пространстве. И именно такой – неформальный, неподконтрольный – разговор может всерьез изменить страну.
Даже наша с Сергеем любительская зарисовка в «дремучем» 2004-м заставила сотни, ну, может, тысячи людей задать себе неудобные вопросы. Представляете, что в России 2015-го сможет сделать профессиональное кино режиссера с мировым именем? Учитывая, что, как не заметил только ленивый, «Левиафан» оказался в нужное время и в нужном месте: за Андреем Звягинцевым со своими образами Человека и России теперь непременно пойдут другие – молодые, талантливые, безбашеные.
А эти, подневольные госчинуши из пыльных кабинетов со стремительно лысеющей совестью… На самом деле этот спор им нужен больше, чем всем нам. Потому что только в таком – свободном и открытом – разговоре может родиться страна, в которой им не «влепят пятнашечку» и даже не сошлют строить новый лагерь в Карелию или возводить дом культуры в Териберке.
«Левиафан», я уверен, вы увидите все. А потому, пользуясь случаем, раскажу, чем закончилась так нигде не показанная притча «Русские грабли»:
Озеро. Закат. Лодка. Я гребу, старчок, похожий на тролля из сказки (не актер) произносит (дословно) следующий текст:
«Куда дальше поедем, спрашиваешь? Вот слушай. Было у старика три сына. Старший Федор, средний Василий и младший Иванушка. Вышел как-то в огород Федор, наступил на грабли, а другим концом по лбу ему – бах! Помер Федор. Похоронили его, помянули. Через полгода вышел в огород средний сын, Василий – и такая же история. Наступил на грабли, другим концом по лбу, не стало брата Василия. Еще через полгода вышел в огород Иван. Молодой, зоркий. Увидел грабли. Призадумался. Пригорюнился. А деваться-то некуда...»