Путешествия — это образ жизни. Сначала ты заболеваешь каким-то местом на земле, читаешь про него, тонешь в фотографиях, потом начинаешь копить деньги и предаваться разного рода ухищрениям, которые вопреки здравому смыслу позволяют в нужный момент собрать нужную сумму — всегда ужасную, — и вот в один прекрасный день ты выползаешь из самолета на острове Пасхи, где растут ромашки с синими глазками. Или оказываешься в Дублине — городе с разноцветными дверями. Или в Гуаякиле, откуда тебя повезут в круиз по Галапагосским островам. Или в Манаусе, где сядешь на корабль, который поплывет по Амазонке.
Значит, это ты, кунцевский абориген, всю жизнь с замиранием сердца глядевший на поезда дальнего следования, которые мчались с Белорусского вокзала, — это ты летишь над пустыней Наска? Это ты стоишь возле дома, в котором жила Астрид Линдгрен? Это ты смотришь на водопады Игуасу, переливающиеся радужными самоцветами, которые бесполезно описывать? Ощущение нереальности происходящего не с чем сравнить. И еще одно ощущение: каждый раз ты возвращаешься сам не свой — назовем это «немного другой», — его тоже сравнить не с чем.
В Лос-Анжелесе нас ждал человек, о котором можно было подумать все что угодно, кроме того, что выяснилось в конце. Невысокий, в ореоле седых кудрей, с легкой хромотой и бешеной скоростью передвижения, сказал, что его зовут Славой, посадил нас в автобус и повез по Америке. Сначала по высотной, а потом по одноэтажной и вовсе необитаемой.
Четыре штата, четыре тысячи километров. Голливуд, Санта-Моника и Малибу, Лас-Вегас, река Колорадо, Большой Каньон, Дорога 66, Долина Монументов, Антилоповый каньон, Брайс-Каньон, Зайон, Долина Смерти, Зона 51 и Забрийски-пойнт, Сьерра-Невада, парк Йосемите, роща гигантских секвой Марипоза и напоследок — сновидение Сан-Франциско.
Ах, чтобы не забыть: при въезде в Сан-Франциско Слава рассказал нам историю о том, что некогда в публичных домах этого города мужчинам не разрешали раздеваться. Последовала забастовка, после которой разрешили снимать только шляпу — и тогда это стало называться «с почтением».
Я училась в МГУ и в то время, как и сегодня, больше всего любила и люблю ощущение наполняющейся бочки — по нему я определяю состояние обучения, которое, с моей точки зрения, и есть блаженство. Так вот, десятидневное путешествие со Славой оказалось университетом, в котором я была не лучшей, но очень старательной студенткой — знаете, такой, которая, разинув рот, сидит в первом ряду и строчит в тетрадке, а после лекции задает дурацкие вопросы — от чувств-с.
Во время всех переездов Слава рассказывал историю мест, которые нам предстояло увидеть. Рекорд: пятичасовой переезд, в течение которого он говорил без перерыва, а мы боялись его прервать. И никто не спал, не ел, не хрустел чипсами — сидели как под наркозом.
Когда мы подъезжали к Большому Каньону, он сказал, что это не самое грандиозное из всего, что нам предстоит увидеть. Какое кокетство, подумала я, но кто же знал, что именно нам предстоит. На самом деле Большим каньоном стоило бы назвать Брайс-Каньон — зрелище неземное и практически не поддающееся мало-мальски внятному описанию. Но это когда есть из чего выбирать. Гранд-Каньон тоже местечко не для слабонервных. И вот, проводя нас по дорожкам этих, как говорили в старину, теснин, Слава произнес несколько слов, которые стоят того, чтобы их повторить.
Обозревая поистине библейские пейзажи, любуясь оленями, белками, орлами и медведями гризли, он сказал приблизительно следующее: американцы помешаны на своих национальных парках. Каждый выходной все стараются выехать на природу — всей семьей, с младенцами, с корзинами для пикников. Приезжают, становятся табором и наслаждаются видами. У нас в России тоже очень много изумительных мест — просто нужно привести все в порядок. Я думаю, это могло бы стать нашей национальной идеей, которую все ищут и никак не найдут. Так он сказал.
В пустыне Невады, где было плюс сорок, в сувенирном магазинчике на Дороге 66, в оранжевом Антилоповом каньоне — настоящем чуде из чудес, по которому путешественников водят индейцы навахо, американцы не понимали, на каком языке мы говорим, и не знали, где находится Россия. Поэтому они понятия не имеют ни про какие санкции и разлад между нашими странами. Все спрашивали, нравится ли нам в Америке, и предлагали вместе сфотографироваться — и это было не сусально, а очень тепло и всегда весело. И, ей-богу, стоило прилететь на другой конец света, чтобы увидеть их и раз и навсегда уяснить, что есть язык политиков, а есть язык обыкновенных людей, которые любят свою страну и всем того желают.
Слава водил нас по Лас-Вегасу, историю которого он знает не как гид, а как летописец — и это было посильней лучшего кино Копполы про мафию. Мы жили в знаменитом отеле-казино «Фламинго», построенном известным гангстером Багси, которого товарищи по оружию отправили на тот свет за то, что он не удержался и прикарманил немного денег, собранных на строительство казино.
Я не любитель азартных игр и вначале приуныла от всеобщего кутежа и стояния на голове. К тому же сразу трудно освоиться с мыслью, что находишься в таком месте, где закопана прорва денег. Но надо признать, что в этом пожаре, как, возможно, нигде в Америке, начисто отсутствует снобизм, присущий дорогим развлечениям и вообще изысканным радостям жизни. Рядом с парой молодых людей в шортах, растянутых майках и шлепанцах сверкает красотка в декольте и бриллиантах, за соседними столами сидят безусые искатели счастья со стаканом кока-колы и старухи в платиновых ошейниках, потягивающие коллекционный виски. Возможно, Лас-Вегас, при всем жгучем своеобразии этого места, и есть символ Америки — страны, где все возможно и где все могут всё.
В штате Юта он рассказывал про мормонов — на самом деле мы ничего про них не знаем, и вечером в гостинице половина группы обменивалась мнениями насчет того, не поехать ли в следующий раз только в штат Юта, а то не все увидели.
Он рассказал нам про индейцев, и оказалось, что это едва ли не самые высокочтимые граждане США, освобожденные от налогов и лелеемые правительством. Им разрешено открывать казино (а если ты не индеец — пожалуйте лицензию). А мы благодаря старинным советским вракам привыкли считать, что они по сей день живут в резервациях, голодают и ходят в шкурах. Особенно запомнился рассказ о том, как недавно обмелела река Колорадо и индейцы заволновались из-за ловли рыбы. Так вот, было принято решение спустить озеро Пауэлл (и тем самым оставить на голодном пайке белых граждан) и восстановить спокойствие среди пригорюнившихся индейцев.
В Лос-Анджелесе Слава подарил нам музей Поля Гетти. Именно подарил, потому что не расскажи он так историю богатейшего человека на Земле, нефтяного магната Поля Гетти, вложившего колоссальное состояние в коллекцию произведений искусства, — я бы и сама, конечно, походила по этому раю. Но это был бы другой музей. Первым делом он привел нас к «Ирисам» Ван Гога — и все притихли. Потом познакомил с Жанной Кефер, маленькой девочкой в чепчике и пелерине, — ее портрет в 1885 году написал бельгийский художник Фернан Кнопф. Это не портрет, а ожог, который навсегда оставляет в людях детство. В музее нет ни одной случайной вещи — одни шедевры. И здание, в котором он находится, — потрясающее произведение искусства. А закончил Слава свой рассказ словами о том, что жадный, безжалостный Гетти, которого мало кто любил, оставил завещание: вход в музей должен быть бесплатным.
По дороге в Сан-Франциско Слава превзошел самого себя. Одна история железной дороги чего стоит: дороги, которую отказались строить европейцы — адский труд, — но построили китайцы. Вот откуда начался знаменитый Чайнатаун в городе, названном в честь святого Франциска Ассизского. Но потряс он меня даже не рассказом об общинах, населяющих Сан-Франциско, — поверьте, с таким виртуозным владением материалом можно выступать на любой сцене, триумф гарантирован. Наш гид рассказал нам, как в Сан-Франциско приехал губернатор Красноярского края генерал Лебедь. А приехал вот почему. В Красноярске похоронен известный нам по «Юноне» и «Авось» граф Николай Резанов, а в Сан-Франциско, как считалось, была погребена его последняя любовь Кончита, дочь губернатора Сан-Франциско. И вот возникла красивая идея привезти горсть земли с могилы Резанова и смешать ее с землей на могиле Кончиты.
Сопровождать Александра Лебедя должен был Слава. Накануне визита он пошел на кладбище, чтобы отыскать могилу Кончиты. И выяснилось, что такой могилы там нет. Он провел настоящее расследование, и оказалось, что Кончита похоронена в городе, который находится в 50 милях от Сан-Франциско. Поехал, нашел. Землю с двух могил, как и хотели, соединили, но разве это не детектив?
Выпускник МАДИ, двадцать лет назад переехавший в США и ныне живущий с семьей в Силиконовой долине, этот человек, если вдруг понадобится, может быть избран президентом земного шара, потому что под видом путешествий он преподает любовь к жизни, к людям, к истории, к машинам (вы не слышали, как он отрекомендовал проехавшую мимо нас новенькую «Теслу»), к застольям (вы не представляете, что он рассказывал про стейки) — остановите меня, сама я не остановлюсь.
Мысль про президента пришла мне в голову, когда Слава взобрался на трибуну в том самом зале в знаменитом отеле Сан-Франциско, где весной 1945 года была учреждена Организация Объединенных Наций. Сначала он был в хулиганской кепке, потом (из почтения к ООН?) кепку снял — но при этом продолжал рассказывать, как оно все было.
Заповедники с медведями и ежиками, камчатские вулканы, озеро Байкал, алтайские гречишные поля, рыжики в лесах под Тверью, Кострома, отражающаяся в Волге, — то, без чего мы, как выясняется, не можем жить. Наверное, это и есть национальная идея, о которой говорил американский гид из России на знаменитой Дороге 66.
Представляете: мы в Неваде только что проехали самое таинственное место на Земле, Зону 51, где, говорят, бывают инопланетяне, и вдруг в индейском поселке я увидела детскую площадку с таким же пластиковым сооружением для катания с горки, которое стоит неподалеку от моего дома. То есть на самом деле границ давно нет. Есть только дальняя дорога. И значит, это правда, что самое главное с нами происходит вдали от дома. Потому что путешествие — это дорога домой.