— Как вас принимали в сложном тюремном мире? Вот, допустим, Ярослав Белоусов входит в камеру...
— Привет, братцы! Меня зовут Ярослав. Первый вопрос: «Откуда, из какой хаты?» Называю хату (камеру. — «МК»). «Порядочный, непорядочный?» Конечно, порядочный! Непорядочные — бывшие сотрудники органов и «обиженные» — «петухи». Их содержат вместе, в отдельных камерах. С ними поддерживается связь, но тесных отношений не бывает. Следующий вопрос: «Какая беда?» Надо последовательно рассказать, какие у тебя статьи. Я называю — 212-я («Участие в массовых беспорядках». — «МК») и 318-я («Насилие к представителю власти». — «МК»). 318-я более известна, по ней сидят тысячи людей. 212-я вообще эксклюзив. Начинаешь объяснять про «болотное дело». «Что за болотное? Что за митинг? А там ты кто? А кем работал?» Постепенно все рассказываешь… «Понятно! Непонятно, почему сидишь, не за дело». Из-за политизированности дела «золотым мальчиком» называли.
— Каков тюремный контингент?
— Есть «мужики», «бродяги» и «воры». Мужики — рядовые заключенные. Бродяга втянут в криминальную жизнь, но еще не является вором. Воры — местная элита. Случалось сидеть с яркими персонажами. Был один фигурант «трубного дела» в Питере — это когда оказалось, что трубы, лежащие под городом, старые, только упаковка на них новая. На этом были отмыты порядочные суммы. Сокамерник мой был представитель субподрядчика муниципалитета. На том и погорел.
Было интересно наблюдать, как человек, которому пятьдесят с лишним лет, находится в очень активной физической форме — неплохо подтягивается, делает зарядку и все прочее. Как он в тюрьме решил заняться изучением иностранных языков. Рядом был перуанец один, носитель испанского языка, и был доминиканец. Они занимались наркотрафиком. Один использовал для этого чемодан, другой — собственный желудок.
— Что самое важное для тех, кто оказался за решеткой?
— Тюрьма работает по определенным законам. Святое — это «держать дорогу». Оборудовать межкамерную связь.
— «Бросить коня», кажется, называется?
— Именно. Это бывает очень сложно. Зависит от типа решеток, окон, от того, какое расстояние между стенами. Из распущенной простыни делается веревка и закидывается в другую камеру. Можно рукой, ложкой, иные кулибины катапульты придумывали.
Второе — «жить в общем». Есть личные вещи: зубная щетка, книги, тетрадки, одежда. Передачи, еда, сигареты, чай — насущное и существенное — общее.
Есть еще такое, что относится к личным отношениям. Допустим, возникла ситуация, что в камере — мусульмане. Молятся. Нужно понимать, что молитва, намаз, сопровождается чтением вслух. Дать им это время, не мелькать перед глазами… Идеологические, религиозные различия не исчезают, но конфликты нивелируются.
Суть этих правил — приносить благо коллективу. Ты не сидишь целыми днями на шконке и трескаешь еду, а осуществляешь какую-то деятельность.
— Вы лично чем занимались?
— Я и «дорожником» был, и «смотрящим» за хатой. Однажды этажом выше оказались малолетки — арестанты до 18 лет. Просили кушать. Мы им «дорогой» отправляли еду. Когда смотрители это замечали — требовали писать объяснительную. Ну, я объяснил: вы с недавних пор стали отказывать в межкамерных передачах. У меня, предположим, полным-полно еды, лежит гниет, а у него вообще ничего. Так все и написал. Пошел на комиссию, но наказания не получил. В карцере не был.
— Чем вы занимались в те дни, когда не было судебных заседаний?
— Просыпался где-то в восемь утра. Умывался. Начинал читать, в основном газеты. Выписывал «Ведомости», «Новую», «Независимую», «Коммерсант», «The New Times».
— Прямо набор либерала…
— Просто нас либералы подписывали. Скажу честно, мне и газета «Завтра» приходила. В самом СИЗО была библиотека. Много времени провел за чтением художественной литературы — за все время книг семьдесят, наверное, прочитал.
Еще старался поддерживать физическую форму. В СИЗО «Водник» был тренажерный зал, на прогулочной зоне стояли перекладины. Нормально можно было позаниматься. В лучшее время доходило до 28 подтягиваний. Потом, когда процесс начался, нас перевезли в «Бутырку», где намного хуже условия. Там уже с поддержкой формы проблемы возникали. Почитал, значит, часов шесть-семь. Поподтягивался час-полтора. Поел. Это где-то столько же. По вечерам, после десяти вечера, телевизор немножко посмотрим. И все. На «Водном» у нас вообще «плазма» стояла.
— Смотрели открытие Олимпийских игр?
— Смотрел.
— Ощутили национальную гордость?
— Почему бы и нет? Конечно, ощутил. Я люблю свою страну и свой народ. Я испытал гордость за то, что это сделали мои соотечественники. Но в то же время понял, что в дальнейшем эти великолепные здания, эти чудеса света будут стоять без дела.
— А ведь Олимпиаду сделала та самая власть, что посадила вас в тюрьму.
— Я не за власть гордость чувствовал, а за людей. Тех в том числе, которые нас поддерживали. К нам в СИЗО с воли приходили десятки писем. Навальный один раз писал. Я чувствовал свою правоту, невиновность. Какого-то чувства бессилия никогда не возникало.
— Пока вы сидели, организатор митинга 6 мая 2012 года Сергей Удальцов получил 4,5 года колонии...
— Он просто давно всех достал. Я бы ему, кстати, советовал с собой на этап не брать много вещей. Потому что передвигаться можно только в положении «раком». Бежать 30 метров под лай овчарок, видя направленные на тебя дула автоматов, немножко страшно.
— Интересный вопрос вы подняли. Расскажите темному, как перевозят арестантов?
— Я лично большую часть времени был в СИЗО. Был в «Бутырке», «Воднике» и больничке «Матросской Тишины» под конец. Фишка в том, что к месту отбытия наказания — по этапу — перевозят только после окончательного судебного решения. Со всеми апелляциями, жалобами и так далее. Если бы мне снизили срок чуть сильнее (в июне 2014-го Мосгорсуд в порядке апелляционной жалобы снизил Белоусову срок на 3 месяца — до 2 лет 3 месяцев. — «МК»), я бы вообще никуда не поехал, а прям из СИЗО и вышел бы.
Тем не менее. К обычному поезду прицепляется вагон с закрашенными, непрозрачными окнами. И они только с одной стороны — где проходит коридор. В «купе» — камерах — нет ничего, кроме шести деревянных лежаков. Впрочем, туда помещали до 12 человек. Спали валетом. Вместо дверей — решетка с «кормяком»; его открывают, наливают воду. Называются такие вагоны «столыпин». Это большевики приспособили такие вагоны для перевозки арестантов.
— Вы политолог — как оцениваете происходящее на Украине?
— Сейчас тон задает ряд политических группировок украинских националистов. Я знаком с идеологией украинского национализма — это очень жесткие, непримиримые по отношению ко всему русскому националисты.
Я сторонник поддержки Новороссии, но только не со стороны государства, а со стороны самих граждан, со стороны гражданского общества России. Со стороны частных структур, со стороны бизнеса. Я в проекте Новороссии вижу не имперские амбиции, не восстановление Советского Союза, а процесс создания русского национального государства. Такого очень демократического, в котором даже меньшинства будут иметь высокую степень культурной автономии. Не будет смысла кого-либо ущемлять. Культурная гегемония будет естественна.
— За такие слова вас бы с руками «Другая Россия» оторвала. Или «Русские» какие-нибудь.
— Лимонов (писатель Эдуард Лимонов — лидер «Другой России» — «МК») — это такая эклектика из набора левых и правых лозунгов. Мне до сих пор непонятны их идеи. Когда-то он был оппозиционером, сейчас его уже пустили на телевидение. В нынешних условиях именно такие маргиналы допускаются на телевидение, чтобы отвратить людей от поддержки реальных оппозиционных сил, которые могут действовать конструктивно и даже взаимодействовать с властью.
— Планируете эти «реальные оппозиционные силы» поддержать?
— Я не буду заниматься никакими политическими проектами, партиями и движениями. Буду изучать политику, исследования проводить. На основе их, может, стану давать советы каким-то симпатичным мне людям. Пока что буду наблюдателем.
— Серым кардиналом?
— Очень пафосно звучит. Я бы не отказался от такой роли. Займу такую гибкую позицию, чтобы именно самой власти было удобно пойти на уступки.
— Вам не кажется, что в последнее время на уступки идет скорее оппозиция?
— Оппозиция превратилась в реакционеров. Власть задает тему — оппозиция ее радостно подхватывает. При этом зачастую неадекватно. Оппозиции нужно бороться за демократию, базовые права человека. Надо искать другие болевые точки: чтобы отреагировало не 20–30 тысяч москвичей, а сотни тысяч людей со всей страны. Понятно, что тема юго-востока Украины сейчас все затмевает. Но есть же темы борьбы с коррупцией, незаконной миграцией.
— На митинг 6 мая 2012 года вы пошли из-за курсовой работы. Тема, кажется, была «Роль социальных сетей в протестном движении». Чем дело кончилось?
— Меня задержали в июне 2012 года. Работу я закончил и успел даже защитить. Информация, которую я собрал, может быть упомянута в дипломной работе — ее я пишу о роли Интернета в избирательных кампаниях. Я еще давно заинтересовался феноменом твиттер-революций в арабских, например, странах.
— А про украинскую забыли? Впрочем, вы ее практически пропустили «на зоне»…
— Майдан 2009 года я еще до ареста внимательно изучил. Майдан-2013–2014 предстоит рассмотреть. Буду искать, как использовался Интернет, социальные сети. Я ведь два года находился в изоляции, без связи. В тюрьме испытываешь ощущение информационного голода. Транслирующаяся по телевизору информация очень однобока; понятно, что рассматриваются лишь события, интересные определенным политическим кругам в России. Теперь я вернулся к интернет-жизни.
— Что увидели, впервые открыв электронную почту?
— У меня 28 000 непрочитанных писем! Процентов 99 — спам. Я просто взял… и все удалил. Я бы несколько лет это все просматривал, читал и отвечал. ВКонтакте периодически обновляла жена.
— Как она отреагировала на ваше возвращение?
— Как и полагается жене, два года ждавшей мужа. Однокурсники, однако, пока что никак не отреагировали. Еще не поняли. Хотя, помню, ехал в лифте. Один человек спрашивает: «Вы случайно не фигурант «болотного дела»? Я говорю: «Да». — «Ой, что-то лицо знакомое». Еще девушка подошла и сказала: «Мы вас поддерживали. На процесс приходили с факультетом».
— Кажется, пятый курс факультета политологии МГУ о «болотном деле» не знает.
— Так ни я с однокурсниками не знаком, ни они со мной. На одну только пару пришел, посидел.
— Вы что, прогуливаете?
— Делами занят был. Здоровье. Зрение, другие проблемы, связанные с вегетативно-сосудистой системой.
— А говорите, подтягивались 30 раз.
— Никто не вечен. Из-за стрессов, как сказали врачи, здоровье начало сдавать. Я до ареста бегал, на брусьях вращался, поддерживал физическую форму. Подлечусь — возобновлю занятия. Семье время уделять начну, с сыном общаться.
— Как вы ему объясните, где был папа?
— Вырастет, станет умнее, сам поймет. Он уже слышал некоторые версии. Жена водила его на митинг в нашу поддержку, и некоторые люди рассказали, что «злые дяди сделали так, что папа не может с тобой быть». Он так изменился за это время. Так вырос за два года!
— Наверное, не узнал вас?
— Узнал! Хотя мы только в суде пару раз виделись, на свидании и по скайпу однажды.
— В самой Москве что-нибудь изменилось, на ваш взгляд?
— Одну деталь я приметил. Около дорог возникли остановки с велосипедами. Велопрокат. В 2012 году его не помню. Для меня сильной эмоцией было то, что я наконец почувствовал ветер. Я забыл, что это такое.
— И последний вопрос, который всех нас мучил два года. Обвинение заключалось в том, что вы бросили в полицейского желтый бильярдный шар. Оппозиция сказала, что это не шар, а лимон. Кому верить?
— В документах фигурирует видео, где как будто бы видно, что я бросаю «бильярдный шар». Могу заверить: никакого бильярдного шара я на митинг не брал. У меня есть ощущение, что видео смонтировано.
— «Прифотошопить» к видео летящий шар — дело непростое. Мне кажется, вы лукавите.
— На видео — отнюдь не шар. Я точно знаю о своей невиновности.