Наиболее плачевная ситуация сложилась в Либерии. По последним данным Всемирной организации здравоохранения, несколько дней назад там было зарегистрировано 2710 случаев заболевания, в том числе 1459 — с летальным исходом. На этом фоне слова Сергея, проживающего сейчас в Либерии, кажутся невероятными.
— Паника? У нас все спокойно. Никто из страны не бежит, граница не закрыта. В Либерию по-прежнему можно спокойно прилететь. Единственное, многие перестали здороваться за руки с местными и ограничили совместные совещания. Еще в большинстве общественных мест, будь то магазин, ресторан, офис, перед входом висят емкости с антисептиком. В основном это хлорсодержащий раствор для мытья рук.
В Либерии Сергей живет уже полтора года. Он — представитель российской компании, занимающейся добычей полезных ископаемых. Предприятие Сергея находится в одном из регионов Либерии, но в связи с распространением инфекции всем европейцам порекомендовали перебраться в столицу. Спустя еще несколько дней в стране на три месяца ввели режим чрезвычайного положения. А что в реальности?
— Вы еще скажите «граница на замке», — подтрунивает Сергей. — Это Африка! И этим все сказано. Да, перемещение людей контролируется. Да, на крупных автомобильных дорогах есть чекпойнты. Могут проверить документы, температуру померить. Если нормальная — пропускают. Полная блокада страны, региона — это бред. Людей с автоматами по всем границам не установишь. Так что при желании попасть можно куда угодно.
— И что, люди не боятся ездить? Особенно в сельскую местность, где вроде как и свирепствует лихорадка?..
— Это как посмотреть. Например, в глубинке считают, что проблема с вирусом — как раз в столице. Недавняя поездка в один из регионов моих знакомых вызвала недовольство у местных жителей: мол, привезли из города заразу…
Сергей утверждает: жизнь в Монровии — столице Либерии — течет своим чередом. Не закрывались школы, как об этом сообщали мировые СМИ, работают кафе, магазины. Чиновники, вопреки рекомендациям президента, продолжают ходить в присутственные места, хотя им, по сообщениям информагентств, вроде как дали оплачиваемый отпуск. Медперсонал, недовольный отсутствием индивидуальных средств защиты, если и выходил бастовать, то делал это на редкость незаметно. Единственное напоминание о страшной угрозе — появившиеся вдоль дорог баннеры с описанием возможных симптомов заболевания и активисты, раздающие на улицах брошюры. Раньше в этих агитматериалах сообщалось об угрозе заражения СПИДом, малярией. Теперь — о вирусе Эбола.
— Европейцам эти плакаты покажутся странными. Например, на них может во всех подробностях быть изображен человек, страдающий диареей — одним из первых симптомов заражения. Другие призывают не есть летучих мышей, обезьян, не прикасаться к этим животным и их испражнениям (крыланов считают резервуаром для инфекции, а приматов — переносчиками). Причем, так как полиграфия в стране развита не очень хорошо, часто материалы заказывают местным художникам. Кроме того, по улицам ездят машины-шоу, оснащенные громкоговорителями: просвещают население, как не заразиться и куда бежать, если почувствовали первые признаки заболевания.
— Кстати, о летучих мышах. Вроде как употребление в пищу этих животных способствует распространению вируса? Действительно ли эта пища столь популярна у местных?
— Мышей, честно говоря, не видел, чтобы ели. Но вообще-то здесь готовят все, что можно поймать в лесу. Например, обезьян едят с удовольствием. Но их крайне мало осталось — попробуй поймай! Поэтому основные охотничьи трофеи — это разные виды оленей, крупные змеи, зверьки, похожие на наших ондатр. У них это называется «буш-мит». А вообще с живностью здесь туго — всех уже давно съели. В каком виде едят? В основном жарят или коптят на углях.
Из разговора с Сергеем складывается впечатление, что за тысячи километров от эпицентра эпидемии вируса страшатся больше, чем на месте.
И так думает не только он.
— Мне кажется, панику искусственно нагнетают. По крайней мере, у нас тут на улицах никто не падает и трупы вдоль обочин не валяются. У карантинных центров не стоят толпы. Недавно спрашивал у местных: у вас кто-нибудь умер от Эболы или заразился? Из десятков опрошенных только один ответил: «Да, родственник подхватил, где-то далеко в деревне». Зачем нагнетают? Чем острее видится ситуация в цивилизованном мире, тем больший поток денег идет в страну. Иного источника дохода здесь, увы, нет.
Народная медицина по-либерийски: пилюли от пуль, зарядка от малярии
Но у спокойствия местных жителей есть и другое объяснение. Они просто не верят в существование вируса.
— Я вам так скажу: менталитет населения, мягко говоря, несколько отличается от европейского. Например, когда я уезжал из Либерии, эпидемия уже «ходила», просветительская работа велась. Но местные своего уклада жизни не меняли: как ели летучих мышей, так и продолжали есть. Как прощались со своими покойниками, так и продолжали прощаться. Многие из либерийцев просто не верят в то, что Эбола существует. Думают, что это фантазии европейцев. Кроме того, для многих родившихся и живущих там смерть от инфекции — это нормальное положение вещей. Судьба…
Это нам рассказал уже другой россиянин, недавно вернувшийся из Либерии. Евгений по образованию медик, но на западе Африки был в командировке по линии одной добывающей компании.
— Кстати, ведь именно с похоронными традициями либерийцев связывают распространение инфекции?
— Да, как один из факторов. У них принято очень тесно прощаться с умершими. Считается, что если родственники должным образом не простятся с покойным, он сам потом придет к ним. Поэтому тела долго стоят во дворах. Люди подходят, целуют умершего. Хоронят зачастую рядом с ручьем — чтобы вода унесла с собой болезнь. Потом эту воду пьют. Но сразу оговорюсь: сам я этих обрядов не видел. Да и вряд ли их наблюдал хоть кто-то из европейцев. Это сакральные ритуалы, к которым посторонних не подпускают. Поэтому могу описать только то, что слышал из разговоров местных жителей. Вообще же в Либерии похоронный бизнес процветает. Связано это с высокой смертностью. У них за весь день можно не встретить ни одного пожилого человека. До преклонного возраста они просто не доживают. У мужчин продолжительность жизни 43 года, у женщин — 45–46 лет.
— Евгений, почти во всех СМИ сообщается, что у африканцев достаточно настороженное отношение к «белым» врачам. Их считают чуть ли не черными колдунами. Отсюда — нападения на врачей, убийства…
— В мою бытность в Либерии к медикам местные относились с симпатией. Сотрудники многих миссий вроде «Врачей без границ» часто выезжали в деревни по договоренности с местными старостами, вели прием, раздавали лекарства — в основном от малярии — и витамины. Не берусь утверждать, что где-то в глубинке негативного отношения не существует, но я наблюдал лишь симпатию.
— Тогда с чем связаны нападения на медицинские центры? Вот, например, еще в августе вооруженные люди разгромили карантинный центр, в результате чего сбежали 17 пациентов.
— Да, это произошло в одном из трущобных районов Монровии, Вест-Пойнте. Там как раз ввели карантин в связи с распространением лихорадки. Район обнесли колючей проволокой, выставили полицию. Сразу скажу: когда все произошло, я уже уехал из Либерии. Но место это очень неблагополучное, с низким уровнем жизни. Поэтому, предполагаю, целью нападающих был вовсе не медцентр и не покушение на врачей, а простой грабеж и погром. Люди на взводе: их, грубо выражаясь, заперли в своем районе.
— Вы сказали, грабеж. Но ведь в карантинном центре в денежном эквиваленте поживиться нечем...
— Это вы так думаете. Грабеж по-африкански — это не то, что грабеж по-европейски. Это у нас выносят ценные вещи. У них же, представьте, ценностью является любой предмет, произведенный промышленным способом, вплоть до несвежих простыней. Уносят подушки, одеяла, ношеные штаны. Даже розетки и лампочки выкручивают. Вы, наверное, удивлены, почему они не боятся брать вещи больных? Именно потому, что не верят, что Эбола представляет серьезную угрозу. Почему еще объектом нападения стал именно медцентр? Там изолируют их друзей, родственников. А теперь представьте, что часть из этих людей верит в угрозу от вируса. Но при этом думают: я-то не такой больной, как мой сосед по палате. У меня обычная малярия — первичные симптомы этих заболеваний схожи. Сейчас полежу здесь — и точно заражусь. А ведь зачастую карантинные центры там не имеют ничего общего с теми, что есть у нас. Ни о каком индивидуальном боксе здесь и речи не идет. В одном помещении лежат по нескольку человек, дверей нет — их вообще в Африке не принято устанавливать.
— Но все же недоверие к «белым» врачам присутствует? Везде пишут, что либерийцы чуть ли не поголовно обращаются за помощью к шаманам.
— В некоторых семьях, некоторых районах так и есть. Причина проста: на врачей у них просто нет денег. О какой медицине может идти речь, когда 70% населения нигде не работает, а у тех, кто нашел хоть какую-то работу, средняя зарплата 80 долларов в месяц? Да, в тех местах, где трудятся международные миссии, врачебная помощь оказывается бесплатно. Но это не повсеместно. В некоторые провинции — у них они называются графства — попасть, например, сейчас, в сезон дождей, можно только на вертолете. Грунтовые дороги превращаются в сплошное месиво. Связь с крупными городами, где можно получить медпомощь, есть только в засушливый период. К кому идти? К знахарю. И такая ситуация складывалась десятилетиями — это отложилось уже на генетическом уровне. Поэтому даже если человек из села переезжает в столицу, он все равно в случае недомогания прибегает к народной медицине.
— Даже если речь идет о серьезных заболеваниях?
— Чтобы вы поняли уровень доверия к народной медицине, приведу пример. В одной аптеке провизор долгое время торговал таблетками от огнестрельного оружия, полученными от знахаря. Якобы съедаешь таблетку — и пуля тебя не берет. Торговля шла хорошо, пока один из покупателей не усомнился в чудодейственной силе пилюль. Свои опасения он высказал аптекарю. Что сделал фармацевт? Решил доказать покупателю, что тот не прав. Выпил таблетку, взял карабин и выстрелил себе в голову. Настолько, казалось бы, образованный человек, провизор, уверовал в силу каких-то пилюль… Или вот еще один пример: несколько моих знакомых либерийцев почему-то думали, что от малярии — серьезного заболевания, от которого в Либерии умирает больше людей, чем от лихорадки Эбола, — могут вылечить физические нагрузки. Побегал, попрыгал — и малярия прошла…
— Но ведь это происходило в провинции?
— Нет, в столице. Что происходит в глубинке — и рассказать страшно. Там, например, если жена недостаточно хорошо слушается супруга, ее отправляют к колдуну в джунгли — воспитывать. И возвращаются оттуда далеко не все женщины. В некоторых деревнях до сих пор распространено женское обрезание. Считается, что женщина в этом случае теряет чувствительность и будет верна своему супругу. Режут осколками бутылок, бритвами из станков… После этой процедуры 10% девочек умирает — это данные ВОЗ.
— И что, с этим никак не борются на законодательном уровне?
— О чем вы говорите, если только недавно в либерийском законодательстве появилась статья за изнасилование. После этого везде начали вешать плакаты со слоганом: «Мужчина, знай! Теперь изнасилование — это преступление!»
«Местные пугаются врачей «в скафандрах»
Но больше всего в этой вспышке поражает количество инфицированных врачей. По последним данным, лихорадкой Эбола заразились 318 медработников, из которых 151 погибли. Дошло до того, что в начале сентября медсестры в Либерии вышли на забастовку. Они требовали обеспечить их средствами защиты, медицинским инструментом. И это в столице страны! Что же говорить о глубинке? Там ряд больниц просто перестали работать: в панике их покинул весь медперсонал.
Ситуация во многих районах действительно критична.
— Например, в одном докладе ВОЗ говорилось, что в Либерии не хватает даже элементарных медицинских игл, — говорит Евгений. — Но, думаю, проблема еще и в подготовке медперсонала. Я имею в виду не представителей международных миссий, а африканских докторов. Однажды я обращался к одному такому эскулапу с жалобами на температуру и тошноту. Он мне дал таблетку от желудка. И только после того, как я напомнил доктору, что перво-наперво при таких симптомах нужно взять анализ на малярию, мне выдали направление…
Но проблема, как пояснил «МК» в частной беседе один из российских вирусологов, не только в отсутствии врачебного опыта или недостатке индивидуальных средств защиты. А в том, что медики не всегда их используют.
— У заболевшего человека вирус появляется во всех секретах — слюне, крови и так далее. Врачи, контактирующие с пациентом, должны использовать полностью изолирующие костюмы, в том числе с индивидуальной системой воздухоподачи. Это что-то вроде костюмов пожарных: человек дышит не через маску, а специальной дыхательной смесью из баллонов. Но полностью изолированные костюмы поначалу не рекомендовали надевать в самой ВОЗ. Якобы пациенты начинают паниковать, пугаться. Поэтому медики шли к больным в «облегченных» костюмах. А статистика такова: при единичном контакте с заболевшим вероятность заразиться составляет 0,1%. При повторном — уже 0,2%. При ста посещениях больного риск равен уже 10%. А люди проводят по сто осмотров ежедневно. Поэтому врачи, которые там работают, — герои. Они знают статистику, но все равно туда едут…
Кстати, сейчас ВОЗ готовит новые группы специалистов по борьбе с инфекцией. Главная цель обучающего курса, как заявлено на сайте, — ни одного инфицированного медработника. В спешном порядке возводят новые медцентры, перестраивают старые. Например, одну из крупнейших больниц Монровии — клинику Айлэнд — модернизировали таким образом, что теперь там образовались две зоны: «красная» (зараженная) и «зеленая» (чистая). В первой содержатся пациенты с подтвержденным диагнозом — входить туда врачи могут только в средствах индивидуальной защиты. Кроме того, наконец-то разделили тех пациентов, у кого вирус подтвердился, и тех, кто относится к категории «подозрительных». Соорудили систему вытяжной вентиляции, построили печи для утилизации отходов.
А еще недавно больных размещали в установленных во дворах госпиталей палатках: мест в стационарах на всех не хватало.
Академик Виктор Малеев: «Больных за небольшие деньги отпускают стоящие в оцеплении полицейские...»
Но наибольших успехов по борьбе с эпидемией достигли в Гвинее, которая изначально по количеству заболевших стояла на втором месте после Либерии. Заслуга в этом принадлежит в том числе и российским специалистам — с конца августа в столице государства, городе Канакри, находится специализированная противоэпидемическая бригада Роспотребнадзора.
Как местные жители относятся к врачам? Почему сбегают из карантина? И как удалось завоевать доверие африканцев. Об этом «МК» рассказал замдиректора Центрального НИИ эпидемиологии Роспотребнадзора Виктор Малеев, в середине августа вернувшийся из Гвинеи.
— Виктор Васильевич, в Либерии карантинные центры зачастую представляют собой «палаточные лагеря». А как устроен этот процесс в Гвинее?
— Чтобы вы понимали, мы не лечим больных. Мы занимаемся только диагностикой. Поэтому видел я всего один центр при столичной больнице. Да, там тоже палатки во дворе госпиталя, огороженные временными конструкциями — чтобы больные не выходили. Впрочем, все меры по изоляции скорее номинальны. Причина проста: в оцеплении стоят местные полицейские. А что такое полиция в Гвинее? Кто купил форму, тот и при погонах. Потому-то изоляция и была неэффективна: больные дадут денежку полисмену — тот их отпускает домой лечиться…
— И что, неужели многие сбегают?
— Поймите, большая часть местного населения — люди малограмотные. Отсюда и недоверие к врачам. Кто-то недоволен, что смертность большая, кто-то считает, что народные целители помогут быстрее.
— Первое время сообщалось даже о том, что люди выкрадывают тела своих родных, умерших от лихорадки, из карантинных центров…
— Ничего об этом не знаю, но предполагаю, что такое могло быть. По своему опыту работы в Средней Азии могу сказать, что там стараются похоронить покойных как можно быстрее, по своим обычаям, пока эту процедуру не провели «чужаки».
— Виктор Васильевич, бытует мнение, что от малярии в этих странах умирает в разы больше людей.
— Да, это правда. И от малярии, и от СПИДа, и от голода. Достаточно сказать, что в Гвинее детей до пяти лет вообще не регистрируют.
— И что паника создана искусственно, дабы подстегнуть мировых специалистов к созданию вакцины.
— Да, некоторые специалисты полагают, что ситуация нагнетается. Другое дело, что в отличие от голода с лихорадкой Эбола бороться мы можем. Нам по силам изобрести вакцину, по силам остановить вспышку. И если это произойдет — значит, паника не была излишней.