На скользкий путь плагиаторства, как большинство из нас, я встал еще в школе. Первое интеллектуальное воровство состоялось классе в пятом или шестом. Не было времени подготовиться, второпях списал, но оказалось, что списал нечто оригинальное и даже из ряда вон выходящее. Судя по восторженным глазам учительницы обществознания. Но прежде чем разукрасить на четверть вперед мой дневник размашистыми «пятерками», будто чувствуя что-то, она спросила: «А не списал ли ты?». Я сидел за одной партой с красавицей, в которую был влюблен, и публично признаться, что да, списал, не нашел в себе сил. Оправдание вранью нашлось быстро: разумеется, я бы и сам придумал не хуже, если бы вчера вместо того, чтобы носиться с хулиганской компанией отрывателей автомобильных эмблем, усадил бы себя на пару минут за стол.
Потом был еще плагиат, и второй, и третий. Однажды выдал блоковские стихи (самые знаменитые) за свои. В другой раз присвоил себе афоризм (один из самых знаменитых) Уайльда. А уж сколько рефератов, докладов, курсовых было списано, скопипащено, смонтировано из кусков чужих (вероятно, тоже у кого-то скопипащенных) трудов!
И ни разу я не был пойман за рукав. Нынче же все только и делают, что бегают и ловят. За диссертационный плагиат закрывают ученые советы, оппозиционные блогеры разоблачают ворующих диссертации депутатов, ворующие диссертации депутаты разоблачают чиновников, тоже ворующих диссертации. Какие-то враги России даже заикнулись о том, что якобы САМ половину своей диссертации почерпнул из американского учебника, переведенного академией КГБ. Процесс поиска наворованного — увлекательный и бесконечный. Ведь если покопаться, в интеллектуальном воровстве можно уличить всех. Да для этого и копать глубоко не нужно — плагиатили у нас даже самые злостные ботаны, ну хотя бы раз. При этом клеймо вора, причем не распильщика-коррупционера, а именно интеллектуального воришки, почему-то ранит нежные души разоблаченных особо остро. Хотя, казалось бы, чего в этом такого в наших широтах?
Интеллектуальное воровство, как и любое, у нас всегда было популярным. В силу культурной и географической окраинности до нас все доходило как-то трудно и медленно — и в результате мы всегда потребляли то, что уже прожевали-выплюнули на Западе. Да и что доходило — доходило лишь до узкого слоя аристократов. В таких условиях интеллектуальное воровство было скорее формой просвещения.
Пушкин, сочиняя «Онегина» по образу и подобию байроновского «Дон Жуана», не воровал и заимствовал, но приобщал русских людей к западным трендам, к большой европейской культуре. А во времена «железного занавеса» наши рокеры совсем уж внаглую передирали музыку и слова у Дилана, роллингов, Боуи, Cure — таким образом донося новомодный рок-н-ролл до отсталого «совка». Ну и уличить в плагиате их было особо некому, кроме двух-трех людей на весь Советский Союз.
Кроме того, свою нордическую заторможенность мы компенсировали нордической же вдумчивостью и основательностью. Уж если заимствовали, то переосмысливали, придавали порой поверхностному четкую форму, мощь, глубину. Можно сказать, что Пушкин украл идею «Онегина». Но какая разница, если в итоге получился шедевр мировой литературы? Великий русский авангард не был оригинален, легко доказать, что футуризм появился в Италии, но гения Хлебникова или Маяковского это не умаляет. Также никому не придет в голову обвинять Толстого и Достоевского в том, что они паразитировали на возникшем в буржуазных странах направлении — реализме.
Теперь, казалось бы, мир стал глобальным — и просвещать никого не надо, и распространяется все мгновенно, и сетовать на отсталость как-то неловко, когда в любых Новых Ржавках 160 телеканалов и высокоскоростной Интернет. Но плагиаторский задор непобедим.
Политики воруют не только диссертации, но и законопроекты (депутаты одной провластной партии с легким флером оппозиционности уличили в плагиате депутатов откровенно провластной партии, без какого-либо флера). На высшем государственном уровне мы «ответили» Штатам абсолютно плагиаторским антисписком Антимагнитского. Ладно, насчет креативности чиновников и думцев никто особых иллюзий и не питал, но ведь и т.н. «креативный класс», которому как бы по статусу положено производить оригинальные мысли, недалеко ушел. Болотный протест был под копирку слизан с штатовского оккупай-уоллстрита — от лозунгов до способа политической борьбы (названного так же, не мудрствуя лукаво).
Плагиат — кожа, в которой мы живем. Журналы, которые мы читаем, фильмы и сериалы, которые смотрим, музыка, которую слушаем, — это в большинстве случаев топорные переделки западных образцов. Но даже из самых удачных торчат уши легко узнаваемых прототипов. «Интерны» — вроде бы занятная штука, но обязательно ли делать из сериала про российских врачей гибрид «Доктора Хауса» и «Клиники»? Да о чем базар, пацаны, если в натуре нет ничего святого: представителей такого, казалось бы, посконного явления, как русский шансон, оказывается, тоже регулярно уличают в плагиате!
Заимствовано все. Только, в отличие от классиков, — в отсутствие качества и вкуса. Не переосмысление, а неуклюжий ответ загранице. Вот наш ответ Мадонне... Вот наш ответ «Битлз»... А вот наш ответ патриотическому американскому кино (главным образом «Спасти рядового Райана») — фильм «Утомленные солнцем-2», который наш главный кинорежиссер пытался навязать сначала нам, потом Западу и который стал знаменем дурновкусия современного российского кинематографа.
Скорость распространения информации у нас повлияла разве что на скорость заимствования. При этом нам втюхивают все более потешные и уродливые копии. Плагиат наступает по всем фронтам.
Селедка с рисом, завернутая вместо сушеных водорослей в шмат сала, — наш ответ японским «сушам». В упаковке Сообщества православных следопытов — наш ответ американским бойскаутам, только с «русской духовностью». Стоит появиться по соседству движению протестно раздевающихся девиц (нехитрая, казалось бы, штука) — тут же появляются наши барышни, оголяющие грудь.
…Когда-то я написал роман про отдаленную планету, которую заселяют существа, лишенные разума. Точнее, они добровольно лишают его себя по достижении совершеннолетия. На цивилизации это никак не сказывается: знаний и опыта, открытий и свершений, сделанных подростками, вполне хватает сообществу неразумных взрослых. Они пользуются всеми благами своей цивилизации, пребывая в ясном сознании, но при этом остаются абсолютно лишены какой-либо возможности создавать. Зачем что-то создавать, если и так все есть?
А не так ли и мы, добровольно выключив мозг, катимся по инерции, паразитируя на чужих идеях и прожигая остатки собственных достижений прошлого?
В общем, славный у меня роман получился, пророческий. Хотя в последнее время мне порой кажется, что его написал не я.