И лучше выдумать не мог…
Много лет для меня оставались загадкой строки Пушкина из «Евгения Онегина» о занемогшем дяде: «Он уважать себя заставил…» Я искренне недоумевал: разве можно «заставить уважать»? Нет, уважение достигается иным способом, нежели принуждение. Целой жизнью, линией поведения, отдельными поступками — когда на заслуживающего уважения уникума смотрят и понимают: он достоин, он вызывает, он — пример!
В послепушкинском ХХ веке явился перевертыш: вызывающий благоговение персонаж сам к тебе приближался, надвигался всей массой и произносил с угрозой: «Ты меня уважаешь?» И мы сразу понимали, где находимся. За столиком в общедоступной пивной, тут вопрос об уважении всегда был наиважнейшим, коренным, болезненным. Как и в русской жизни в целом.
Начало ХХI века придало мыслям об уважении новое направление. Стоило телеведущему Владимиру Познеру сделать оговорку по Фрейду о «госдуре», в чем он сразу же покаялся и извинился, как обиженная, бесспорно, умная Дума призвала оскорбителя (на манер знаменитого дяди) к ответу. Каким образом призвала? Не принятием законов, за которые ее можно было бы начать уважать и обожать с новой силой — так, чтобы Познер и другие склонили покаянные головы и устыдились: «Как мы неправы! Припадаем к вашим стопам, праведники и мудрецы!» Не ответным неологизмом — могла, скажем, обозвать обидчика «оскорблянтом». А многозначительным запросом к руководителям Первого канала: «Сколько сей гражданин трех стран получает в месяц и не приплачивают ли ему США и Франция за выпады в адрес высших органов государства?»
И Познер принес еще и вторичные извинения.
Путь, который избрала Дума для обретения уважения, безусловно, перспективен и сулит дальнейший рост признательности ей всех поголовно граждан, которые пока не осознали: требования занемогших дядь и теть надо исполнять неукоснительно. Это — гуманный долг каждого, кто здоров. Дяде (если вспомним «Евгения Онегина») оставалось совсем недолго радоваться добытому уважению и вообще пребывать на белом свете, болезнь его была очень серьезна.
Еще об уважении
Поразительный по своей новаторской дерзости шаг совершен в столице. Здесь решили не убирать с улиц и площадей праздничные новогодние символы. Чтоб радовали глаз и поднимали жителям настроение. Странно, что столь простенькая идея никому не приходила в голову раньше — не в масштабах даже мегаполиса, а в пределах собственной квартиры. Все почему-то после 13 или 19 января выкидывают из домов или прячут в ящики до будущих времен отслужившие свое деревца или их искусственные заменители. А почему бы не оставить на весну, лето и осень? Чтоб пить шампанское круглые сутки и пускать петарды с 24.00 до утра?
Неуважение, лень и наплевательство видятся в этом не от сердца идущем, а «второй свежести» украшательстве.
О вине и селедке
Свершилось! В Россию возвращаются грузинские вина и минералка. И уже вернулось молдавское вино. Зато перестаем покупать в Америке мясо. Политическая подоплека этих решений настолько очевидна, что не требует дополнительных истолкований.
Но когда начались торговые войны и экономика была поставлена в зависимость от политики?
Троцкий, спасаясь от Сталина, пытался укрыться в одной из европейских, гордых своей независимостью держав. Тотчас от СССР поступила угроза: перестанем покупать вашу селедку. И Троцкий был выдворен из демократической (как ему казалось) страны.
Мыслителя и революционера приравняли к закуске… Нет, к деньгам его приравняли! Подсчитали: стоимость его как человека и личности ничтожна в сравнении с прибылью от продажи рыбы!
Ричард III
В Англии обнаружили останки Ричарда III, самого жестокого правителя Британии. Он, по слухам, умертвил жену и двух племянников, претендовавших на престол. На основании этих гипотетических данных Ричарду III не светит быть перезахороненным в Вестминстерском аббатстве — месте упокоения английских коронованных особ. Английские законы таким образом намекают: убивать не рекомендуется, даже если ты король. У нас депутаты Волгоградской думы принимают решение о посуточном возвращении их городу названия Сталинград: шесть дней в году он станет носить имя усатого генералиссимуса, а потом опять становиться Волгоградом. Поразительная по своей компромиссности мудрость! Наши законы дают понять: уничтожай сограждан и иностранцев-оккупантов и шпионов миллионами, будешь увековечен.
Если бы англичане шли нашим путем, то могли бы захоранивать своего Ричарда на несколько дней в Вестминстере, а потом откапывать. Да и мы со Сталиным, выходит, поспешили. Можно было то выносить его из Мавзолея, то вносить.
Не поздно затеять такую канитель с Ильичом.
Еще одна ипостась российских переименований — убеждение, что если назвал что-нибудь по-новому, дела пойдут хорошо… Лучше, чем прежде. Не так, как раньше.
Болезнь
Больная, пожираемая раковой опухолью страна. В буквальном смысле пожираемая, потому что ширятся и множатся онкологические разновидности гибели людей, захватывая все большие слои населения. И в переносном смысле — больная тем же недугом — потому что в дополнение к этой онкологической напасти неконтролируемо разрастаются клетки коррупционного управленческого аппарата, пожирающего здоровые силы общества.
Не понимаю
В митингах оппозиции принимают участие достойные люди, хорошие писатели. Почему бы и Президенту России, который тоже очень хороший человек, не выйти протестовать вместе с ними? Лев Толстой говорил: хорошие люди должны объединяться.
Крупные и мелкие
История, затеянная вокруг покражи оппозиционером Развозжаевым 500 шапок, не так примитивна, как с первого взгляда может показаться. Цель ее — не в том, чтобы его уличить и привлечь к ответственности. Подсознательно в нас укореняется: сколь же мелочна эта фигура! Разве это масштабы? Нет, не чета нынешним правителям. Эти уж если тырят, то заводы, города, транши, острова, миллиарды… Вот это размах!
Таким людям надо и можно доверять руководство страной. А не мелким щипачам. И уж, конечно, не «лимоновцам», дерущимся с оппозиционером Удальцовым. И не этому драчуну Удальцову… Их амбиции выше 500 шапок и уличных потасовок не простираются. Притязания всамделишных руководителей куда обширнее: воевать, так с Чечней или Грузией — и вызывают подлинное уважение.
Безысходность
Потасовка Удальцова с нацболами показала многое. То, что гипотетически может ожидать нас. Вы думаете, что революция — это торжество правильных лозунгов и всеобщего счастья? Совсем не так.
Вы входите в метро (если оно работает), а навстречу бредет пьяный солдат, матрос, бомж. Ему понравилась ваша шапка. И он отобрал у вас шапку. Ваше пальто — и он отбирает пальто. Жена — и он отбирает жену. А если вы не понравились — отберет у вас жизнь.
Но скорее всего метро не работает. Транспорт не ходит. Автобусов нет. Разруха. Вы бредете по неосвещенной улице, а навстречу вам — ватага пьяных матросов, солдат, бомжей, скинхедов. Полиция ни в чем не участвует, ни во что не вмешивается и за вас не заступится, а при случае еще и обдерет как липку, если до того не успеют ободрать матросы и солдаты.
Законы не работают, законов нет. Власти нет. Порядка нет.
Вот что такое революция, которая отчасти уже наблюдается и вполне может нас в ближайшем будущем накрыть.
Болгарские мотивы
Поздним вечером мы стояли возле моего дома, я и болгарский поэт Лучезар Еленков.
— Интересное время наступило в вашей стране, — говорил Лучезар. — Но попомни мои слова: кто сейчас заявит себя, всплывет на гребне «перестройки», тот и останется. Такие периоды свободы в наших странах не бывают долгими.
Было начало 90-х, рухнули тоталитарные оковы, один за другим расцветали бутоны свобод. Не хотелось верить в то, что предрекал поэт. Но подспудно я ощущал-предчувствовал: он прав.
И вот мало-помалу зарастает, затягивается ряской озерцо, которое манило свежей водой. Яркие личности, которые возникли и выбились в трибуны, поисчезали, себе на смену они не выдвинули, не оставили никого. Но это, наверное, и невозможно — в условиях, когда к руководству призваны прежние, серые и темные фигуры (представлялось — на век сгинувшие).
Незадолго до беседы с Еленковым я побывал в Болгарии, там в полной силе оставался режим Тодора Живкова... В Софии меня пригласил отобедать классик болгарской литературы Радой Раллин (ему принадлежит замечательная миниатюра: «Человек человеку — друг, товарищ и брат… Понял, быдло, что я тебе говорю?!»). Возможно, Радой не случайно выбрал местом встречи ресторан парк-отеля «Москва». Сидя за столом, он говорил о муках творчества, затем делал знак, мы выходили в сад, примыкавший к отелю, и тут сатирик давал себе волю:
— У нас тоже будет свобода, как у вас. Скоро все переменится.
Мы возвращались за стол и опять говорили о литературе. Радой считал (наверное, так и было): всюду стоят прослушивающие устройства:
— За тобой следят, я уверен, — говорил он. — Тебя воспринимают как эмиссара, который будет ратовать за перемены и в нашем обществе тоже.
После его предостережения мне стало казаться, что за мной и впрямь постоянно следует машина и каждый мой шаг фиксируется сидящими в ней людьми.
А еще мне вспоминается рассказанный Анатолием Рыбаковым (автором «Кортика» и «Детей Арбата») эпизод-символ: как он по душам общался с руководителем сталинского Союза писателей Александром Фадеевым. Фадеев делал знак, они выходили из его кабинета и гуляли по улице Воровского, во время этой прогулки беседовали откровенно, потом возвращались в кабинет и произносили фальшивые официальные фразы.
Неужели нас ожидают вернувшиеся из преисподней времена, когда вновь станем бояться собственной тени, когда страшно будет произнести искреннее слово и придется выходить из помещения, опасаясь тотальной прослушки?