Я — Яна Рудковская, и моему младшему ребенку, сыну Жени Плющенко, всего две недели от роду. А посему он (слава Богу!) понятия не имеет, что мама его, оказывается, не мама, а «гениальный продюсер», папа — не папа, а «суперзвезда большого спорта», а сам он — не долгожданная кроха, наконец-то появившаяся на свет, а... «эксклюзив». Звучит чудовищно? Конечно! Но такими сделали нас не мы сами, а совсем другие люди. Вот об этом я и хочу поговорить.
Эту колонку я решила написать на злобу дня, хотелось не излить душу, а просто понять, почему так безнаказанно поступают люди, называющие себя журналистами. Почему могут позволить себе писать и показывать сюжеты, делать рейтинги о таких же людях, как они, не считаясь ни с их жизненной ситуацией, ни с их чувствами?!
Ведь, как оказалось (и я тому наглядный пример на протяжении нескольких лет), оклеветать и очернить в нашей стране человека и остаться безнаказанным — это раз плюнуть. Первой ласточкой во времена еще моей войны с Батуриным за судьбу старших детей стала сказка о том, что я поменяла паспорт, изменила возраст и имя. Но это были происки понятно кого и понятно почему. Поначалу мне было больно и обидно, но тогда я могла найти объяснение произошедшему, было известно, кто за этим стоит. Поэтому вся вылитая на меня грязь казалась мне смешной и нелепой, я надеялась, что жить ей недолго. Ведь есть же в стране независимые журналисты, и вот-вот кто-то из акул пера съездит ко мне на родину в Барнаул, посетит школу и университет, которые я окончила, и ситуация в один момент прояснится. Это же элементарно — опросить людей, которые знали и учили меня в юности. Но! Прошли годы, а снежный ком лжи все нарастал и нарастал. Получалась нелепейшая ситуация. Ведь, если верить СМИ, у меня во всю должны были подрастать внуки, а то и гляди — правнуки! Но это никого не смущало. Кстати, единственный, кто решил прояснить ситуацию, оказался, как ни странно, Первый канал. Его репортеры таки посетили школу, поговорили с преподавателями и выяснили, что, оказывается, и имя у меня Яна, а не Алла, и родилась я не в 1905 году, а все-таки в 1975-м. Более того, и школу я окончила с серебряной медалью, а тогда, напомню, купить медаль, диплом, аттестат было еще невозможно.
Конечно, ту программу посмотрели не все, но земля слухами полнится, и старая сплетня начала потихоньку угасать. Но на ее месте родился новый миф! Он гласил, что в прошлом я работала не то маникюршей, не то парикмахером! Снова, казалось бы, нелепейшая новость-то! Ведь смешно окончить медицинский университет, проучившись шесть лет на лечебном факультете, чтобы потом работать не врачом-косметологом, а маникюршей, — и где? В своем собственном салоне в Сочи, которым я же и владела! Присутствует, скажите, логика у господ журналистов? Видимо, в погоне за сенсациями они ее вообще в своих «острых» умах выключают.
Ну да ладно. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Главная интрига еще впереди. Тогда ведь рядом со мной не было Жени Плющенко, которого я, «коварная, втянула в свои сети». Но вот нас (спасибо Господу!) свела-таки судьба, и... Одно «уважаемое издание» тут же поставило нашу фотографию на обложку с заголовком «Незаконный брак». Суть статьи сводилось к тому, что я снова «всех обманула и сделала пиар-свадьбу». Тут я не удержалась и решила укусить репортерского хлеба: анонимно позвонила в Кутузовский загс и попросила выдать мне копию о регистрации брака, назвав наши фамилии. Представьте мое удивление, когда мне ответили, что при желании «такой документ можно получить (!)». А найдя в Интернете фотобанк Кутузовского загса, я обнаружила там порядка ста фотографий с регистрации. ...Поданный в суд иск мы тогда выиграли с легкостью. Решение вступило в законную силу, и семьдесят пресловутых тысяч, которые нам присудили за моральный ущерб, журнал... так и не выплатил, он закрылся. Да и что эти семьдесят тысяч рублей? Разве компенсировали бы они нам ту боль, которую нанесла откровенная ложь? Уверена, что нет. А вот если бы, как в Америке, суд присудил не семьдесят тысяч рублей, а эдак семьсот тысяч долларов за подобное унижение и оскорбление! Вот тогда бы обленившиеся журналисты подумали, стоит ли лепить в своих статьях, что придумалось, а главный редактор поставил бы перед ними задачу перепроверять хотя бы ту информацию, что размещается на обложке! А может, они знали правду и просто надеялись на безнаказанность? Тогда это еще страшнее...
Теперь мы дошли до того, что, собственно, и подвигло меня взяться за перо. Казалось бы, все можно пережить. Ведь я понимаю, что жизнь на виду не бывает легкой. Но когда речь идет о детях! Когда вот так, ни с того ни с сего, вдруг узнаю, что я... не полноценная мать своего родного ребенка! Читаю про якобы суррогатное материнство! Про придуманный силиконовый живот! И это после того, как я решилась на весьма откровенную фотосессию на девятом месяце беременности для иностранного журнала! Где обман читателей исключен в принципе!
...Конечно, я понимаю, что проще вылить грязь, которая сегодня именуется «сенсацией», чем элементарно навести справки и проверить информацию. Ведь журналистам так припекло! Так захотелось! А другие издания? Господа репортеры, есть еще такое понятие, как журналистское расследование? Или вся ваша работа заключается только в том, чтобы перепечатать чужую ложь и даже не потрудиться ее проверить?
Но как «хороши» были аргументы в пользу суррогатного материнства! Я на фото держу в руках стакан! Конечно, он обязательно со спиртным. Но только по вашему мнению. А уж если я на каблуках, то всё — налицо все доказательства, беременные-то, оказывается, на каблуках не ходят. Падают, наверное... То живот у меня слишком маленький, то слишком большой. Смешно? Да, смешно. Если бы не было так грустно. Документы-то из роддома в суде полностью перечеркнут ваши умозаключения. Только ведь как вспомню картины маслом в стенах Фемиды: жалостливые лица репортеров, угодливые предложениями помириться с рассказами о семьях и детях...
Одним словом, хочу сказать, что брильянты-то мы нашли, но осадок остался. Остался и привкус вот этой галимой желтизны от непрофессиональной писанины. Ведь почитать желтые СМИ, я сущий монстр в юбке, а все театральные институты мира по мне просто рыдают. А как ни крути, я — обыкновенная женщина, с такими же земными проблемами, с такой же радостью и такой же горечью. Я так же, как все, радуюсь и страдаю, и ничто человеческое мне не чуждо.
Все это адресовано не журналистам — в конце концов, это дело их профессиональной чести, какие сенсации делать: лживые или настоящие. и есть суд, чтобы про честь эту напоминать. Все написанное мною адресовано напрямую читателям. Я хочу быть с вами честной и откровенной, близкой вам и понятной. Ведь если между мною и вами не будет посредников, то и ложь растает сама по себе.