Ш.Ш.: А как такое стало возможно? Насколько я понимаю, на Березине обескровленная Великая армия попала в смертельный капкан, ей грозило неминуемое полное окружение.
Е.П.: Совершенно верно, перед Наполеоном стояла абсолютно невыполнимая задача. У него оставалось около 35 тысяч изголодавшихся солдат, у многих из которых были серьезные обморожения. За армией шла еще тяжкая обуза — более 40 тысяч больных безоружных, а также штатских, решивших последовать за французской армией из Москвы. Путь к литовским складам с провиантом Наполеону преграждали с обоих флангов сильные армии Чичагова (около 25 тысяч человек) и Витгенштейна (около 40 тысяч), а с тыла за ним следовала главная армия Кутузова (порядка 55 тысяч). Перед французами естественная преграда — река, ширина которой достигала 107 метров, глубина — более двух...
Ш.Ш.: Я читал, что Чичагов даже выписал гонорар за пленение Наполеона, но его армия ушла севернее с главной дороги, в болота да в леса. И там то ли Наполеон, то ли даже какой-то посредственный стратег маршал Удино умудрился обдурить русское командование, и когда оно поняло, где Наполеон строит мосты, тот уже успел начать переправу.
Е.П.: Наполеон провел сложнейшую «шахматную» операцию: он приказал части корпуса Удино обмануть Чичагова, сделав ложную демонстрацию южнее Борисова, а сам направился строить мосты в наименее вероятное место — к Студенке. Кутузов (как и все русские генералы) исходил из того, что Наполеон непременно двинется на Минск, но он передумал и пошел севернее. Однако ничего бы не удалось, если бы не героизм его солдат — и прежде всего четырехсот понтонеров генерала Эбле, которые, стоя по горло в ледяной воде, наводили мосты и все до единого погибли. Мужество проявили и войска маршала Виктора: они отбивались от превосходящих в разы сил Витгенштейна. Более того, в один из эпизодов операции французы разбили авангард Чичагова, взяв около двух тысяч пленных и его личный обоз. Иван Андреевич Крылов высмеял действия русских генералов на Березине в басне «Щука и кот».
Ш.Ш.: А где были казаки? Я во всех ваших телепередачах слышал, что они полностью контролировали передвижения французов, плевали им в баланду, пленяли их как хотели. И где были партизаны? Почему там не нашлось Сусанина, который завел бы французов в самое гибельное место?
Е.П.: Какие же вы, немцы, наивные! Вы еще и телепередачам на государственных каналах верите. Казаки в 1812 году больше грабили, причем своих же. Почитайте письма и мемуары Ермолова, Раевского — всех! Под Бородином атаман Платов вообще вовремя не смог выйти в рейд, потому что был мертвецки пьян, о чем Кутузов доложил царю. И забудьте вы про партизан — это тоже миф пропаганды. Для крепостного крестьянина, которого избивали, продавали без семьи и без земли, понятия «патриотизм» не существовало. Поэтому Наполеон преспокойно прошел до Москвы, и там его 36 дней ни один партизан не тревожил — зато крестьяне и попы многих уездов присягнули ему. Если бы не отсутствие еды и надвигающиеся морозы, которые в итоге в равной степени погубили в 1812 году и русские войска, то он бы жил в Москве до перестройки и гласности! И вот сегодня мы все это празднуем за 2,4 млрд бюджетных денег.
Ш.Ш.: А где был главнокомандующий Михаил Илларионович Кутузов, какова его роль в неудаче операции при Березине?
Е.П.: Светлейший князь Кутузов все дни переправы находился в 115 км от места действия. Понимаете, Кутузов три раза встречался с Наполеоном на поле боя — под Аустерлицем, под Бородином и под Малоярославцем. Трижды проиграл, трижды отступил, трижды получил всеобщее презрение. Он прекрасно понимал, что без еды и в мороз минус 20–30 французы уйдут сами, и ему не хотелось портить финал своей карьеры очередным поражением от Бонапарта. Зато он не преминул отомстить Чичагову за старое: когда Александр I назначил его командовать армией в Турции, отстранив медлительного Кутузова, Чичагов выявил коррупцию Михайлы Ларионыча. А механизм подставы подчиненного под таланты Наполеона прекрасно описан в дневнике Давыдова: фельдмаршал отправлял Чичагову депеши о своем к нему спешащем следовании задним числом! Вообще всем было не до дела: Александр, который, собственно, и был главным виновником конфликта, еще при начале войны смылся в Петербург и там предавался своему любимому занятию — художественному свисту, а князь Кутузов, судя по многочисленным жалобам Ростопчина, начальника штаба Беннигсена и многих других, был занят утехами с «14-летней девочкой, переодетой казачком». Он даже армию к зиме не подготовил, поэтому небоевые потери у нас были больше, чем у французов. Вот, например, запись от 28 ноября в дневнике поручика Чичерина: «Гвардия уже 12 дней, вся армия целый месяц не получают хлеба». С такой армией в бой лучше не ходить.
Ш.Ш.: 28 ноября Чичагов все-таки вышел на врага. Но ни казаки, ни пехота не могли даже оттеснить французскую передовую, которая состояла из остатков четырех полков швейцарцев (примерно 1300 человек). Почему ваши полководцы не разгромили гостей из Альп? Почему православное воинство не защитило святую Москву под Бородином? А на Березине была уже зима, русские в своей стихии, теплее одеты, среди родных. Неужели они уже думали о демобилизации, о доме?
Е.П.: Господин иностранец, вы что, провокатор? О какой демобилизации может идти речь? Тогда у нас был рекрутский набор: служить 25 лет, а потом, если кто вдруг выжил, — еще хуже. Назовите мне адрес «дома» крепостного крестьянина. У них даже паспортов не было, а фамилии менялись в зависимости от смены владельца. А вот швейцарцы очень хотели на родину.
Теперь о «православном воинстве» и «святой Москве». Когда Кутузов прибыл к армии, из нее уже дезертировали 2000 человек, а после поражения под Бородином (при 150 тыс. штыков против 130 тыс. у французов) армия была настолько деморализована, что в Москве перепилась, и французы оттаскивали валяющихся солдат и офицеров от пожара, устроенного губернатором Ростопчиным. Тогда, кстати, сгорело больше 20 000 русских раненых, которых бросил полководец Кутузов. Он же вместо организации обеспечения армии провиантом и зимней одеждой занимался рассылкой из Тарутина кровавых карательных отрядов, потому что в 32 губерниях (это намного больше, чем театр военных действий) вспыхнули крестьянские мятежи против православных властей. Но ноздри тем крепостным выдрали — и они еще больше «уверовали». До 1917 года.
Ш.Ш.: Почему же, несмотря на полководческий успех Наполеона, слово «Березина» во Франции стало синонимом чего-то гибельного?
Е.П.: Свидетели тех событий, среди которых были, например, актрисы французской труппы московского театра, оставили в мемуарах описание того момента, когда после нескольких дней переправы мосты были уничтожены, и на неспособных передвигаться калек, женщин и детей посыпались ядра надвигающихся частей Витгенштейна. А главное — налетели казаки, которые принялись рубить безоружных и грабить повозки. Эта сцена была действительно ужасна и гибельна.
Ш.Ш.: А что стало с военнопленными? С теми, которые попали в руки французов. И, наоборот, как сложилась судьба пленных солдат наполеоновской армии? Ведь французы, да и остальные европейцы, входившие в Великую армию, смертельно боялись жестокости и дикости противника.
Е.П.: И правильно боялись. Крестьяне и казаки не понимали, что по закону военного времени они обязаны передать военнопленных начальству, а по христианскому закону — проявить милосердие. Поэтому бывало, что ради потехи безоружных «шаромыжников» закапывали или варили живьем, дробили им головы и т.д. Но это отдельные случаи. Большинство французских солдат стали пленными зимой, когда они получили обморожения и оголодавшие, безоружные приходили в русский лагерь с вопросом: «Здесь, что ли, в плен сдаются?». У русских не было достаточно сил, чтобы организовать серьезный конвой, но французы вели себя мирно. Их отправляли во внутренние губернии. Офицеров тут же приглашали в лучшие дома, и они «работали звездами», а солдаты получали денежное довольствие. Впрочем, нередко чиновники воровали, и нижние чины пленных умирали от голода. Но тут есть один важный нюанс: в отличие от также голодающих русских солдат и крестьян иностранцев не имели права сечь и пытать. А с русскими пленными все скучно — их наполеоновские войска конвоировали в Кенигсберг или в Данциг, где они ожидали мирных переговоров и обмена.