Это не о конкретном журналисте — хотя сотрудники СМИ постоянно гибнут при исполнении служебных обязанностей или за их исполнение. Речь о другом: умирает сама профессия. И от этого проигрывают не только те, кто работает в ней. Проигрывают все, кто читает газеты, ищет информацию в Интернете, смотрит ТВ, слушает радио.
Журналистика гибнет по нескольким причинам. Одна из них — традиционно пренебрежительное отношение к словесности: с давних советских пор бытует мнение, что быть писателем, журналистом, как и политиком или юристом, может каждый. Подумаешь, велика наука — слова вместе складывать!
В 80-е я работал корреспондентом АПН в Скандинавии. На каком-то совещании в посольстве СССР в Дании представитель то ли «Тракторэкспорта», то ли «Машиноимпорта» стал учить корреспондента ТАСС, как надо писать о датском антивоенном движении. Он прочитал статью моего коллеги в одной из центральных советских газет и, по его словам, «не одобрил подачу материала».
Мы, помню, коллегиально огрызались, но отплатить технарям той же монетой было слабó: ну что мы знали, к примеру, о конструкции какой-нибудь советской сеялки и о том, как надо использовать ее достоинства в продвижении на европейский рынок?
С тех пор много воды утекло, и всё не в нашу пользу. Интернет породил целую армию блогеров и прочих пишущих самоучек, которые с абсолютным апломбом и неслыханной оперативностью строчат на любую тему. В доинтернетовскую эпоху журналиста близко не подпускали к тематике, которой он не владел (так было и в СССР, и на Западе). Опытные учили молодых. Была специализация: кто-то писал о строительстве, кто-то — о музыкальной культуре. Была эрудиция. Была присказка: «Журналист — это человек, который знает немного обо всем и всё о немногом».
Сегодня слишком часто обходятся и без специализации, и без эрудиции. Пишут напропалую обо всем, что в голову взбредет. Во многих случаях даже не пишут, а просто воруют написанное другими: чуть-чуть переделал (или пересказал с иностранного языка), поставил внизу свою фамилию — и готово. Или газета (а еще чаще — веб-сайт) перепечатывает чужой текст «как есть», с фамилией автора оригинальной публикации, но без его разрешения. Я, к примеру, напишу что-нибудь в «МК», а потом вижу в Интернете, что моя статья вдруг залетела на дальнюю российскую периферию, на Украину и т.д. (причем не в дочерние издания «МК», а в совсем чужие). Согласия на это я не давал (а кто меня спрашивал?) и денег за это не получал (да разве кто предложит!).
Вначале было слово? Полно, батенька! Вначале были бабки. Или их не было. Или они у издателя есть, но не хочется тратить. Результат — плагиат. В лучшем случае — «блогиат». Плагиат с «блогиатом» победоносно шагают по планете. Блогеру не надо платить — он свободен от денег, он ведет интернет-дневник ради самовыражения. Он будет только рад, если его произведение из блога перекочует на страницы какой-нибудь газеты. Или веб-сайта, на худой конец. Но много ли от этого проку для читателя? Быстро, но некачественно. «Дешева рыбка — погана юшка». Исключения бывают, но о-очень редко.
Губит ли журналистскую профессию Интернет? Да. Интернет — великое благо, но у него есть и отрицательные свойства. Интернет — это свобода без ответственности. Всемирное виртуальное пространство настежь открыто для преступников всех мастей (каждый день нарастает массовая кража личных данных и финансов через Интернет). Оно открыто и для непрофессионалов и невежд, которые выставляют себя как авторитетов. Пресечь разгул шарлатанства во Всемирной Сети — неправомочно (за исключением явного криминала) и практически невозможно.
Интернет губит журналистику доступностью информации «на халяву». Никто не станет платить за то, что можно получить бесплатно, а новости сегодня доступны бесплатно через интернет-сайты СМИ, поисковые системы, специальные приложения газет, радио- и телестанций для смартфонов и планшетников. С новостями происходит то же, что произошло с музыкой: люди пользуются задаром, копируют, но платить не хотят.
Главная жертва этого процесса — газеты. Во всем мире одно за другим уходят в небытие печатные издания — даже самые известные, еще недавно супербогатые. В Америке из-за финансовых трудностей едва избежали закрытия The San Francisco Chronicle, основанная в 1865 году, и The Boston Globe, которая выходит с 1872 года. Были вынуждены подать на банкротство крупные газетно-издательские компании Филадельфии, Чикаго, Миннеаполиса и т.д. Газета The San Diego Union-Tribune, которая еще в 2004 году оценивалась в $1 млрд, пять лет спустя была продана менее чем за $50 млн. Даже флагман американской журналистики, The New York Times, остановила выплату дивидендов акционерам, продала здание своей штаб-квартиры и взяла его в аренду, а также продала свои привилегированные акции мексиканскому бизнесмену Карлосу Слиму в обмен на денежные вливания. После чего... рейтинговые агентства присвоили акциям The New York Times Company «мусорный» статус.
Раньше каждое СМИ добывало первичную информацию руками своих журналистов. Сейчас это делают лишь самые крупные новостные организации — как, например, ИТАР-ТАСС или Associated Press, канал «Россия» или CNN, «Коммерсант», «МК» или The Washington Post; остальные заимствуют у них эту информацию и передают ее (в качестве уже не первичной, а вторичной) конечному потребителю. А ему безразлично, первичная она или вторичная. Главное — чтобы была интересной и полезной.
У владельцев и менеджеров СМИ свои критерии полезности. Для них важны рейтинги, а в конечном итоге — деньги. В результате получается, что если раньше ТВ, радио и печать подтягивали свою аудиторию до определенного уровня знаний, то сейчас опускаются до уровня самых невзыскательных, малообразованных людей, которых в любой стране больше, чем просвещенных. А для работы «ниже плинтуса» не требуются квалифицированные кадры.
У нас в России уже стало нормой, что теленовости начинаются с футбола в день, когда произошла техногенная авария с человеческими жертвами. Американские коллеги не лучше: они, к примеру, начинали новости с футбольного тренера-педофила в день, когда МВФ сообщил о «стоящей за углом» второй рецессии, а в Стокгольме объявили лауреатов Нобелевской премии по физике.
В такой ситуации политики, определяющие отношение государства к СМИ, перестают воспринимать их как инструмент сохранения нравственного здоровья и культурного развития общества. Инструмент политической конъюнктуры — это да. Инструмент получения прибыли — безусловно. Всё остальное — по барабану.
В ходе первого тура президентских дебатов в США Митт Ромни сказал об общественном телевидении: «Мне нравится PBS. Мне нравится Большая птица (персонаж детской передачи „Улица Сезам“, которая идет на PBS. — И.Б.). Вы мне тоже нравитесь... (Это он сказал ведущему дебатов, политобозревателю PBS Джиму Лереру. — И.Б.) Но я остановлю субсидии PBS. Я не буду тратиться на подобные вещи, чтобы не брать деньги на их оплату у Китая».
На защиту Большой птицы дружно встали американские журналисты. Приведу пару цитат:
«Если PBS лишится государственных субсидий, станет хуже не Большой птице, а детям из бедных семей. Им придется смотреть по телевизору программы, перегруженные рекламой, недостаточно сфокусированные и недостаточно образовательные. Или — вообще ничего не смотреть. В этой стране не у всех есть Интернет и кабельное ТВ (PBS — один из эфирных каналов, который можно смотреть без кабеля и спутниковой тарелки, „с воздуха“. — И.Б.)», — Дэвид Кронмиллер, CNN.
«Родители, представляющие самые разные слои общества, счастливы, что есть программа, которая дает их детям альтернативу рекламе, насилию и безвкусице. В среднем каждый американский ребенок смотрит 40 000 рекламных телероликов в год. Без PBS было бы еще больше», — Джастин Кребс, свободный журналист и блогер — на сайте телестанции WNYC.
А где «Улица Сезам» на российском ТВ? Нет ее. Была — с 1996 по 2008 годы на телеканалах НТВ, ОРТ (нынешний Первый) и СТС. Первоначальными cпонсорами проекта выступили компания «Нестле», Фонд Сороса и Агентство США по международному развитию. Да-да, то самое, которое в 2012-м выставили из России. Большая птица улетела раньше. Видимо, знала, к чему дело идет.