Отсидев восемь лет в лагерях (Челябинск—Ивдель—Москва—Кучино—Москва—Карлаг), Александр Леонидович вышел за ворота зоны с чемоданом рукописей, материалами будущей книги «Структурный анализ движущейся крови». Наукой занимался за колючей проволокой в лагерной поликлинике. Чемодан с самым дорогим у него отняли.
В ближайшем почтовом отделении Караганды Чижевский по адресу: «Москва, Кремль, товарищу Сталину» — дал срочную телеграмму с жалобой на охранников. Далее, как он мне рассказал (и чего нет в мемуарах «Вся жизнь», изданных после его смерти), произошло следующее. Чижевского милиция разыскала быстро. Его пригласили в обком партии, где товарищи пожурили, что уважаемый профессор сразу не обратился за помощью к ним и побеспокоил Иосифа Виссарионовича Сталина. Потом прочли правительственную телеграмму, где предписывалось вернуть рукописи «знаменитому деятелю науки товарищу Чижевскому». На руки эту «охранную грамоту» поселенцу не дали. Вчерашнему узнику, которому предстояло восемь лет прожить в ссылке, предложили службу, как он мне сказал, в мединституте...
Из Казахстана Чижевский вернулся в Москву, где мы встретились в 1963 году. Меня тогда очень интересовали пионеры космонавтики, занимавшиеся этой наукой задолго до запуска первых спутников и ракет. От Чижевского узнал, что в 1923–1924 годах в Москве возникло общество, по предложению Циолковского названное «Бюро по изучению реактивных двигателей». В районе Мясницкой улицы в одном из технических учреждений, какие с давних пор концентрировались в этом районе, энтузиастам предоставили помещение для собраний.
По словам Чижевского, состоялось несколько многолюдных собраний, где выступали известные ученые, профессора и инженеры, а также члены «АИЗ», Ассоциации изобретателей: «Неожиданно я был избран членом президиума Ассоциации изобретателей (АИЗ), имевшей свой дом под № 8 по Тверскому бульвару. В этом доме, который носил название „дома имени Томаса Альвы Эдисона“, в квартире № 2 мне была отведена маленькая комнатка-клетушка в 4 квадратных метра. А через год в квартире № 4 — несколько большая, 6 квадратных метров. Приезжая в Москву, в ней останавливался Циолковский». На одном из собраний Чижевский председательствовал и выступал с докладом о том, что хорошо знал из встреч и бесед с Константином Эдуардовичем. А их насчитал за годы знакомства и дружбы 250. На мое предложение поискать дом, где заседало «Бюро по изучению реактивных двигателей», несмотря на плохое самочувствие, Александр Леонидович сразу согласился.
На редакционной «Волге» мы медленно объехали улицу Кирова, как тогда называлась Мясницкая, и ее переулки. Чижевский кутал больное горло шарфом, говорить ему было трудно, он молча смотрел на старую Москву, словно прощаясь с городом, где прожил десятки лет. Учился три года вольнослушателем в Императорском археологическом институте имени императора Николая II на Миусской площади. Основал институт профессор Александр Иванович Успенский, подсказавший тему докторской диссертации, ставшую главной в жизни. Четыре года Чижевский учился в Московском коммерческом институте на Серпуховке, где и сейчас занимаются студенты, туда поступил по совету родственника: «После войны России понадобятся экономисты». После окончания институтов семь лет слушал лекции профессоров на медицинском и физико-математическом факультетах Московского университета, но дипломы не защищал.
Найти на Мясницкой дом, где заседало «Бюро», хотя все вокруг оставалось прежним, Александр Леонидович не смог. Но я узнал от него нечто более интересное: о том, как он в молодости — и это, можно сказать, его подвиг — переиздал «Исследование мировых пространств реактивными приборами», сочинение Циолковского, вышедшее в 1903 году. И забытое. Это исследование дает бесспорное право называть автора основоположником космонавтики. Впервые языком цифр и формул Циолковский доказал реальность применения ракет для межпланетных полетов. «Исследование» вышло в Санкт-Петербурге в журнале «Научное обозрение» на 20 лет раньше книги германского профессора Оберта «Ракета к планетам», где ни слова не говорилось о Циолковском.
Чтобы раздобыть бумагу, Чижевский отправился за сорок километров от Калуги на бумажную фабрику, прочел там несколько лекций для рабочих, а говорить он мог о медицине, физике, математике, литературе и истории. Бумагу плохого качества, но в три раза больше, чем требовалось для книжки в 2 печатных листа, погрузили на розвальни. Калужская типография отпечатала 1 тысячу экземпляров книжки под названием «Ракета в космическое пространство» с датами 1903–1923 гг. Циолковский к старому тексту сделал приписку: «Дело разгорается, и я зажег огонь. Только тот, кто всю жизнь занимался этим трудным вопросом, знает, сколько технических препятствий еще нужно одолеть, чтобы добиться успеха». Командир Красной Армии и бывший генерал-майор Чижевский сел за перевод текста на немецкий язык, но латинского шрифта хватило только для предисловия.
Так, в январе 1924 года в Калуге удалось, не имея денег, отпечатать книжку. Автор предисловия Александр Чижевский по адресам, найденным в библиотеке Московского университета, разослал 250 экземпляров в научные институты, библиотеки, видным ученым десяти стран. По 10 экземпляров отправил в Германию и Америку профессорам, повторившим расчеты Циолковского. Из Берлина Герман Оберт прислал в Калугу письмо со словами: «Вы зажгли огонь, и мы не дадим ему погаснуть...»
Неизвестно, как бы сложилась слава «отца космонавтики», если бы тогда Чижевскому не удалось отстоять приоритет не только друга, но и России. Несмотря на разницу лет — Константин Эдуардович родился в 1857 году, а Александр Чижевский 40 лет спустя, — старый и малый подружились.
Другая научная идея, принесшая Чижевскому известность и страдания, состояла в том, что отрицательные ионы воздуха оказывают благотворное влияние на все живые существа, включая человека. Чтобы ее доказать, в дом отца сын в 1919 году завез на потеху всей Калуге ящики с белыми крысами и, облучая их, измерял вес, наблюдал за поведением животных, сравнивал с контрольной группой и научно подтвердил свою теорию. Деньги зарабатывал живописью. Писал пейзажи, их охотно покупали на рынке. Размноженный на ротапринте доклад отправил лауреату Нобелевской премии профессору Аррениусу и получил приглашение приехать для работы в Швецию.
Ленин и Луначарский, нарком просвещения, ведавший наукой, решили командировать Чижевского в Стокгольм. Но когда экспериментатор сидел на чемоданах, в пять утра приехал мотоциклист с коляской и доставил его в наркомат по иностранным делам, где работавший по ночам нарком Чичерин сообщил: командировка откладывается. В Кремле решили, что по примеру выехавшего в те дни за границу поэта Бальмонта Чижевский ничего хорошего о советской власти журналистам не расскажет.
За границу его никогда не выпускали, хотя приглашения поступали постоянно. Даже тогда, когда в Нью-Йорке Первый международный конгресс по биофизике избрал Чижевского почетным председателем конгресса и просил присудить ему Нобелевскую премию. Обращение к шведам заканчивалось словами: «Чижевский олицетворяет в ХХ веке монументальную личность Леонардо да Винчи». От такой чести Александр Леонидович, поблагодарив коллег, поспешил «по этическим соображениям» отказаться.
Жизнь Чижевского похожа на качели. В одну сторону он летит окрыленный «Постановлением правительства СССР о работе проф. А.Л.Чижевского» с двумя денежными премиями — Совнаркома СССР и наркомата земледелия СССР. С трехкомнатной квартирой на Тверском бульваре, 8, в придачу. В другую сторону падает с приказом наркома земледелия СССР об увольнении с поста директора Центральной научно-исследовательской лаборатории ионификации, ЦНИЛИ, со всеми филиалами по стране.
Пришлось безработному профессору продать скрипку, на которой играл Паганини.
Сживал со света директор Всесоюзного института животноводства Борис Завадовский. В отличие от Нобелевского лауреата Аррениуса в силу отрицательных ионов этот профессор не верил. В 1935 году в «Правде» выходит его статья «Враг под маской ученого». На что Сталин прореагировал спокойно: «Надо еще посмотреть, кто враг...». Затем вышла статья «Против научной халтуры». Через год появляется редакционная статья «Правды» под названием «Безмерная наглость лжепрофессора Чижевского», по всей видимости, того же автора.
Иначе чем политическим доносом назвать еще одну его публикацию нельзя: «В статьях, напечатанных вплоть до 1939 года во французских журналах, Чижевский продолжает выступать перед капиталистической реакцией в качестве автора теорий, охаивающих Великую Октябрьскую социалистическую революцию и подающих надежду международной реакции на крушение этой революции».
Конечно, Сталин, по примеру Ленина, отслеживал всю печатную продукцию СССР и заметил труд о влиянии солнечных бурь на пролетарскую революцию. Но публично не опровергал. Делали это другие, представляя Чижевского «мракобесом», заставляя публично отказаться от идефикс. Он потерял сон и покой. Но не свободу.
Как вспоминал Александр Леонидович, «в конце 20-х годов И.В.Сталину была доложена суть моих работ в грубо извращенной форме, но после его личного разговора с Н.А.Семашко дело уладилось без каких-либо последствий». Николай Семашко занимал должность наркома здравоохранения СССР и понимал, что нашествие саранчи и эпидемии действительно связаны с бурями на солнце.
Но статьи директора института животноводства сыграли роковую роль в судьбе поэта, художника и гениального ученого. В Челябинске, куда Чижевский с семьей эвакуировался, его арестовали. Вместе со свободой лишился рукописи по электронной медицине. Работой этой «гордился и очень любил каждую ее страницу». То был «двадцатилетний труд, объемом около 40 печатных листов, погибший вместе с другими моими рукописями в количестве около ста папок научных материалов».
Судили «за восхваление гитлеровской армии и критические высказывания в адрес научного и политического руководства СССР». Хотя известные актеры Малого театра, с которыми арестованный выехал из Москвы на Урал, опровергали донос, наш Леонардо да Винчи в 45 лет оказался за колючей проволокой. А в Москве оперуполномоченный лейтенант госбезопасности П.И.Голованов докладывал начальнику 13-го отделения 3-го спецотдела НКВД СССР капитану госбезопасности тов. Шепилову: «Доношу, что по ордеру № 635 от 29 марта 1942 г. на производство обыска в квартире Чижевского по адресу: Тверской бульвар, дом № 8, кв. 6, в 2 опечатанных комнатах мной обнаружены в большом количестве научные работы (рукописи) Чижевского и других научных работников следующего характера: 1) Аэроионизация в медицине. 2) Вопросы зоопсихологии. 3) Проблемы ионификации и другие научные проблемы. Кроме того, имеются в большом количестве иностранные журналы и брошюры, а также разные стихотворения Чижевского, изданные в Калуге в 1919–1920 гг. Весь указанный материал мной просмотрен». Оставленные вещи в квартире лейтенант передал на попечение дворника. После ареста Чижевский не утратил способности писать стихи.
В смятенье мы, а истина — ясна,
Проста, прекрасна, как лазури неба:
Что нужно человеку? — Тишина,
Любовь, сочувствие и корка хлеба.
Какой силой духа надо было обладать, чтобы в камере, где температура не превышала 5 градусов и не давали кипятка, чтобы согреться, написать:
Темно вокруг тебя, и страшно бытиё.
Благодари судьбу, а не пытай её.
Неверен солнца свет: всё — бред, всё — тлен: пойми!
И даже чёрный день как дивный дар прими.
Как удалось Чижевскому в лагерях и ссылке заняться третьей, главной темой, исследованием крови? «Врачи-лаборанты под моим руководством работали то при объединенном госпитале, где у меня работало до тридцати человек врачей и лаборантов, то при большом госпитале областной больницы, то при институтских клиниках. Я возглавлял клиническую лабораторию при онкологическом диспансере и состоял научным руководителем станции по переливанию крови». Все это разворачивалось не в Москве, где без диплома медицинского факультета не позволили бы заниматься врачеванием, значит, все происходило в лагере и в ссылке.
Красавица жена, актриса Малого театра, не дождалась мужа, развелась с ним. В лагере заключенный встретил на концерте самодеятельности дочь барона Нину Энгельгардт, обладавшую красивым голосом. Ее лишили свободы за враждебное происхождение. Из Караганды они вернулись в Москву мужем и женой. Нина Вадимовна великолепно печатала на машинке. На вопрос, заданный на пороге квартиры о встрече Цандера с Лениным, я получил отпечатанный ею подробный ответ, записанный со слов Александра Леонидовича.
«...Я сидел в середине зала и потому не все видел, что происходило в президиуме. В это время пришел Владимир Ильич Ленин. После доклада я хотел поговорить с Ф.А.Цандером, но сразу отыскать его в толпе не мог и, только подойдя ближе к трибуне, увидел, что он окружен людьми и разговаривает с В.И.Лениным. Я подождал, когда Ф.А.Цандер освободился, подошел к нему, похвалил его доклад и поздравил с успехом. Фридрих Артурович был очень возбужден и взволнован только что состоявшимся разговором с Владимиром Ильичом. В первый момент я пожалел, что не подошел к Владимиру Ильичу и не рассказал ему о К.Э.Циолковском, но, подумав, решил, что это было бы не тактично по отношению к Ф.А.Цандеру...»
Жить вместе в Москве пришлось недолго. Больное горло поразил рак. Отрицательные ионы перед ним оказались бессильны. В феврале 1964 года я получил «с наилучшими пожеланиями и с искренним приветом от автора» изданную обществом «Знание» книжку «Солнце и мы». В «Московской правде» 7 марта я назвал Чижевского «ученым с мировым именем, автором многих фундаментальных трудов, изданных в СССР и за рубежом». В том же марте на «добрую память от автора» получил журнал со статьей «Аэроионы и жизнь», размноженный в количестве 486 000 экземпляров.
В декабре 1964 года «Партийная жизнь» в пасквиле «Темные пятна» оклеветала Чижевского и высмеяла меня и всех, кто помянул его добрым словом. Прочесть о своих «темных пятнах» Александр Леонидович не смог. Журнал вышел в дни его похорон. Он умер 24 декабря 1964 года. Полгода спустя журнал ЦК КПСС, получив невиданный отпор, «много коллективных и индивидуальных писем» от действительных членов Академии наук СССР, академий медицинских и сельскохозяйственных наук, известных докторов наук, врача-космонавта СССР Бориса Егорова, вынужден был опубликовать первое в своей истории опровержение.
Так началась посмертная слава мученика и героя науки.
Спустя десять лет после «Темных пятен» Нина Вадимовна прислала изданную с большими сокращениями книгу мужа «Вся жизнь» с надписью «На память об А.Л.Чижевском».
Такие люди не забываются.