Ранней осенью 2011-го вечер был томным.
Самовар стоял на пеньке в центре двора, начищенный и пузатый, словно свадебный генерал, пламенел закат, а откуда-то из залы доносились «Амурские волны», а затем «Отцвели уж давно хризантемы в саду...».
Хризантемы действительно отцвели.
...«Купцы гуляли».
Неприметный особнячок в переулках Москвы, в комнатках высокие двери и фотографии на стенах, и обязательный рояль, и старинное зеркало — их штаб-квартира.
Тронутый временем быт, где так легко мечтается о том, что было бы, если бы ничего не было.
В смысле войн, революций, репрессий, экспроприаций.
Кем были бы тогда эти люди, что сидят передо мной, в каких верхах витали бы? Снизошли ли бы вообще до общения...
— Вас это не трогает, Екатерина, и вряд ли вы сможете понять, как увела ЧК моего деда, крупного булочника и домовладельца, из дома в 19-м году, — говорит Эмилия Морозова, член общества. — Бабушку с малолетней мамой отправили на выселки, лишили всех прав и даже хлебных карточек. Не вынеся страданий, мама умерла в 34 года, а я с пяти лет росла по детским домам...
Ольга Сергеевна Бимман, завсегдатай здешних собраний, если можно так выразиться, его архивариус, в трогательной белой кофточке, которая столь к лицу благородным дамам во все времена, перечисляет подробно мытарства, которые пережила ее семья.
— Боже мой, если бы вы видели наш фамильный дом!!! Все, все национализировали — даже ложечек не осталось. Пришел комиссар и два солдата, сказали, чтобы мы убрались в течение трех дней, что все наше имущество стало теперь народным достоянием, то есть украдено, — она рассказывает об этом так живо, словно сама была свидетельницей того рокового визита.
Хотя лет ей всего 73, и родилась Ольга Сергеевна уже во вполне советское время, и не могла застать, помнить лично, ни «коллекции гравюр, ни нотную библиотеку, ни даже инкрустированные перламутром семейные диковинки и редкости», о которых говорили родители.
Дома у Ольги Сергеевны нет. Только кирпич под столом, его символизирующий.
В советские времена она трудилась до седьмого пота на заводе в Средней Азии, потом — снова революция, развал уже СССР, оказалась вместе с племянницей в Москве, чуть не приживалкой у чужих людей.
Без ничего.
На старости лет жилье снимает. Написала книгу «Купечество Москвы. История. Традиции. Судьбы», готовит к изданию воспоминания о ярославском купечестве, об участии купцов в войне 1812 года. «А еще я борюсь за возвращение мне родового дома, на который имею законное право, гарантированное мне Конституцией Российской Федерации, только обязательно напишите об этом», — просит она.
Самовар закипел. Вечерело.
«Все беды в России — от Чехова!»
— Писатели пишут не то, что есть на самом деле, а то, что им хочется написать. От их фантазий и беды все в России. На фабриках моих предков в Серпухове ставились спектакли Чехова, читали его трактаты. Чехов купил рядом усадьбу Мелихово и часто бывал у нас, описывал жизнь пролетариев, — рассуждает Александр Дмитриевич Коншин, нынешний глава Московского купеческого общества. — В итоге такую ерунду сочинял, что и читать стыдно. Мол, капиталисты над рабочими издеваются, жизнь простого люда совершенно невыносима. Его встречали как дорогого гостя, на экскурсию по цехам водили, образованных рабочих показывали, но правда жизни ему не понравилась, он сам из головы чего-то навыдумывал, и все вы такие, сочинители!
Потомок фабрикантов Коншиных автора «Вишневого сада» и «Чайки» и спустя век простить не может. «Как талантливого писателя Чехова я люблю, но как человека — не уважаю и презираю, потому что он искажал правду в угоду социальному заказу, ради дополнительного заработка, продался за гроши...» — безапелляционно заявляет Коншин.
О России тех лет действительно судят по несчастному Ваньке Жукову, а не по сохранившимся записям в бухгалтерских книгах фабрик Коншиных, свидетельствующих о том, что для удобства рабочих при предприятиях имелись большие спальни, оборудованные по всем правилам гигиены, собственные дома с квартирами, поселок с 350 отдельными домиками, харчевые лавки с хлебопекарней, больницы, школы, чайная с театром...
Начиная с XVIII века семейная фирма Коншиных входила в пятерку ведущих хлопчатобумажных предприятий России. Благодаря Коншиным Россия перестала зависеть от поставок английского хлопка.
— Предки наши разбогатели не вдруг, — вздыхает Александр Дмитриевич. — Первые Коншины принадлежали к старинному роду посадских людей, фамилия наша известна с XVI века. Это уж потом мы породнились с Потемкиными, Баратынскими, Корсаковыми. Глинки... Мы сами из низов поднялись — по копеечке, по рублику приумножали состояние.
В этом, по мнению потомка подмосковных фабрикантов, основное отличие нынешних нуворишей от когдатошних первой гильдии купцов.
— Богатство наше росло от поколения к поколению. Сначала у прапрапрадеда появилась маленькая лавчонка, затем у правнука — первое производство. Вкладывали деньги, расширялись, находили новые рынки сбыта. Основные активы держали на родине, а не в Швейцарии какой. Поэтому-то, когда в России произошла революция, большинство из наших, из купцов, в отличие от дворян и не эмигрировали до последнего. Имущество здесь оставалось. Предки были твердо уверены, что этот бардак долго не продлится...
Наученные горьким опытом прежних экспроприаций, нынешние хозяева жизни предпочитают все же хранить капиталы подальше от страны, предсказать будущее которой ну совершенно невозможно...
И разве можно их в этом винить?
— Дом на Пречистенке, теперешний Дом ученых, наш, фамильный, и японское посольство тоже, — перечисляет Александр Дмитриевич. — И еще с десяток зданий, цвет старой Москвы. Вот, говорят, какое право мы имеем это требовать, столько лет прошло, строй два раза сменился. А вы представьте, что у вас отняли все, ограбили и даже не извинились... Я пытался предъявить претензии нашему государству и Японии, пытался вернуть свое имущество, но увы, пока тщетно... — последний Коншин смолит сигарету за сигаретой, костеря, наверное, в душе все того же Антона Павловича и совершенно забывая про собственного дедушку-вольнодумца Александра Коншина, что слыл толстовцем и дружил с революционером Бонч-Бруевичем.
Маялась купеческая душа, раздваивалась, страдала. С одной стороны, плоть от плоти русского народа с его «Дубинушкой», с другой — европейское образование, менталитет, и при грамотно организованном бизнесе остается еще много свободного времени...
Отсюда и водка, и цыгане, и поиск смысла, и финансирование будущей русской революции — себе на погибель.
Праправнук Саввы Морозова: «Я против реституции»
Он такой... Глаз не отвести. Часы, кудри, кофе эспрессо...
Наверное, прадедушка Константина Жукова, легендарный Савва Морозов, глядя с небес, остался бы весьма доволен — если уж не окружающей нас действительностью, к сотворению которой и сам, чего уж там, приложил немало усилий, то уж точно столь импозантным потомком.
Легендарный фабрикант и меценат, основатель МХАТа, открывший для России Левитана и Врубеля, в российской истории миллионер Савва Морозов остался прежде всего тем, что ради любви к актрисе спонсировал большевиков.
И сам пал их жертвой на Французской Ривьере.
Большевистские газеты «Искра», «Новая жизнь» и «Борьба» издавались на деньги Морозова.
Его праправнук Константин Жуков издает бортовые журналы для VIP-персон «Внуково-3», их читают в бизнесджетах.
В переполненном кафе в двух шагах от храма Христа Спасителя пролетарки-официантки снуют между столами, а мне, если честно, так и хочется спросить: о таком ли будущем мечтал его предок? «Фамильная черта Саввы Морозова — упрямство, я думаю, что и в общении он являлся человеком сложным и очень разносторонним», — говорит Константин.
Охотно верю.
Со всеми моими вопросами Константин изначально, еще даже до того, как я их задаю, категорически не согласен. Сказывается, видимо, горячая морозовская кровь. «Вы за реституцию?»
— Лично я не за. Ничего нам не вернут. Поэтому бессмысленное дело мечтать о том, чего никогда в этой стране не допустят. Я живу тем, что у меня есть.
— Савва не покончил с собой, как любили об этом писать. Он был убит. Я убежден. Его отпевали и похоронили на старообрядческом кладбище, что по тем временам, если бы он действительно застрелился, было бы совершенно невозможно...
— Он отказался финансировать большевиков, и это определило его конец. Свое имущество Савва застраховал на 150 тысяч, его любовница актриса Андреева, та самая, жена Горького, была выгодоприобретателем по этому полису. За эти деньги Лев Красин, один из приспешников Ленина, скорее всего, его и застрелил...
— Прадед был увлекающимся человеком. Упрямым до безобразия. Но всегда своего добивался. Свою официальную супругу Зинаиду, мою прапрабабку, увел у брата и женился, общественное мнение, старообрядческий семейный уклад не были ему помехой. Да, у каждого человека есть своя правда, то, что он думает, что это правда, но мой прадед был уверен, что его правда и есть истина.
Такие люди, как Морозов, считает его потомок, работали вовсе не ради наживы — не бесконечное тупое приумножение капиталов являлось их целью. А что-то иное, что дается или не дается изначально и свыше. «Деньги для прадеда были лишь средством для реализации идей. Тот же футбол, который в Россию завезли инженеры-англичане, выписанные прадедом по контракту из-за границы на мануфактуру в Орехове-Зуеве... МХАТ, который дед создал вместе со Станиславским и Немировичем-Данченко, — поясняет Константин. — Он делал все, чтобы театр оставался общедоступным, не повышал цены на билеты, выбирал пьесы. Между прочим, и при Сталине, и при Хрущеве, и при Брежневе в Московском художественном за нами сохранялась „морозовская ложа“. Нас туда приглашали на все премьеры. Мама дружила с Олегом Ефремовым... Сейчас этой традиции, увы, больше нет, хозяева сменились».
Потомков Морозовых при советской власти не трогали. Вероятно, из-за его репутации «правильного капиталиста».
— Но до 1985 года мама носила фамилию Кондратьева. Это довольно запутанная семейная история. Когда-то Морозов купил жилье на Остоженке, 7, для сына своего главного инженера Василия Кондратьева, подарил ему за верную службу — такой широкий жест. В свою очередь, его сына Евгения Васильевича при коммунистах не репрессировали, и он удочерил маму — из чувства благодарности и спасая ее. Квартиру, естественно, уплотнили, сделали за сто лет коммуналкой. Только недавно мне удалось выкупить ее и снова сделать своей.
После смерти Морозова в среде его рабочих еще долго ходила легенда, что хозяин не умер, а ушел «в народ».
...Вся инфраструктура — больница, родильный дом, театр, стадион, бараки, что построил Савва Морозов для рабочих Никольской мануфактуры в Орехове-Зуеве, — до сих пор служит верой и правдой людям. Традиция, однако.
Сам Константин отношения со своими коллегами из купеческого общества поддерживает слабо. Он считает, что традиции есть вещи нематериальные и все это ни к чему.
«Предки наши жили так, чтобы не было стыдно потомкам. Не кутили, не безумствовали, имя свое не позорили».
Честное имя — вот главный капитал.
Водочный король Борис Смирнов
Даже у кадровиков Девятого управления КГБ, людей, выдрессированных на поиск «неправильных биографий», не возникало никаких сомнений насчет личного охранника Косыгина по имени Борис Смирнов.
А ведь он был прямым потомком создателя самого главного национального символа России. На всех языках мира это слово звучит одинаково. Мир изменится, России не будет — водка «смирновка» останется.
Но именно распиаренный фамильный бренд и сослужил в итоге плохую службу своему владельцу.
Во времена перестройки Борис Алексеевич Смирнов решил научить «дорогих россиян» пить не хрен знает что, а красиво.
Двадцать лет назад, во младенческие годы вновь нарождающегося русского бизнеса, думалось, что это будет легко. Были бы честь, желание и знание технологии. Он официально зарегистрировал семейный бренд «Смирновъ». Наладил производство. Вспомнил историю. «Для воссоздания антуража кабинета моего прапрадеда Петра Смирнова, основателя нашей династии, я нашел настоящие раритеты — коллекции бутылей и штофов, книги, фотографии тех лет, подлинные картины. Мой кабинет в старом особняке на Пятницкой с видом на Кремль был обставлен антикварной мебелью, но жемчужиной интерьера был портрет Петра Арсеньевича Смирнова над моим столом», — вспоминает Борис Алексеевич.
Осовремененный продукт вкупе с дореволюционной рецептурой. В самый неудачный год новую «смирновку» продавали по 5 миллионов бутылок. «Лучше водки напитка нет, — утверждает Смирнов. — Что русский человек без нее?!»
Я пытаюсь оспорить это утверждение — мол, простой-то народ спивается, страна гибнет...
«Разве виноваты мои предки, что пьянство стало нормой жизни? Нынче пьют от безнадеги, от тоски... Что попало пьют. Но в повальном пьянстве виновата не водка, а то, что под нее маскируется. Истинная водка — это лекарство».
Но вернуть водку к ее истокам Борису Смирнову, увы, так и не удалось.
Дело в том, что еще в советские годы продукт под таким же брендом выпускали американцы — Smirnoff, якобы права на нее им продал один из сыновей Петра Смирнова, эмигрировавший после революции за границу. Так ли это было или не так — дело темное. Сам Борис Алексеевич утверждает, что именно этот предок по боковой линии (у водочного короля было 12 детей) отказался от своего наследства и не имел права им распоряжаться.
Похоже, это понимали и сами американцы, еще в советские времена не раз делавшие заход на наш рынок со своим сорокаградусным напитком, но их туда не пускали.
«Честь дороже выгоды!» — повторяет Борис Смирнов слова предка. То, что не удалось иностранцам при Советском Союзе, легко воплотилось в самый страшный сценарий конца 90-х годов... На предложение продать родовое имя в русской транскрипции — Смирновъ — Борис Смирнов ответил категорическим отказом.
И в один прекрасный день у него отняли не только имя, но и водку. Выбросили вон из особняка с видом на Кремль и даже коллекцию штофов в его бывшем кабинете новые хозяева бизнеса оставили себе.
С боем удалось отстоять только книгу о прапрадеде — весь ее тираж свалили гнить в подвал.
Доказать свою правоту Борису Алексеевичу так пока и не удалось. Сейчас этим славным купеческим русским именем владеют англичане.
Они не мы
— Уважай власть, будь честен и правдив, уважай право частной собственности, люби и уважай человека, — рассказывает глава Московского купеческого общества Александр Коншин основные принципы работы своей организации. У него бархатный голос, и если закрыть глаза, кажется, будто сидишь в зрительном зале, а на сцене какой-то актер читает слова из очень старой и вышедшей из моды пьесы.
«Будь верен своему слову, живи по средствам, способствуй процветанию России...» — перечисляет Коншин добрые дела, которые они делают, полезные мероприятия, литературно-музыкальные салоны, заседания философского кружка, репетиция камерного хора «Московские певчие»...
Молодые ребята, «будущие великие бизнесмены», заглянувшие к купцам на огонек, в клуб молодых предпринимателей, с интересом вслушиваются в речь председателя. По периметру двора общества развешены эротические картины — сегодня здесь проходит выставка-аукцион. «Надо же чем-то привлекать талантливую молодежь!» — объясняют завсегдатаи.
...Московское купеческое общество было открыто двадцать лет назад, по всей стране искали еще живых потомков фабрикантов и промышленников, собрали их, почему-то вместе с дворянами, и бродили оба привилегированных сословия по огромному залу особняка на Варварке. Неприкаянные правнуки Хлудовых, Мамонтовых, Рябушинские, выписанные аж из самого Парижа...
Все гадали — зачем?
— Это был 91-й год, — вспоминают очевидцы. — Все мы были тогда еще романтиками и искренне верили, что это начинание во что-нибудь да выльется — в принятие закона о реституции, например. Честно говоря, мы подозреваем, что в свое время подобные проекты — воссоздание аристократических обществ — были сделаны под патронажем спецслужб. Никто ж еще не знал, куда дальше двинет, будут ли возвращать государственное имущество старым дореволюционным владельцам, и если все-таки будут, как того требуют международные законы, то в какой форме и возможно ли сорвать на этом куш? Страна находилась тогда на распутье... Кто знает... У России был шанс признать свои прежние ошибки... Если бы нам все вернули... Но все закончилось приватизацией!
Кто-то из бывших попытался играть в политику и неожиданно умер. Кто-то уехал-таки навсегда за границу.
Но увы, никто не достиг величия своих прадедов. Иные времена — иные правила игры. Чтобы попасть сегодня в список «Форбс», одного купеческого слова недостаточно.
Самый благополучный пример — Дмитрий Абрикосов, праправнук основателя кондитерской фабрики, переименованной затем в честь революционера Бабаева... Ему удалось воскресить имя прапрадедушки, и теперь он выпускает шоколады-мармелады.
Ко мне на встречу он пришел с подарком — упаковкой новых вафель. Но затем наотрез отказался, чтобы его прямая речь приводилась в статье: «Мне категорически не нравится освещение данной темы».
Да, потомки фабрикантов и промышленников хотят, чтобы не только об их предках, но и о них самих говорили с придыханием. Чтобы никто и не смел цитировать Гиляровского с его смачным описанием знаменитых купеческих загулов, что Чехов был «нищим и выставлял себя благотворителем», а Островский так и вообще писал фантастические пьесы про темное царство.
Хотя если бы все было так благостно в России и капиталисты сливались в экстазе с пролетариатом, откуда тогда эти последующие сто лет революций, террора и хаоса?
Людям свойственно идеализировать прошлое, особенно то, в котором они никогда не жили.
А еще людям свойственно идеализировать себя.
Но за деяния предков всегда расплачиваются потомки. Вот они и расплатились. Знаменитые прадеды строили богадельни и больницы, известные на всю Россию, странноприимные дома. Их седые правнуки искренне верят, что когда-нибудь тоже начнут вершить великие дела. А пока пьют чай с баранками. Но и это для них, как признался глава московского купечества Александр Коншин, «слишком накладно».
И мне вдруг стало безумно жаль этих людей. Чье время безвозвратно ушло.
«Отцвели уж давно хризантемы в саду...»