Мы договорились пересечься в ресторанчике на Ленинском проспекте — здесь Шура частый гость. Официанты, узнав про нашу встречу, учтиво предупреждают, мол, поосторожнее с ним, характер уж очень непредсказуемый и взрывной. В дверях певец появляется всего лишь с пятиминутным опозданием, что большая редкость для представителей шоу-бизнеса. Усаживается за стол и, откинув меню, хватается за пудреницу: «Ну, где тут у вас камеры, зря, что ли, красилась?» — нарочито с женскими нотками взвизгивает он. Ну точно, думаю, еще та истеричка. Не заметив даже фотоаппарата, Шура меняется в лице: «Вот я дура!». И уже совершенно мужским голосом прибавляет: «Тогда стопку водки мне. И без закуски».
— Знаешь, такие резкие перемены врачи приписывают в основном шизофреникам. Сам-то не пугаешься такого раздвоения?
— А чего тут бояться, это ведь работа. Ну как в цирке у клоуна. Этот шальной образ появился благодаря моей бабушке Вере Михайловне. Она у меня такая залетная, цыганских кровей. Ну и я вслед за ней начал ярко одеваться. Так появился тот Шура, которого все знают.
— А ее не смущало, что мальчик и на каблуках прыгает?
— Это сейчас все любят копаться в чужом белье, а тогда это никого не смущало. Даже братву — всем все нравилось. А знаешь почему? Потому что было все честно. Ведь пел я только живьем и каждый раз закатывал настоящие истерики, если мне предлагали «сбацать под фанерку». К тому же я не пропагандировал гомосексуальных отношений, не кричал: «Я укушу мочку твоего уха, сладкий». Я просто пел свои песни, скакал на каблуках и веселил народ. Как клоун, расписная матрешка — там не было черта с хвостом.
— Но все же тебе до сих пор приписывают нетрадиционную ориентацию, даже несмотря на то что ты вывел в свет свою невесту...
— Я тебе больше скажу — мне до сих пор идут предложения интимного характера от богатых мужчин. Я мог бы стать любимой содержанкой, если бы не одно но... Я несколько другой направленности. Не буду скрывать, мне может понравиться красивый человек мужского пола. Я вообще люблю правильно сложенных, красиво одетых и умно говорящих людей. Но чтобы полезть к нему в постель — я просто не вижу в этом смысла.
— То есть хочешь сказать, у себя на кухне ты настоящий мужик, стукнул по столу — и все засуетились?
— Ну не до такой степени, в этом смысле я очень спокойный. Хотя в семье все мужские обязанности могу полностью взять на себя — и посуду помыть, и шкаф собрать, и полку прибить. Я ведь сейчас ремонт в своей квартире затеял. Ее мне друзья подарили. С каждого своего концерта, оказывается, откладывали деньги мне на жилье. И на юбилей вручили ключи от квартиры. Я тогда разревелся, как девчонка, ведь сам бы я такую сумму ни за что не скопил. У меня даже мыслей что-то откладывать не было. Я привык тратить все, что зарабатываю.
Мама появляется, только когда нужны деньги
— Знаешь, сейчас вспоминаю, как тогда мне на голову свалилась популярность, и страшно становится. Ведь я стал знаменитым буквально за неделю: обложка в журнале, на радио я на первых местах хит-парадов. У меня тут же появилось бешеное количество заказных выступлений, сразу нарисовался какой-то директор. Мы только записали первую кассету, а песни уже разлетелись по Сочи благодаря пиратам. Люди не понимали, что я там пою, но всем нравилось. Даже бабушка на вопрос, понравился ли ей альбом, сказала: «Ты так у меня хорошо поешь, только на каком языке — ничего не понимаю». Людям хотелось слушать и вслушиваться. Какие такие часы, в каких кратерах — сегодня этот каламбур и танцы безумные вызвали бы только ужас. А тогда проходило на ура. Тут же появились толпы поклонниц, готовых разделить со мной постель. Но домой я шел один. У меня ведь еще с детства этот барьер общения. В школе, например, у меня совсем не было друзей. Одноклассники мне казались совершенно тупыми, я не знал, о чем с ними можно разговаривать. Меня тянуло к более взрослым людям и шумным компаниям. Например, в ресторане, где работала бабушка, я был в своей тарелке — там я научился и материться, и водку пить — познал, так сказать, настоящую жизнь.
— А бабушка на все закрывала глаза?
— Нет, она у меня строгая была. Но не успевала за всем уследить, время на это не было, работала с утра до ночи, а домой приходила — падала. Я же с девяти лет с ней только и жил. С тех пор как она меня из детдома забрала — туда меня мама определила за плохие отметки в школе. Но я ее даже понимаю. По сути, я ведь был ей не нужен. Мама рассказывала, что, когда она в 17 лет забеременела, собиралась делать аборт. Причем не раз. Потом у нее появилась новая семья — муж, любимый сын Миша. У меня, кстати, до сих пор сохранилась эта детская ревность — его мама любит, ценит и уважает. А я для нее мешок с деньгами. Но меня это уже не обижает. Единственное, за что я не смогу, наверное, ее простить, так это за родного отца. О том, что папа Коля мне никто, я узнал лишь в паспортном столе, когда по привычке в документах написал Александр Николаевич. А там мне раздраженно тетка кинула: «Какой Николаевич? Васильевич! Что вы меня путаете!». И тут я понял, почему отец со мной был так суров. Я тянул к нему руки, а он шарахался. Ждал подарков и ничего не получал. Бабушка иногда подкладывала презенты типа от папы, я бежал к нему, чтобы обнять и расцеловать, а он отворачивался: мол, это не от меня, первый раз вижу. Еще бы, ведь я ему был никто! И ему было невдомек, что мама мне этого просто не сказала. О своем родном отце я узнал, лишь когда он умер. У меня даже фотографии его не осталось, но мама как-то обронила, что я очень на него похож.
— Он знал о тебе, не пытался разыскать?
— Знал и, говорят, гордился, что его сын популярный артист. Знакомые рассказывали, что несколько раз даже был у меня на концертах. Но мама и тут отрезала все пути, сказала: «Разве не видишь, ты сыну больше не нужен!». А когда однажды появилась бабушка, его мама, я был просто на седьмом небе от счастья — все-таки родная душа, а она с порога заявила: «Ну что, хорошо пожили? Теперь давайте и мы хорошо поживем». С тех пор я с той семьей контактов больше не ищу.
— А с мамой до сих пор в сложных отношениях?
— Я не против общаться и посылаю ей деньги, когда у меня бывают. А она знает мой телефон. Но не звонит.
Наркотики — пожалуйста, а секс под запретом
— Сейчас тебе 35, и ты наконец задумался о семье...
— А раньше это было просто невозможно. Как только появились большие деньги, появились и драгдилеры, которые стали предлагать наркотики. Уж не помню, кто и как предложил мне увидеть мир в кокаиновых красках, но подсел я конкретно. Как потом оказалось, это было сделано специально — чтобы артист вдруг себе вторую половинку не нашел, мало ли, семья станет приоритетнее. Вокруг меня образовалась большая клоака, и все шло с точностью часов — поспал, поработал, покурил. Единственное, за что я богу благодарен, мне не нужны были наркотики, чтобы выйти на сцену. Мне нужен был наркотик для того, чтобы уйти со сцены и не сойти с ума в пустой квартире. Даже так называемые мои друзья доходили до двери, получали деньги и буквально испарялись. Никого не было — ни кошки, ни собаки. А по тусовкам бегать никто не разрешал. Ко мне была приставлена охрана, которая следила за каждым шагом. И график очень плотный, тут не то что отношений — секса не было. Времени хватало только на сон. Слава богу, что тогда не дошло до героина.
— Но ведь и с кокаина не всем удается соскочить...
— Мне помог Господь — сразу наградил меня болячкой. Перед тем как у меня выявили рак, мне приснился сон — сейчас уже не помню, о чем, но проснулся я в холодном поту. Потом меня разыскала Емельяна, есть такая святая в Новосибирске, которая сказала, что Господь занялся мной. Я долго боялся ехать, но потом собрался в один момент. Она сказала, в каком месте рак, чтобы томограф не искал. Ведь по-божески он называется потаенный. А у меня тогда уже пошли метастазы. Еще немного — и я бы загнулся. Меня сразу положили в одинцовский военный госпиталь. Все обошлось.
— В то время был ли кто-нибудь из родных рядом?
— Рассказывали, что мама приезжала — долго смотрела, как в одну руку капает химиотерапия, в другую лекарство от наркотиков. После этого она снова исчезла, не сказав ни слова. Я лежал на больничной койке, смотрел в потолок и думал, что вот так жизнь и заканчивается, как вдруг снова появились концерты. Мне пришлось так много выступать, что я даже начал забывать про рак. Как я потом узнал, никто никаких концертов не заказывал. Это друзья все придумали сами, чтобы вытянуть меня из этой сложной ситуации: скидывались, сами придумывали дни рождения, лишь бы я почувствовал себя нужным. И это помогло.
— Говорят, после курса химиотерапии ты сильно поправился...
— Сильно? Да меня просто разнесло во все стороны. Врачи называли это парадоксом — обычно больные худеют, а я, наоборот, растолстел до 125 кг! А ведь еще недавно весил всего 46, меня даже из-за этого в армию не взяли, приписали дистрофию. Я стоял перед зеркалом, смотрел на себя, и становилось просто противно.
— Может, стоило на диете посидеть или в спортзале попотеть?
— А я решил с этим разделаться разом. Я тогда очень хорошо подружился с Евгением Лапутиным, и он мне предложил сделать липосакцию. Мне терять было нечего, к тому же я очень доверял ему. Потом перешел на нормальное питание, носил корсеты... И, знаешь, я после этого до сих пор в форме. Только недавно пузико появилось, но сейчас я это контролирую уже диетой.
Свадьба без пафоса, дети — без порки
— Вот ты говоришь, что до Лизы у тебя серьезных отношений ни с кем не было...
— Да и с ней, честно говоря, я не рассчитывал на взаимность. Увидел ее в клубе, обменялись телефонами, звонок за звонком — мы зацепились друг за друга и уже 4 года вместе. Говорят, что мы очень похожи. А мы удивляемся — я лысый, она рыжая, вроде ничего общего. Зато понимаем друг друга с полуслова, полувзгляда. Знаешь, у нас сейчас такие отношения, которые уже трудно назвать просто любовью. У нас сейчас такой этап в жизни, который требует либо остановки на стадии «очень хорошие друзья», либо шага вперед — это я о продолжении рода. И я к этому уже готов. Знаю точно: у меня будут двойняшки — так бабушка сказала.
— А некоторые меж тем утверждают, что у тебя уже есть дети от некой Алены Поляковой. И тоже, кстати, двойняшки.
— Для меня это очень странная история. Я впервые увидел их на фотографии, прочитал их письма, ее письма, которые она отправляла в суды. Потом мы встретились на программе. Они ко мне ручки, как зомби, протягивают, а у меня аж слезы на глазах. Как же так можно детям голову забить, какой же надо быть свинской матерью! Мы потом сделали тест на отцовство, да и полиграф показал — эта девушка врет. Ей просто надоело работать уборщицей, и она решила заработать деньги по-другому — найти себе мужа в Москве. Может, кто и заметит ее с двумя детьми, такую красивую. А что, у нас немало мужиков, которые хотят жениться, но не могут иметь детей. А здесь двое нормальных уже взрослых детей. Может, ей в этом и повезет. Но она по-прежнему уперто говорит, что я забираю ее в Москву.
— А Лиза как отнеслась к такой новости?
— Она у меня адекватная девушка.
— Кстати, свадьба не за горами, будете устраивать пышную церемонию?
— Точной даты пока нет. Но широкой свадьбы мы не хотим — посидим тихо в кругу семьи, без прессы и кучи друзей. Маму, наверное, тоже приглашу. А зимой, думаю, обвенчаемся в старинной церкви Троицы Живоначальной — это наше с ней любимое место.
— За воспитание будущего потомства сам возьмешься?
— Мне очень хочется, чтобы у моих детей было счастливое детство, лучше, чем у меня. А для этого воспитывать должны и папа, и мама. Меня ведь только бабушка всему и учила, а в ее отсутствие слепая тетя Таня. Кстати, это хороший урок в жизни — следить за незрячей, ставить ей пиявки.
— Отцом будешь строгим, но справедливым?
— Пороть точно не стану, если ты об этом. И все буду разрешать. Я все-таки считаю, что ребенок должен сам развиваться и не нужно навязывать бальную школу, коньки... А что Бог заложил — то и поддержим.