В России гении не в счет.
Мы вновь залечиваем раны.
Зачем в дырявые карманы
Судьба нам золото кладет?
Вера Болдычева
Мне выпало счастье — всего несколько лет, но зато достаточно близко — общаться с Андреем Дмитриевичем. И во время выборов народных депутатов СССР. И как народному депутату. Сначала в составе “Московской депутатской группы”, затем в Межрегиональной депутатской группе в качестве ее сопредседателей.
Cоветский физик, академик АН СССР, один из создателей советской водородной бомбы Андрей Дмитриевич Сахаров
Смотрите фотогалерею по теме
Есть о чем вспомнить, есть о чем рассказать. Мы не были знакомы раньше, но быстро сблизились. Под его влиянием я окончательно принял концепцию Вселенной великого Вернадского: она состоит из двух субстанций: материальной и живой.
Один из прадедов Андрея Дмитриевича — грек, офицер в армии А. В. Суворова, помогал моим предкам переселяться из принадлежавшего тогда Оттоманской империи Крыма на предоставленные Екатериной II земли рядом с Войском донских казаков. (Елена Георгиевна Боннэр разыскала всех греческих предков Сахарова).
Но самым главным было то, что основные наши представления о выходе из социализма совпадали. Это был путь, впоследствии названный мною народно-демократическим.
За создание ядерного оружия советское государство трижды удостаивало Андрея Дмитриевича самого высокого в СССР звания — Героя Социалистического Труда. А вот за поднятое им знамя Великой Антисоциалистической революции 1989–1991 годов, за исключительный выдающийся вклад в создание новой России у сменяющих друг друга правителей этой новой России за двадцать лет не нашлось желания наградить его. Были более достойные с точки зрения Кремля.
И это далеко не случайно. Главное в наследстве Сахарова — это именно то, что номенклатурно-олигархическая постиндустриальная Россия отвергла. Об этом — об отвергнутых пророческих указаниях Сахарова — я и хочу напомнить.
Чем заменить социализм в СССР
Недавно ко мне обратился один уважаемый журнал с просьбой ответить на вопросы в рамках серии интервью. Вопросы были вполне серьезные и квалифицированные. А вот общее заглавие серии меня категорически не устраивало: “Двадцать лет капитализма в России”.
Дело в том, что я глубоко убежден, что одна из самых главных, если не главная беда России — это именно неясность в вопросе о том, что же строится в нашей стране. Недавнее замечание президента Медведева о его несогласии с “государственным капитализмом” — это продолжение уже десятилетней дискуссии.
И Сахаров, и Горбачев, и Ельцин считали, что советский строй должен быть отвергнут. Но чем его заменить?
М. С. Горбачев был убежден, что советский социализм надо заменить — но другим социализмом: обновленным, демократическим, гуманным. А при Б. Н. Ельцине по преимуществу господствовала концепция того, что мы возвращаемся к капитализму. Отсюда, например, идеи о том, что главная проблема экономики — не создание свойственной постиндустриализму трехсекторной экономики, а формирование частной собственности и слоя частных собственников.
Выдающийся мыслитель нашей эпохи — Андрей Дмитриевич Сахаров — видел и преимущества, и недостатки как государственного социализма, так и капитализма. И он выдвинул гениальную концепцию конвергенции. Идею того, что необходима такая новая социальная система, которая бы объединяла преимущества обеих своих предшественниц и преодолевала их коренные недостатки. Впоследствии этот подход называли по-разному. Мне ближе всего понятие “постиндустриальный строй”, хотя и оно не лучшее.
Идея конвергенции двух систем у Сахарова не случайна. Сахаров был физик, опирался на самую “продвинутую” область человеческих знаний. А в физике ХХ века одно из важных достижений — принцип дополнительности Бора. Если две теории несовместимы, но каждая имеет свою “правоту”, то надо не отвергать одну из них, не вести между ними непримиримую “классовую” войну на уничтожение противника, а попытаться дополнить друг друга, объединить, “конвергировать” обе теории. Принцип Бора отвергал формальную логику, на основе которой строились теории XIX века (и марксизм в том числе). Выдающиеся успехи физики ХХ века подтверждают исключительную плодотворность этого подхода.
Сахаров “приложил” высшее достижение естествознания ХХ века к общественной науке и, вполне естественно, пришел к идее конвергенции империалистического капитализма и государственно-бюрократического социализма.
Вся перестройка Горбачева и все реформы Ельцина пошли бы совершенно иначе, если бы в их основу было положено сохранение лучшего из госсоциализма и соединение его с лучшим из капитализма.
Но великое пророчество Сахарова было отвергнуто.
И наше государство никак не может признать, что у него оба дитяти — любимые. Что надо одновременно организовывать и государственные, и частные отрасли экономики. Государственную и частную медицину. Науку. Образование. Культуру. Спорт. Никогда не будет хватать детских садов, если одинаково не заботиться и о муниципальных, и о частных детских садиках. Спорить надо совсем о другом: где эффективнее государственное, где — частное, а где надо иметь и то и другое, в каких соотношениях.
Чем заменить СССР?
Андрею Дмитриевичу было ясно, что крах государственно-бюрократического социализма приведет к распаду Советского Союза как империи, основанной на жесткой вертикали власти КПСС и подчиненных ей армии, госбезопасности и милиции.
Но чем империю заменить? Многие члены Межрегиональной группы от союзных республик настаивали на независимости своих стран. Ельцин вначале колебался, но быстро понял, что его власть в России требует его согласия на независимость республик, и он принял идею отказа от СССР в любой форме, приемлемой для республик, прежде всего Украины.
Андрей Дмитриевич хорошо понимал, что такое ядерный и космический комплексы. Что такое единый военно-промышленный комплекс. Что такое в СССР общие энергетика, транспорт, машиностроение. Общая наука. Вариант “роспуск СССР” к неизбежным бедам, связанным с выходом из социализма, добавит еще массу новых бед.
Летом 1989 года он спросил меня, как я отношусь к судьбе СССР. Я ответил: империя должна быть упразднена. Но на этом лозунге нельзя зацикливаться. Весь мир идет к интеграции, к глобализации. А мы разрушим не только цепи, но и реальные связи. Надо думать о чем-то типа Европейского сообщества.
Андрей Дмитриевич ответил: но ряд республик предпочтет объединиться не с нами, а как раз с этим сообществом. Я ответил: если их там примут — пусть идут. Но это не более 10–15% населения СССР, по существу две окраины: Прибалтика и Кавказ. Сахаров сказал: я рад, что у нас с вами общая позиция. Я, добавил он, сейчас работаю над проектом будущей Конституции. Считаю, что она должна быть в основном общей для большей части бывшего СССР. И будущую страну можно было бы назвать Евроазиатским союзом.
А. Д. Сахаров исходил из идеи полного преобразования, но в основном сохранения СССР. Андрей Дмитриевич вполне лояльно относился и к Европейскому сообществу, и к НАТО. Но считал, что нам надо не обивать пороги этих организаций, а создавать свой Евроазиатский союз.
К сожалению, проект Конституции Сахарова для будущего союза даже не был по-настоящему опубликован. И — тем более — не обсуждался. Бывшая коммунистическая бюрократия в союзных республиках узнала, что самый надежный путь остаться у власти — это взять в свои руки знамя независимости своих стран. Ельцин принял позицию партийной и государственной бюрократии Российской Федерации. А Горбачев, не сумев решительно отмежеваться от СССР (например, пойти на перенос столицы СССР из Москвы; пойти на существенное ограничение своих прав как президента на старте нового Союза и т. д. ), проиграл битву за новый СССР.
Великая историческая задача новой интеграции и глобализации перешла в руки номенклатуры (рассматривавшей любое объединение с точки зрения своих постов, должностей, зарплат и привилегий) и в руки олигархов (рассматривавших все в свете своих монополий и прибылей). И сейчас к новому мировому восстанию в арабских странах, в Европе, в Азии против реализуемых форм интеграции российская власть не готова.
И в этой области пророческое предложение Сахарова о Евроазиатском союзе новая российская бюрократия отвергла. Пророк и здесь не был услышан.
О “хождении” демократов “во власть”
Наряду с проблемой характера антисоциалистической революции и проблемой судьбы СССР третьим стратегическим вопросом был вопрос о месте и роли демократических сил в революции 1989–1991 годов.
У меня сложилось впечатление, что сначала А. Д. Сахаров считал реальной перспективу того, что антисоциалистическую революцию возглавят демократические силы. Во всяком случае, весной 1989 года я слышал, как он вполне серьезно спрашивал одного из демократических народных депутатов — сможет ли он возглавить правительство СССР при демократе-президенте? Видимо, перспектива Вацлава Гавела в Чехословакии и Леха Валенсы в Польше проецировалась им и для перемен в СССР.
Но, как настоящий ученый-аналитик, Андрей Дмитриевич быстро пришел к выводу о нереальности варианта руководства преобразованиями в СССР со стороны демократов.
Хотя идеи демократических реформ — и в части конвергенции, и в отношении СССР — имелись, советская интеллигенция какой-либо более или менее развернутой программы реформ заранее не обсудила и народу не предложила.
А сами народные массы были настроены революционно. Но по преимуществу основой этого настроения были не желание и готовность работать, а социальное иждивенчество, настроения ожидания благ “сверху”, “задарма” — стоит только отменить привилегии начальства в духе Ельцина, преодолеть в духе Гдляна коррупцию среди начальства. Словом, сменить “плохого барина” на “доброго”.
И, наконец, потенциальный лидер демократов — Борис Николаевич Ельцин — к роли лидера огромной страны был готов процентов на семьдесят пять. К роли лидера реформ — процентов на пятьдесят. К роли лидера демократических реформ — процентов на двадцать пять. А к народно-демократическим реформам вообще не был готов.
В сложившейся ситуации Сахаров принял решение: если мы не можем возглавить революцию, то должны стать настоящей боевой оппозицией. Конкретно он предложил следующее.
Так как о единой программе мер мы не можем договориться, давайте примем в качестве программы всего один пункт — отстранение КПСС от власти, отмену статьи 6 Конституции. С этим согласны все: от демократов до монархистов, от анархистов до либералов.
А в отношении нынешней власти примем лозунг условной поддержки Горбачева. Поддержка только тогда и только в том, что, на взгляд оппозиции, служит выходу из социализма.
В лице “Демократической России” был создан мощный объединенный народный фронт, сокрушивший в конце концов КПСС. К сожалению, к следующему этапу, к действиям после краха КПСС, мы не подготовились. Но это уже не вина Андрея Дмитриевича — он умер еще в 1989 году.
А сам Горбачев постарался сделать все, чтобы основа его условной поддержки с нашей стороны постоянно сужалась как шагреневая кожа.
Но самым главным было то, что после смерти Сахарова демократы решили “идти во власть”. Отказаться от роли оппозиции.
Это была генеральная ошибка. По существу демократы имели большинство всего в нескольких городских Советах, прежде всего Москвы и Ленинграда. А на российском съезде демократы были уже в меньшинстве. И “хождение во власть” Ельцина потребовало от него торга с депутатами-коммунистами, уступок им. Начался процесс развития России по номенклатурно-олигархическому пути. Соглашательство демократов закономерно завершилось их изгнанием из власти.
Я достаточно быстро осознал, что в основе непростых отношений Андрея Дмитриевича и Бориса Николаевича как сопредседателей Межрегиональной депутатской группы, которые мне постоянно приходилось “налаживать”, лежит именно отношение к власти.
Для Андрея Дмитриевича вопрос о власти был очень важным. Но — как следствие. Следствием отношения власти к революционным реформам. А если действующие власти — и Горбачев в том числе — идут на перемены, они могут рассчитывать на условную, но твердую поддержку.
А для Бориса Николаевича вопрос о власти был исходным. Все строилось в свете перспектив усиления своей власти.
Когда я договорился с Михаилом Сергеевичем Горбачевым о введении Ельцина в Верховный Совет, примечательными были две реакции.
О первой мне рассказывал сам Казанник, уступивший по нашей просьбе свое место в Верховном Совете Ельцину. Казанник сказал мне, что Гдлян заметил ему: напрасно ты это сделал. Нам Ельцин нужен не в Кремле в Верховном Совете, а на баррикадах во главе масс.
А Андрей Дмитриевич сказал мне следующее: “По существу и вы, и Горбачев правы. Если исходить — а только так и надо делать — из задачи мирного хода революции, то Ельцина нельзя оставлять за стенами Кремля. Нельзя повторить горбачевскую ошибку 1987 года, когда Горбачев сам предоставил Ельцину роль и знамени, и знаменосца недовольных слоев народа. И теперь нельзя делать его вождем наших хунвейбинов и цзаофаней. Но вы сами скоро убедитесь, что Ельцин захочет более высокого поста, чем член Верховного Совета. И не успокоится, пока не займет самый высокий пост в стране. Ельцин — концентрат жажды власти. А реформами он займется только потом, когда станет ясно, что на посту первого ему не удержаться, не начав реформы.
Характерный эпизод. В конце 1989 года Сахаров выступил с идеей всеобщей забастовки. Обращение вместе с ним подписал и я, и еще несколько депутатов-межрегионалов. Сахаров постоянно спрашивал меня: подписал ли обращение Ельцин. Подписи этой так и не появилось.
Прессинг ЦК КПСС был исключительно жесткий. Нам угрожали лишением депутатских мандатов на ближайшем заседании съезда. Черниченко, как известно, не выдержал и снял подпись. А Афанасьев, напротив, свою подпись поставил. Не думаю, что Ельцина, только что выведенного из руководства КПСС, пугала перспектива лишения депутатского мандата. Сахаров оценил все так: он готов к борьбе, но не готов к нашим методам борьбы. А вы, Гавриил Харитонович, еще согласны были на избрание его единственным лидером Межрегиональной группы…
* * *
Прими Россия все три стратегических лозунга Сахарова — строительство конвергентного постиндустриального общества, Евроазиатский союз, боевая оппозиция власти при условной поддержке власти в деле реформ — история России могла бы быть иной.
Не замарав себя “хождением во власть”, демократы, оставаясь оппозицией, сохранили бы и уважение, и доверие народа. У народа был бы защитник, озабоченный его интересами, а не проблемой “прорыва” к депутатским креслам и благам.
Разумеется, отойти от “номенклатурного выхода из социализма” Россия не могла.
Уничтожение интеллектуального класса России. Ликвидация как класса ее фундамента — крестьянства. Целые поколения, посвятившие себя деятельности по разработке оружия уничтожения людей и созданных ими материальных ценностей. Все это не могло не развратить и разложить народные массы, превратить их в стадо, питомник гениев коррупции, олигархов, фашиствующих патриотов, террористов всех разливов, раболепствующих депутатов и холуйствующих бюрократов, узколобых национальных лидеров. Стадо “совков”, озлобленных своей неготовностью строить новое общество, приватизирующих то, что дала советская власть, способных только на вывоз за рубеж нефти и газа, на торговлю на сколковских аукционах умами нации.
В такой ситуации даже гений Сахарова не мог изменить генеральную линию событий. Но в рамках этой линии при нашей активной, боевой, антибюрократической оппозиции можно было заставить всех этих ельциных работать иначе. Говоря словами Карла Маркса, сказанными по другому поводу, можно было “облегчить муки родов” нового общества.
На всю жизнь запомню я и передам внукам образ старого, сгорбленного человека, затравленного доблестными чекистами, измученного годами ссылки, отрывом от любимой науки, надломленного неделями голодовок. Запомню издевательский свист, животное улюлюканье и гнусные аплодисменты большинства депутатов съезда, сознающих обреченность советского строя и свою неспособность сохранить свои кормушки в нем. Несмотря на все это, Андрей Дмитриевич день за днем упорно появлялся на открытой горбачевской перестройкой трибуне в Кремле и на экранах телевидения, чтобы донести до народа, до всех нас свои гениальные выводы.
Андрей Дмитриевич оставил нам образец того, как должен жить и работать Интеллигент и Гражданин в условиях чуждого ему государства. Андрей Дмитриевич окончательно укрепил во мне то, что составляет первооснову, фундамент интеллигента и гражданина: никогда, ничего, никого не бояться — кроме суда своего Интеллекта и своей Совести.