“Здравствуйте, мои милые, горячо любимые Валечка, Леночка и Галочка! Решил вот вам написать несколько строк, чтобы поделиться с вами и разделить вместе ту радость и счастье, которые мне выпали сегодня. Сегодня правительственная комиссия решила послать меня в космос первым. Знаешь, дорогая Валюша, как я рад, хочу, чтобы и вы были рады вместе со мной. Простому человеку доверили такую большую государственную задачу — проложить первую дорогу в космос! Можно ли мечтать о большем? Ведь это — история, это — новая эра! Через день я должен стартовать. Вы в это время уже будете заниматься своими делами. Очень большая задача легла на мои плечи. Хотелось бы перед этим немного побыть с вами, поговорить с тобой. Но, увы, вы далеко. Тем не менее я всегда чувствую вас рядом с собой.
В технику я верю полностью. Она подвести не должна. Но бывает ведь, что на ровном месте человек падает и ломает себе шею. Здесь тоже может что-нибудь случиться. Но сам я пока в это не верю. Ну а если что случится, то прошу вас, и в первую очередь тебя, Валюша, не убиваться с горя. Ведь жизнь есть жизнь, и никто не гарантирован, что его завтра не задавит машина. Береги, пожалуйста, наших девочек, люби их, как люблю я. Вырасти из них, пожалуйста, не белоручек, не маменькиных дочек, а настоящих людей, которым ухабы жизни были бы не страшны. Вырасти людей, достойных нового общества — коммунизма. В этом тебе поможет государство. Ну а свою личную жизнь устраивай, как подскажет тебе совесть, как посчитаешь нужным. Никаких обязательств я на тебя не накладываю, да и не вправе это делать. Что-то слишком траурное письмо получается. Сам я в это не верю. Надеюсь, что это письмо ты никогда не увидишь и мне будет стыдно перед самим собой за эту мимолетную слабость. Но если что-то случится, ты должна знать все до конца. Я пока жил честно, правдиво, с пользой для людей, хотя она была и небольшая. Когда-то, еще в детстве, прочитал слова В.П.Чкалова: “Если быть, то быть первым”. Вот я и стараюсь им быть и буду до конца. Хочу, Валечка, посвятить этот полет людям нового общества, коммунизма, в которое мы уже вступаем, нашей великой Родине, нашей науке.
Надеюсь, что через несколько дней мы опять будем вместе, будем счастливы. Валечка, ты, пожалуйста, не забывай моих родителей, если будет возможность, то помоги в чем-нибудь. Передай им от меня большой привет, и пусть простят меня за то, что они об этом ничего не знали, да им не положено было знать. Ну вот, кажется, и все. До свидания, мои родные. Крепко-накрепко вас обнимаю и целую, с приветом, ваш папа и Юра. 10.04.61 г. Гагарин”.
Валентина Ивановна прочла эти прощальные строки только после гибели мужа в авиационной катастрофе 27 марта 1968 года…
Первая космическая традиция
В 5.45 полностью облаченные Гагарин и Титов сели в бело-голубой автобус “ЛАЗ-695Б”. Их сопровождали врачи, Николай Каманин и члены отряда космонавтов: Валерий Быковский, Григорий Нелюбов, Андриян Николаев и Павел Попович. По дороге Юрий Гагарин попросил остановиться, вышел на бетонку, расстегнул скафандр и помочился на заднее колесо автобуса. Так он заложил одну из первых космических традиций, позаимствовав ее у авиаторов Великой Отечественной войны, которые справляли малую нужду перед посадкой в самолет.
В 6.06 космонавты и сопровождающие прибыли на старт.
7.30
Сергей Королев:
— “Кедр”, я “Заря-1”, “Кедр”, я “Заря-1”. Понял вас отлично, данные ваши все принял, подтверждаю их. Готовность к старту принял. У нас все идет нормально. Браво!
Наступила небольшая пауза. Юрий Гагарин начал тихонько напевать песню “Перекресток” (слова В.Орлова, музыка Э.Колмановского), которую в те годы исполнял популярный певец Марк Бернес:
По весне в вышине
Занимаются ранние звезды.
Я иду в тишине
На знакомый мой перекресток…
7.34
Следующим телефонную трубку получил Павел Попович (член отряда космонавтов. — В.К.):
— Юра, как дела?
Юрий Гагарин:
— Как учили.
Этот его ответ стал уже стандартным, а потому вызвал оживление и смех.
Павел Попович:
— Ну, добро, добро, давай. Ты понял, кто с тобой говорит?
Юрий Гагарин:
— Понял. Ландыш.
Опять раздался смех. Дело в том, что Поповича в отряде космонавтов прозвали Ландышем, за то что он придумал к популярной песне “Ландыши” (слова О.Фадеева, музыка О.Фельцмана) дополнительный и не совсем приличный куплет. Он звучал так:
Ты сегодня мне принес
Не букет из алых роз,
А бутылочку “Столичную”.
Заберемся в камыши,
Надеремся от души.
И зачем нам эти ландыши?
Разумеется, Гагарин прекрасно помнил этот дополнительный куплет.
Посадка
Впоследствии Юрий Гагарин сравнил это состояние с “кордебалетом” — корабль вращался вокруг своих осей со скоростью 30° в секунду. Все кружилось: в иллюминаторы были видны то Африка, то горизонт, то небо. Космонавт только успевал закрываться от слепящего Солнца. Однако сохранил самообладание и не стал опускать шторки, с интересом наблюдая, что будет дальше. Он ждал разделения, но оно не наступало — ведь не прошла “главная команда”. Приборы на доске “обезумели”. Сначала все окошки ПКРС погасли, подвижный индекс встал на ноль. Потом начали мигать окошки команд: третьей, второй, первой. Когда через две минуты после начала “кордебалета” разделения не произошло, Гагарин понял, что ситуация уникальна, но не мог оценить, насколько велика опасность подобного развития событий. Он догадывался, что перелет расчетного места посадки неизбежен, как в случае с собаками, но, прикинув “на пальцах”, решил, что сядет на территории СССР. Поэтому передал на Землю ключом код “ВН” — “Все нормально”.
Через десять минут после начала работы тормозной установки отсеки корабля все-таки разделились. Произошло это над Средиземным морем, на высоте 130 км — по резервной схеме от термодатчиков. При разделении Гагарин услышал хлопок, затем почувствовал толчок. На ПКРС погасли все окошки, осветилась только одна надпись: “Приготовиться к катапультированию”. Юрий Алексеевич закрыл шторку “Взора” и принял соответствующую позу.
По мере движения в атмосфере беспорядочное вращение корабля стало замедляться, а перегрузки — плавно нарастать. Спускаемый аппарат окутала плазма. В первую очередь сгорела фольга, которой покрывали теплоизоляцию после завершения работ в МИКе. Оплавились антенны. Затем загорелась теплоизоляция из асбестовой ткани, пропитанной бакелитовой смолой. Кабина озарилась ярко-багровым светом, который проникал даже сквозь опущенные шторки иллюминаторов. Гагарин услышал потрескивание — он не знал, откуда идет этот звук, но предположил, что такими эффектами сопровождается тепловое расширение оболочки аппарата. Температура в кабине медленно поднималась. В воздухе ощущался легкий запах гари.
Потом о мелких неприятностях пришлось забыть, потому что перегрузки возросли до 10 g, и в глазах у космонавта “посерело”. Продолжалось это несколько секунд, после чего перегрузки начали плавно и быстро спадать. Катапультирование прошло на высоте 7 км. Вылетев из шара спускаемого аппарата, Юрий Гагарин сразу увидел большую реку и подумал, что это Волга. Снижаясь, он начал узнавать места: похоже, повезло приземлиться рядом с Энгельсом — то есть там, где слушатели-космонавты проходили парашютную подготовку.
В советской литературе много лет утверждалось, что Юрий Гагарин и “Восток” приземлились в заданном районе Советского Союза. Эта информация далека от действительности. Первоначальное место посадки корабля определили в районе Куйбышева (Самары) — вот почему многие, прощаясь с Гагариным на стартовой площадке, говорили: “До встречи в Куйбышеве”. Там же собирались его искать и поисково-спасательные службы. Однако, получив первые параметры орбиты, внесенные в сообщения ТАСС, баллистики рассчитали новое место посадки — 110 км южнее Сталинграда (Волгограда). Туда и собирались вылететь с аэродрома “Тюра-Там” члены Госкомиссии, врачи и конструкторы. Но баллистики не учли, что для совпадения реальной траектории с расчетной необходимо подкорректировать работу программно-временного устройства на борту корабля. Так и получилось, что в Саратовской области никто Юрия Гагарина не ждал и не искал. Поэтому в первую очередь после приземления космонавт отправился искать людей и средства связи, чтобы сообщить руководству о своем местонахождении.
Первыми увидели Гагарина на Земле жена лесника Анна Акимовна Тахтарова с внучкой Ритой. Старушка и девочка испугались при виде человека в странном костюме, но космонавт сразу поднял руки и закричал:
— Свой, свой, советский!
После полета
Возникала абсурдная ситуация: на официальном уровне советское правительство говорило о том, что готово делиться технологиями и знаниями, но отказывалось предъявить даже самую малость: общие схемы устройства кораблей “Восток” и пару-тройку имен его конструкторов, чтобы последние могли получить причитающиеся им по праву лавры от мирового научного сообщества (всерьез обсуждался вопрос о присуждении таинственному Главному конструктору Нобелевской премии).
Доходило до смешного. Поскольку мало кто из журналистов имел доступ к реальным ракетным разработкам, но фантазировать на эту тему пытались все, кто-то из руководящих цензоров додумался распространить по советским средствам массовой информации требование ни в коем случае не упоминать, что ракета-носитель является трехступенчатой: можно писать “составная”, “многоступенчатая”, “двухступенчатая”, “четырехступенчатая”, но только не “трехступенчатая”. В итоге все журналисты, получившие это распоряжение, узнали, что ракета “Восток” — все-таки трехступенчатая…
Наиболее острый конфликт вокруг фальсификации итогов первого космического полета возник через три месяца — 18 июля 1961 года, когда в Париже началось заседание Международной аэронавтической федерации (FAI). На нем предстояло зафиксировать мировые рекорды Юрия Гагарина. Однако по установленным строгим правилам рекорд официально регистрировался лишь в том случае, если пилот приземлялся в кабине своего летательного аппарата, и этот процесс лично наблюдал спортивный комиссар. Мы помним, что спортивный комиссар Иван Григорьевич Борисенко не мог присутствовать при посадке Гагарина, поскольку тот приземлился в нерасчетном районе. Но если Борисенко взял грех на душу, заявив, что присутствовал при приземлении, то факт катапультирования скрыть было куда труднее: утечка информации уже прошла, да и в отдельных публикациях признавалось, что в спускаемом аппарате “Востока” имеется кресло, которое катапультируется вместе с космонавтом при возникновении аварийной ситуации. У руководителей федерации возник резонный вопрос: где же находился Гагарин в момент приземления — внутри или снаружи? Советская делегация утверждала, что он был в кабине. Руководители федерации требовали предоставить соответствующие документы. Советские делегаты, конечно, никаких документов предъявить не могли, но продолжали настаивать на своей версии. Перебранка шла около пяти часов. Когда наступило время обеда, руководители Международной аэронавтической федерации решили согласиться с утверждением, что Юрий Гагарин приземлился в кабине корабля, и зарегистрировали его рекорд. Наверное, им просто надоело слушать ложь…
Волшебный космический линкор
По отношению к главным конструкторам цензура проявляла особенную строгость. Их опубликованные статьи были абстрактны, оторваны от действительности, и зачастую понять связь между автором и тем, о чем он пишет, было невозможно. Так писали все: “профессор К.Сергеев” (Сергей Королев), “профессор В.Петрович” (Валентин Глушко)…
Доходило до абсурда. После полета Юрия Гагарина появилось множество статей и книг, посвященных истории довоенного ракетостроения в советской России. Естественно, много рассказывалось о деятельности ГИРД. На эту давнюю историю секретность вроде бы не распространялась. Но нигде не упоминалось имя Сергея Королева. Более того — на смазанных старых фотографиях его ретушировали! Такому амбициозному конструктору, каким всегда оставался Сергей Павлович, это было не просто обидно, а по-настоящему оскорбительно.
Однако не только необходимость держаться в тени угнетала Сергея Королева. Конечно, он был умным человеком и готов был смириться с особым статусом ради пользы дела. Но чем дальше, тем больше Хрущев и другие советские руководители использовали космонавтику для достижения сугубо утилитарных политических целей.
Поворотная точка была пройдена, когда от ОКБ-1 потребовали как можно скорее запустить корабль с тремя членами экипажа на борту. “Север” еще находился в стадии эскизного проектирования, и тогда созрело решение использовать для этого “Восток”. Но три человека в скафандрах никак не помещались в маленькую кабину корабля, и уж тем более в нем нельзя было разместить три катапультируемых кресла. И тогда Сергей Павлович пошел на большой риск, приказав разработать новую модификацию “Востока” — корабль “Восход”. Катапультируемые кресла убрали, от скафандров избавились, спусковой аппарат снабдили системой мягкой посадки. И “Восход” — пожалуй, самый ненадежный космический корабль в истории — 12 октября 1964 года отправился на орбиту. Впрочем, тогда все закончилось благополучно. Информацию о компоновке корабля привычно засекретили.
И западные аналитики, которые даже представить себе не могли, что возможно запихнуть сразу трех космонавтов на место одного, нарисовали в своем воображении огромный чудо-корабль. Его так и называли — “космический линкор”.