“Проводите девушку к нашей самой “молодой” маме”, — передает меня под опеку санитарки Ларисы главврач черниговского роддома Василий Гусак. И тут же обращается ко мне: “Вы только постарайтесь понравиться Валентине Григорьевне, будьте повежливее, чтобы она стала с вами общаться. А то сегодня пациентка не в духе, даже истерику успела закатить, ко мне вот в кабинет прибегала. В общем, она женщина своеобразная, к ней подход нужен. Ну, дерзайте!”.
После напутствия доктора мне, признаюсь, стало как-то не по себе. Я наслышана о проявлениях полеродовой депрессии, а тут еще и возраст роженицы запредельный, что и говорить. Поэтому по старым коридорам родильного дома шла с дрожью в коленях.
Героиню газетных хроник последних недель я застала в отдельной палате на первом этаже. Морщинистое лицо, седые волосы, перебинтованные по причине варикоза эластичным бинтом ноги, очки, чтобы лучше видеть, — молодой мамой Валентину не назовешь даже при очень большом желании. Когда я зашла, новоиспеченная родительница как раз кормила малышку смесью из бутылки. “Вы проходите, присаживайтесь, я вот сейчас докормлю, положу ее, и мы с вами поговорим”, — так встретила меня самая взрослая мама Украины и России Валентина Подвербная. Сложенная колыбелька, добротная новая коляска, мягкие игрушки, детская одежда — подарков за эти дни сюда принесли немало. Все они стоят тут же, среди нехитрого интерьера палаты №126.
Пока я покорно ждала на стуле у окна, пенсионерка старательно закрывала свое чадо от посторонних глаз — моих. “Понимаете, я верующая и не хочу, чтобы мое солнышко видели до того, как ее покрестят. Я по этой причине и имя ее никому не говорю, хотя давно его придумала. Это имя одной святой, но не великомученицы, не хочу, чтобы моя дочечка мучилась. Я верю только Богу и сибирской целительнице Наталье Степановой. Больше никому. Наталья Ивановна вот тоже в своих книгах советует не говорить никому ни имени, ни отчества ребенка в течение определенного времени. Я прислушиваюсь к ее советам”, — объяснила мне женщина.
“Забеременеть мне удалось только с третьей попытки”
Тем временем кроха, покончив с приготовленной для нее смесью, молча уснула. Валентина переложила малышку в открытый кувез, поставленный рядом с ее кроватью. А потом стала изливать мне душу, то и дело утирая слезы, появлявшиеся в ее глазах при взгляде на малюсенький сверток в люльке.
— Не страшно вам смотреть в будущее, Валентина Григорьевна? Ребенок требует пристального круглосуточного внимания, а у вас то и дело давление поднимается, ноги порой не слушаются.
— По сравнению с тем, что я пережила, с тем, как моя девочка мне досталась, это ничто. Я уверена, что справлюсь. Ведь никто не представляет, как все это было. Я семь лет собирала деньги на экстракорпоральное оплодотворение в одной киевской клинике, ела одну картошку с постным маслом. Только когда становилось совсем плохо и кружилась голова, позволяла себе купить пакет молока. Первую процедуру ЭКО я прошла еще два года назад, но попытка оказалась неудачной. То же самое произошло и во второй раз. Но я не теряла надежды, слишком сильно я хотела этого ребенка. И вот Бог услышал мои молитвы: с третьего раза, когда операцию провел главврач клиники, я наконец забеременела. Все это время я молчала как рыба, переживала, чтобы о моей беременности не узнали соседи и продавцы на рынке, где я до последнего торговала консервами. Боялась, что меня сглазят, никому ведь верить нельзя. Перед родами пошла у нас в Чернигове в церковь исповедаться и причаститься, но священник отказался меня причащать, сказал, что я совершила большой грех, когда искусственно забеременела. В чем мой грех? Кого я обидела? Я считаю, что сам Господь послал мне этого ребенка.
— Как вы вообще на это решились в таком возрасте?
— Понимаете, одиночество укорачивает жизнь, а семья и дети ее продлевают. Я приходила с базара, и мне даже не с кем было словом обмолвиться. Вы, наверное, не представляете себе, как это тяжело. У меня ведь нет ни одной подруги. С тех пор как десять лет назад я похоронила маму, я осталась совсем одна. До рождения моего солнышка никого не было. А детей я мечтала иметь всю свою жизнь, сколько помню себя. Так и решилась. Хотя мне было очень тяжело зарабатывать эти копеечки на операцию. Когда торговала на рынке, и притесняли, и товар, бывало, милиция забирала, а я потом хозяину отдавала из своего кармана. Вообще я медработник, раньше работала в больнице в хирургии. Но ушла оттуда еще до пенсии, когда зарплату не платили месяцами. А у меня ни огорода, ни домика в деревне — ничего. Как можно было жить без денег, да еще и с мамой-инвалидом на руках? И такая у меня появилась апатия к жизни, страшно вспоминать.
— А почему раньше не рожали?
— Пыталась! В двадцать с небольшим я вышла замуж, но за два года совместной жизни не смогла забеременеть — и мы развелись. Потом к 30 годам я еще раз сошлась с мужчиной, но официально мы не расписывались, жили гражданским браком. И опять не получилось родить, расстались с ним. В общем, поставили мне врачи страшный диагноз — бесплодие — и никакой надежды не давали. После этого у меня уже не было ни мужей, ни любовников. Какой смысл, если у меня все равно не может быть детей? Но все-таки все это время я молила Господа о том, чтобы случилось чудо и у меня родился мой ребенок. Из детдома я брать не хотела, я хотела только сама рожать. И вот Всевышний услышал меня, пусть даже в таком возрасте.
— Но кто-то вам должен помогать сейчас с грудным ребенком. Неужели совсем нет родственников, к примеру братьев или сестер?
— Родных нет, у мамы с папой я одна была. Есть двоюродные, они тоже в Чернигове живут, но я с ними не общаюсь. Они богатые, я бедная. Поэтому я им не нужна.
— Вы что, никогда с ними не общались?
— Когда-то общалась, но уже давно контакт пропал. У меня на них обида. Да и вообще, мне никто, кроме моей девочки, не нужен. А насчет помощи я рассчитываю только на себя. Научусь смесь варить по рецепту, пока она будет спать, буду готовить, стирать. Конечно, я бы с удовольствием еще какое-то время провела с ребенком в роддоме. Но тут из-за меня уже конфликты между руководством роддома и врачом Ириной Дмитриевной Костюк, которая вела меня во время беременности. Я ей доверяю, другим нет. Так вот, Ирина Дмитриевна хотела, чтобы я подольше осталась здесь под наблюдением врачей, чтобы полегче мне было, но остальной медперсонал ни в какую! Я просила меня не выписывать пока. Бесполезно. Пришли в итоге к компромиссу, чтобы нас с дочкой из роддома перевести в детскую больницу. А я боюсь туда ехать: а вдруг после нынешнего конфликта здесь там что-то случится с моим ребенком? Вдруг нас отравят? Я очень боюсь…
“Я еще буду гулять на свадьбе у своей девочки и дождусь внуков”
Откуда у пенсионерки такие мысли в голове, одному только Богу известно. В то время как думать нужно о другом — как вырастить ребенка в тридцатиметровой квартире типа “гостинка” на окраине Чернигова? Дело, конечно, не в метраже и не в районе. Главная беда — полная разруха, которая царит в жилище Валентины Григорьевны. По словам самой пенсионерки, в свою квартиру она пока не пустит никого, чтобы не шокировать людей выцветшими, полуободранными обоями и практически полным отсутствием мебели. Весь интерьер в ее “однушке” — это купленный еще в молодости, почти развалившийся черниговский гарнитур, поломанный диван, разбитый сервант, стол и стул. Из бытовой техники имеется только старенькая газовая плита. Ни телевизора, ни стиральной машины у Подвербной нет. “Ящик” сломался очень давно — новый купить было не на что, а “стиралки” не было там отродясь. Именно в такие условия женщине придется привезти грудного ребенка.
Соседи говорят, что с момента смерти матери Валентины Григорьевны никто в ее квартиру не хаживал. Гостей тут не ждут — на двери нет даже звонка. Да и вообще Подвербная ни с кем в доме не общается, других жильцов обходит стороной. Равно как и они ее.
— Вы отказываетесь надевать ребенку памперсы. Представляете, сколько без них придется стирать пеленок, а у вас машинки нет?
— Буду стирать руками, мне не привыкать! Себе ведь стирала до сих пор. Вот кроватку нам новенькую подарили, солнышку моему теперь есть где спать, — отмахивается от бытовых проблем Валентина. — Хотя я, конечно, надеюсь, что нам дадут двухкомнатную квартиру. Вроде бы обещали. А то ведь дочка подрастет, где же бегать-прыгать? А так будет у нее своя комнатка, я там столик поставлю, на него букварик положу.
— На что вы собираетесь жить вдвоем с ребенком? На мизерную пенсию и пособие?
— Конечно, мы надеемся, что нам люди как-то помогут. Вот счет сейчас открыли, куда можно деньги для нас класть. А так пока что на пенсию и пособие. Когда девочка моя чуть подрастет, я снова пойду на рынок торговать. Я очень рада, что у меня появился ребенок, большего счастья мне не надо. Возможно, мне помогут.
— С кем же будете оставлять ребенка? Вы же говорите, что никому ее не доверите.
— Никому. Поэтому на рынок буду ходить с коляской. Но только летом, когда тепло, чтобы дочечка не замерзла, пока я буду торговать.
— Валентина Григорьевна, так, может, отдать девочку в детский сад, начиная с ясельной группы, чтобы вы могли зарабатывать?
— Ни за что! Никакого детского сада! Там делают прививки, а это химия, поэтому я сама буду воспитывать свою девочку.
— Что же, и в школу не отдадите?
— В школу отдам обязательно, как же без школы? Я изо всех сил постараюсь, чтобы отправить потом дочку в разные кружки — на танцы, к примеру, или в музыкальную школу. Когда она вырастет, я ей все объясню, и она тоже поверит в Бога, который дал мне долгожданного ребеночка, пусть даже на старость.
— Извините за вопрос, но сколько вы себе отмеряете? С кем останется этот ребенок, если вас вдруг скоро не станет?
— Ни в коем случае нельзя думать об этом и говорить. Я верю в то, что Господь Бог милостив и поможет нам с девочкой. Что я ее выращу, выучу, потом отдам замуж и дождусь внуков. Надо верить в хорошее, в плохое верить нельзя.
— А если бы вдруг сейчас в вашей жизни встретился мужчина, который хотел бы с вами быть. Как отнеслись бы?
— Знаете, скажу вам честно, я бы хотела. Но я не знаю, какая у него будет реакция на мою дочечку. Она мне так тяжело далась, что я боюсь рисковать. Этот маленький человечек — все, что есть у меня в жизни.
“Боюсь, что Валентина не впустит в квартиру даже участкового педиатра”
Но какой бы душещипательной ни была история Валентины Подвербной, у золотой медали, которую “повесили” на шею маме-рекордсменке, есть и обратная сторона. Она, по словам медиков, отнюдь не такая блестящая…
Лечащий врач необычной роженицы Ирина Костюк сама обратилась ко мне фактически с криком души. По словам Подвербной, за то, что доктор Костюк встала на защиту своей пациентки, которую, на ее взгляд, еще рано выписывать, работа врача в роддоме оказалась под вопросом: коллектив высказался против дальнейшего пребывания в данном медучреждении роженицы-пенсионерки. Пряча за ладонями заплаканные глаза, Ирина Дмитриевна рассказала вот что:
— Я понимаю, что у всех сейчас эйфория: первый ребенок в 65 лет, бьются рекорды. Но давайте все-таки подумаем об этой новорожденной девочке. Валентине объективно сейчас будет тяжело справляться с ней. Она ни разу сама не делала смесь, не знала, чем и как ребенка подмывать. Чуть что, она сразу зовет меня, а по вечерам звонит мне домой, чтобы я ее консультировала. Не готова она пока сама полностью следить за ребенком. Поэтому медики должны взять ее под контроль. Если она сейчас поедет домой, я боюсь, как бы Валентина Григорьевна случайно не навредила своей девочке. Есть опасения, что в свою квартиру она не пустит даже участкового врача-педиатра. Что мы тогда будем делать? Судя по тому, что она говорит о своей квартире, там просто нищета и никаких условий для ребенка. Как бы не произошло так, что ее лишат родительских прав. Это будет ужасно, я искренне за нее и за ее малышку переживаю. Поэтому хочу попросить и врачей, и журналистов, чтобы о ней не забывали. Ведь шумиха вокруг нее сейчас пройдет, а эта женщина с грудным ребенком на руках останется один на один с обстоятельствами, которые окажутся ей не под силу. Можно дискутировать на тему того, зачем она вообще рожала, о чем думали врачи, сделавшие ей ЭКО… Они же не могли не заметить, что наша пациентка — человек, мягко говоря, очень своеобразный. Валя даже не понимала, почему мы безальтернативно настаивали на кесаревом сечении! Представьте, она у нас сама собиралась рожать! Говорить можно много. Но это уже случилось, девочка родилась. И мы не можем бросить их на произвол судьбы.
Чернигов—Москва