Место встречи — конечная станция метро, неподалеку от МКАД. К машине быстрым шагом подходит худой невысокий мужчина, одетый в камуфляжную куртку, эдакий солдат удачи. Чистые волосы, свежевыбрит, аккуратная спортивная сумка на плече. От остальных граждан, снующих мимо в толпе, его отличают настороженный взгляд и зажатость. Доезжаем на редакционной машине до “бетонки” (официально — автодороги А-107) и бодрым шагом углубляемся в лес по тропинке. Нервно переглядываемся с девушкой-фотографом: “А он не маньяк? Как мы дорогу обратно найдем — по солнцу?..”
Неожиданно на полянке появляется человеческое жилье. Не шалаш и не туристическая палатка, а добротный домик с окошком и дверью. Из стенки выведена труба от печки-буржуйки, у противоположной стены на подставке прочно установлен газовый баллон. Вокруг домика — забор из веревок, на березе висит рукомойник, тут же поленница дров, у кустов примостился садовый инструмент, под старым автомобильным капотом аккуратно сложены стройматериалы. В стороне — из камней выложенный очаг, поблизости — мусорное ведро. Такое крепкое хозяйство держат многие горожане на законных 6 сотках…
Ну ладно, на поляне порядок, а вот в дом заходить страшновато. “Как бы не грохнуться в обморок от бомжатского духа”, — мелькает мысль, но все же переступаю порог. Ничуть не бывало! Внутри — чистота. Немногочисленные вещи — на своих полках и гвоздиках, хозяин сервирует стол чашками, сияющими, словно недавно из магазина. В эмалированной кастрюле на газовой плитке закипает вода. Усаживаемся на высокую кровать — чем выше от земли, тем теплее.
Как же попал этот чистюля в глухой лес?
Все умерли
— Я, Борисов Виктор Евгеньевич, родился 19 января 1971 года, — начинает рассказывать хозяин избушки. — Отец умер, когда мне было лет пять, нас выгнали из его дома в городе Петропавловск-Камчатском, а маму потом лишили родительских прав. За что, я не знаю. Меня отправили в городскую школу-интернат №2. Будучи отлично подготовленным к школе, в интернате я стал мгновенно изгоем. Отличник и выскочка... Не любят таких. Дальнейшая “учеба” стала школой выживания в экстремальных условиях. Меня лупили чуть ли не насмерть. Причем в равной степени и учителя, и воспитанники.
Виктор сбегал, чтобы найти маму. Его возвращали с милицией и строго наказывали. Так повторялось несколько раз, но в их доме уже жили чужие люди.
Жилье после окончания интерната ему почему-то не выделили. Вероятно, забыли. Виктор окончил училище, получил профессию слесаря- судоремонтника и отправился во Владивосток.
Кто знает, как сложилась бы его жизнь во Владивостоке, но нашлась мать. Виктор говорит, что это случай, поскольку в интернате маме выдали справку, что он погиб в ДТП. Каким ветром ее забросило в Калужскую область, в Балабаново?.. Он приехал к единственному родному ему человеку. Это оказалось ошибкой: отношения с матерью не сложились.
— Мы уже давно не общаемся с нею, не знаю, жива ли она. Когда я приехал, эта женщина оказалась совсем не той мамой, о которой я мечтал в детстве…
Но сына она все-таки прописала у себя в Балабанове. Вместе они не жили. Пока молодой человек устраивал личную жизнь, квартиру продали без его ведома. Раз не выписывался — значит, вместе с ним.
— Моя первая жена, Невидомая Елизавета Павловна, была немного старше меня. А Рома, ее взрослый сын, был немного младше меня. Последние несколько лет Лиза жила в поселке Черусти Шатурского района. Но мы разошлись.
Виктор жил в Шатуре со второй женой. Она умерла, и ее родственники попросили Виктора освободить жилплощадь. Так он лишился крыши над головой. Начал обращаться к знакомым за помощью, в том числе и к первой жене, но та таинственно исчезла. Борисов обратился в милицию, но там бывшего мужа отшили — не родственник.
Виктор поехал за помощью к пасынку в Обнинск. Тот бывшему отчиму не обрадовался, просто отвел его в бомжатник. На этом родня закончилась.
Без бумажки ты букашка
“Я бездомный, совершенно лишенный всяких человеческих надежд человек. Я уже два года живу в лесу. Я давно забыл, как вообще выглядят документы, удостоверяющие личность, и что с ними надо делать. Я не пьяница и не гуляка, документы я не пропил и не терял — их у меня так же забрало государство, в лице сотрудников милиции. Остановили в Люберцах в 2003 году “проверить” — и началось. Сначала требовали 512 рублей, потом до полуночи пытали, потом просили взять на себя какой-то висяк, а поутру вышвырнули. Но уже без документов. Прокуратура проверять не стала — на жалобу ответили, что все нормально и законно”, — пишет Борисов про потерю документов.
— Я не сразу ушел в лес. До этого момента я уже давно был бездомным, перепробовал буквально все варианты спасения, и в первую очередь множественные обращения к государству — с просьбами пустить в ночлежку, помочь мне восстановить документы... Мне отказывали во всем. Там я не бывший москвич, там не прописан, там рожей не вышел. А сил и главное — средств (зачастую последние копейки) эта беготня отнимала прорву.
На президента была последняя надежда — Виктор пытался обращаться к нему дважды, в канун Нового года, когда глава государства слушает свой народ. Все свои ресурсы бросал на это — не спал ночью, чтобы прямо с утра, опередить всех и пробиться. С мобильника, с телеграфа, по электронной почте, через Интернет...
— Идиот наивный. Одно слово — с Камчатки я. Понятное дело, никакой возможности обращения к президенту нет и быть не могло. Показуха, и только.
Несколько посещений Комитета социальной защиты в Москве, в переулке Серебряном, стали последней точкой в походах по властям. Когда в очередной раз Виктору отказали в ночлеге в социальной гостинице, он собрался умирать.
— От полной безнадеги я взял лист бумаги и аккуратно (мой отец был архитектором, чертить шрифт я умею с детства) вывел на нем: “Пожалуйста, помогите чем можете!” Я не ждал всерьез помощи, вроде как истерика получилась. Да только люди поняли буквально. Выходившая из дверей комитета женщина, улыбнувшись, достала из кошелька купюру и отдала мне. Теперь я знал, что выживу.
Уже на следующий день он распечатал листочки с просьбой денег, еды, вещей, а лучше — работы и поехал искать добрых людей. По два раза в одно место не наведывается — стыдно.
— Людей прошу прочесть и листовку вернуть. Все это высказать никак не получится — слушать не станут. На полуслове поставят клеймо алкаша, собирающего на бутылку, или мошенника. Хожу с этими листовками в зимнее время по многоквартирным домам, в летнее — по дачным поселкам.
Последний месяц до ухода в лес — апрель 2007 года — Виктор говорит, что жил почти в беспамятстве от голода, холода и усталости. Ночью, когда все уснули, следовало пробраться в подъезд, позаимствовать у какой-либо из дверей веник, привести в порядок лестничную клетку, застелить газетами и рухнуть, забывшись чутким сном. А не позднее 6 утра успеть уйти. Здорово выручали игровые заведения с их бесплатным кофе.
На собранные пожертвования, бывало, и в ущерб желудку, потихоньку покупал то ножовку, то топор, то степлер, то сверла, то рукомойник — самое необходимое для постройки домика. Вечером увозил все поближе к точке, с которой планировал начать отступление в лес.
Леший
Место было избрано заранее — Малое бетонное кольцо. Наиболее спокойным и запущенным оказался участок между маленькими поселками Жедочи и Свитино. Там, на брошенной ферме, Виктор обосновал свое первое постоянное жилье.
— Три или четыре раза я прошел по восемь или девять километров по трассе от станции Селятино в одну и столько же — в другую сторону с нагруженной тележкой. Воды запасал, наверное, больше, чем имел вещей. Даже умудрился притащить диван из “мусора” новых русских. Был без сил, но вдруг пришло понимание, что больше не надо красться в ночи в подъезд, что можно уснуть спокойно и в привычное мне время — 21—22 часа вечера, что больше не надо выскакивать с утра... Заварил кофе — это был самый прекрасный, замечательный кофе за последние сто, двести, тысячу лет!
Молодой здоровой мужик, кажется, работы полно. Приезжают же к нам гастарбайтеры без документов…
— Это только так кажется — не берут. Ни сторожем, ни дворником. Я не подхожу по внешности для гастарбайтера — нет на этих работах славян. Дворники — таджики, дорожники — армяне... Если только в рабство — без оплаты труда. Я не хочу, а жилье у меня и в лесу не хуже, чем вагончик у строителей…
Иногда все-таки работу найти удается, даже на долгое время. Два года назад Виктор зимовал в Жедочах на даче, выполняя необходимые работы, но весной вернулись хозяева — и опять скитания.
Лето-2008 он провел в лесу под Дубной. Город этот оказался для бомжа негостеприимным. Ему отказали в пристанище, работе и хлебе даже в церкви, а потом так жестоко избили милиционеры, что он попал в больницу. В подтверждение он показывает шрамы на груди и говорит, что подобное “общение” с представителями власти — норма.
Лампочка Ильича — недостижимая мечта
Нынешняя хибара в лесу для него стала первым местом, где он почувствовал себя дома. Не надо бояться, прятаться, бежать, а можно просто жить. Дом, считает Виктор, самое дорогое и важное, что может быть у человека. И говорит, что может в одиночку отгрохать трехэтажный терем на зависть любому новому русскому. Он мечтает о своей кухне, где можно приготовить вкусный обед, — он и это умеет. А вот путешествовать Виктор ненавидит.
В лесу он пытается наладить быт, вечерами, как и многие, выходит в Интернет с помощью мобильного телефона, ведет свое жизнеописание. Телефон не только развлечение, но и способ получать денежные переводы из других городов — отклик на его сайт. В общем, старенький мобильник значит в жизни нашего героя много. Недавно телефон украли. Для простого человека — мелкая неприятность, поправимая, для бомжа — катастрофа. Нет паспорта — нет телефона…
А еще для мобильного нужна “зарядка”. Где взять электричество в лесу? В углу домика примостился самодельный генератор, сделанный из велосипеда, в погожий денек спасает солнечная батарея, а вечерами мистер бомж читает при свете лампочки-надписи “такси”, которую питает автомобильный аккумулятор. Изучает учебники, при помощи линеек и штангенциркуля вычерчивает сложные схемы: все ради одного — электричества. Как только он сможет получать его достаточно, например 1 киловатт, уйдет в тайгу, подальше от людей и властей.
Учиться пришлось начинать с самого начала, с электрона и протона, минуса и плюса, с атома и его окружения, — но он уверен, что сделает свой бесплатный киловатт.
Человек человеку волк
Холода не страшны. Самые лютые прошлогодние морозы он пережил в этой избушке. Говорит, что даже было жарко. Заводил сразу три будильника, чтобы не проспать время очередной топки печки, — иначе конец. Единственное, что тяжело ножовкой напилить дров — руки стираются в кровь, но и это можно пережить. И звери его не беспокоят. Через пару дней после постройки к домику прибилась собака, приходит белка — лесные твари уже приняли его за своего, а вот люди…
— Грибники не досаждают, — признается Виктор, — они мирные, а вот охотники пообещали убить.
Почему нет? Его никто не хватится, попасться в лесу на глаза посторонним свидетелям сложно, да и всегда можно списать на “случай на охоте”, а поохотиться на бесправного человека для кого-то крутое развлечение.
Недавно отмороженная молодежь порезвилась в избушке “лешего”. Что могли — поломали, поглумились, а фото своих подвигов выложили в Сети. Не стесняясь, написали, что искали его SIM-карту, на которую недавно благотворители перевели деньги. Виктор говорит, что потом плакал, восстанавливая свой разоренный дом.
— Так люди устроены, — вздыхает Виктор. — Но я думаю, что если бы я расположился рядом с вашей дачей, то угрозы последовали бы лично от вас. “Убьем, сожжем, выгоним…” Кому такое соседство понравится? Вот и здесь уже начали угрожать людям, которые мне помогают. Я уже понял: ни к чему не смей привыкать, привязываться — это обязательно отнимут.
Он хочет утеплить свой дом, хотя в нем ему оставаться становится просто опасно, а скитаться по подъездам и вокзалам больше нет сил. Может, построит очередную избушку на скорую руку. Но это значит потерять опять все свое скудное имущество: с собой много ли унесешь?
— Ну, убьют так убьют. Это единственное, что со мной еще можно сделать. А кому я нужен? Все равно мои близкие все уже там. Есть теория, что все, что с нами происходит, лишь сон — от своего кошмара я мечтаю проснуться уже много лет…