В советских анкетах приходилось указывать: “не был”, “не участвовал”, “не состоял”. Не вступил я в могучий ВЛКСМ и заплатил за это: у меня не приняли документы в МГУ. Ну, поступил в МГПИ, зато все студенческие годы имел привилегию игнорировать комсомольские собрания. Свобода выбора. Но сейчас сложнее. Выбери — или проиграешь. Не приняв чью-либо сторону, обречешь себя на ссылку в медиа-одиночество. Таковы правила нынешней игры в свободу слова.
Очередная буря случилась намедни в стакане ЖиЖи (“Живом журнале”, где, как подорванные, стали плодить свои странички разнокалиберные чиновники после того, как жижистом стал сам гарант). Повод — горшок гречневой каши, которую преуспевающая внучка Алексея Толстого писательница Татьяна Толстая собственнолично сварила инвалидизированному обозревателю светской хроники Божене Рынской. А потом ее же своим подношением попрекнула, рассказав в Сети, как, прочитав публичные жалобы, прониклась жалостью к иммобилизованной (после операции) женщине и предложила, мол, принести той лекарства. Благо живет недалеко. А та, дескать, оперативно набросала список “чего надо”, где помимо медикаментов и продуктов фигурировала злополучная каша.
Сварила. Угостила. Поделилась со всем миром (не кашей, но актом своего героизма). В отместку светская хроникерша пишет: “Приходила ТТ не с чистым сердцем, конечно, а чтобы посмотреть, как я живу. Как Раиса Захаровна к Надюхе ходила: “Ой, это самовар? Какая прелесть!” Ну и чтобы приручить вассала, конечно… Время все расставит на свои места. И как остался ее родственник Алексей Толстой с прозвищем Нотр Хам де Пари, так это и живет в веках”.
И грянул бой… Или, как более возвышенно принято величать процесс выяснения взаимоотношений, понеслось говно по трубам.
Удивительна не ссора пишущих дам — это дело житейское. И даже не тот факт, что в полемику включились преимущественно мужчины, предлагая соперницам свои услуги даже по “силовому” решению вопроса. Поразил масштаб вовлеченности многомиллионной интернет-аудитории в ерундовую разборку, каши выеденной не стоящую.
И все бы ничего, если бы не растущее внимание, которое уделяет интернет-сообществу наш властный истеблишмент: в АП штудируют ЖЖ с таким же трепетом, с которым раньше в ЦК внимали передовицам “Правды”. Ведь только в ЖЖ возможны пассажи типа этого “Василий Якеменко не считает, что его секс с несовершеннолетними — это нехорошо”. “Во-первых, малолетки не занесены в Красную книгу, во-вторых, я делал это не с вертолета”, — поясняет министр подростковой промышленности.
Дикость какая-то! Высокопоставленные чиновники строчат километровые комментарии, обсуждая, к примеру, тот исторический факт, что Дмитрий Медведев наехал в “Твиттере” на Никиту Белых за то, что последний сидит в этой социальной сети во время ну о-о-очень важного заседания. И стукнул ему об этом твиттер-завсегдатай Дворкович. Впрочем, возможно, наш президент = провидец, и твиттеры-фэйсбуки заменят со временем и хлеб, и зрелища. Ведь и двадцати лет не прошло с тех пор, как Билл Гейтс заявлял, что у Интернета нет будущего...
Но вернемся к свободе выбора. Точнее, как я утверждаю, к ее отсутствию.
Музыку ДДТ беспристрастно уже не отвивесекторишь.
Книги Эдика Лимонова не отрецензируешь.
Шахматную технику Гарри Каспарова не разберешь.
Мимо Химкинского леса, как мимо тещиного дома, без шутки не пройдешь...
Шняга, как сказал бы услужливый трубадур российского олигархиата Сергей Шнуров. Помню, двадцать лет назад один из прорабов перестройки Виталий Коротич на страницах сборника “Их Кремль” талантливо и медицински точно описывал подобные метания журналиста. Ведь одна фраза может стать роковой для карьеры!
Когда вице-президент СССР Геннадий Янаев обратился (в типично советской манере) на “ты” к Сергею Ломакину во время знаменитой пресс-конференции 19 августа 1991 года, честный экс-ведущий “Взгляда” был после провала путча подвергнут безжалостному остракизму. Так корректировать ли свое слово, дабы не было оно интерпретировано как ангажированность? Прикусывать ли язык, чтобы кому-то не показалось, что ты его засунул в то отверстие, где уже нынче и так уж тесно как никогда?
Но песня, конечно же, не о том. Совсем нет. Не об остервенелой медиа-дуэли Толстая vs Рынска. И даже не о том, что почти все именитые российские блогеры (они же интернет-властители дум) сочли возможным (и нужным!) посвятить им записи в своих тиражных, как некоторые СМИ, дневниках. Речь о том, что “на войне как на войне” и что пленных у нас не берут.
Пытающихся хранить нейтралитет “мочат в сортире” со всех сторон. И тех, кто не подключился к дамской склоке, сами дамы и их клевреты объявили пособниками мирового зла и предателями. Полный аут. А самое удручающее, что данный расклад экстраполируется во все идеологические противостояния российского социума.
Нет возможности остаться в стороне от пикировок, например, насчет “митингов 31” и не заслужить при этом реноме малодушного.
А если я не верю никому? Я имею право?
Почему нельзя быть (или не быть) любопытным читателем повести “Как поссорилась Божена-Львовна с Татьян-Никитишной”, а надо обязательно быть солдатом той или иной стороны? Вот власти я просто по долгу профессиональному обязан не доверять.
Если бы единственным автомобилем, который я мог бы приобрести, была “Лада-Калина”, я точно не выбрал бы желтую. Кипит мой разум возмущенный, когда вижу в программе “Время”, где минута рекламного времени стоит 70 тысяч евро, сюжет об искалеченной в Кенигзее российской бобслеистке Ирине Скворцовой, которая не может вернуться на родину-уродину потому, что пропали 20 тысяч евро, собранных немецкими (!) гражданами по инициативе федерации бобслея Германии (!!!). Я знаю, что чиновники, в том числе и чиновники от спорта, просаживают такую сумму за один вечер в Dolls. И я понимаю, почему все эти мутко ощущают тотальную безнаказанность: они сделали “правильный” выбор.
Однако я не понимаю, отчего лично я должен делать выбор между Кремлем и оппозицией, если не верю ни тем ни другим?
Нет, я не желаю делать выбор.
Мне любопытен мизантропический дар писательницы Толстой и ее телевизионная “Школа злословия”, больше напоминающая ярмарку тщеславия. Что касается Рынски, то я ценю ее репортерскую хватку: она умеет не только добыть инфу, что голливудская старлетка тани Мерфи умерла от передоза кокаина на рублевской даче российского банкира, но и готова отстаивать эту версию с той же решимостью, с которой разоблачает знаменитого предка своей неприятельницы, расписывая как “Алексей Толстой по 10 марок у коллег-писателей воровал, якобы продавая чайник”.
Но!
Почему я обязан вставать на чью-то сторону? Не мои это баррикады. И на Триумфальной — не мои. Мои остались у Белого дома в августе 1991-го. Я не желаю участвовать в чужих битвах, поскольку не верю ни-ко-му. Кто не с нами, тот против нас? Судя по категоричности ультиматумов, так сейчас и есть.
Не участвовал, не состоял, не был. И не буду. Ни в сетевой бойне, ни в идеологических войнах. Да, да я знаю: если не заниматься политикой, политика займется тобой. Но я знаю и другое: на фоне пресловутого “гречкосрача” в Интернете пропала гречка из магазинов.