В космическую отрасль попала благодаря... памятнику
— Галина Андреевна, расскажите, как вы попали в ОКБ-1 — конструкторское бюро самого Сергея Павловича Королева?
— После Московского архитектурного института меня отправили в Куйбышев, где я меньше года проработала в архитектурно-проектной организации, не связанной с космонавтикой. Именно туда ко мне приехал мой школьный друг Юрий Балашов — мы поженились и вернулись в Подмосковье, в Королев, который в те годы назывался Калининградом. Мужа после Физико-технического университета направили как раз в королевское ОКБ-1 — разрабатывать теплозащиту для спускаемых аппаратов, а мне пришлось еще два с половиной года ждать, чтобы меня вновь прописали в дом отца. Тогда такой был порядок: раз уехал из Московской области, то уже навсегда.
В общем, со временем муж устроил меня на завод при ОКБ-1, в отдел главного архитектора. Там я проектировала дома, ремонтные цеха в Калининграде, готовила ландшафтные проекты по городу.
Когда в 1963 году в королевской фирме сделали первый корабль «Союз» с дополнительным бытовым отсеком, им потребовался архитектор, который мог бы спроектировать его, сделав максимально комфортным. История была такая. Проектный отдел под руководством Константина Петровича Феоктистова сделал его сначала весьма примитивным: цилиндрический объем с круглым верхом и круглым низом, на полу — люк в спускаемый аппарат и по сторонам — два ящика с приборами, выкрашенные в красный цвет. Сергей Павлович Королев, когда увидел это, отругал их и распорядился сделать бытовой отсек максимально удобным для жизни людей. Предполагалось, что «Союзы» будут летать гораздо дольше, а значит, люди должны себя чувствовать в них более комфортно. В общем, срок на переделку проекта был дан — неделя.
— И как же они на вас вышли — через мужа?
— Нет, на меня их вывел художник Виктор Петрович Дюмин, с которым мы еще в 1959 году вместе проектировали памятник пионеру советского ракетостроения Фридриху Цандеру в Кисловодске. Цандер был учителем Сергея Павловича, и памятник был возведен по инициативе ученика.
В общем, когда через четыре года встал вопрос по поводу бытового отсека, Феоктистов снова позвонил Дюмину, а тот посоветовал обратиться ко мне.
Слева — сервант, справа — диван
— Итак, задание я получила в пятницу, а первый эскиз должна была сдать уже в понедельник, — вспоминает Балашова. — За выходные, отодвинув домашние дела, я изобразила первый жилой отсек: слева — сервант, он же пульт управления, стул-туалет с крышкой, справа — диван. Размер каюты был очень маленьким — 80 на 90 см, и надо было очень постараться разместить все удобно и компактно. И сервант, и диван являлись у меня замаскированными ящиками для хранения приборов. В понедельник проект был готов. Королев в целом остался им доволен. Но попросил меня сделать антураж посовременнее.
Галина Андреевна показывает мне второй эскиз — с измененным стулом, на котором появилось мягкое покрытие.
— И вот с этими изменениями Королев его уже заверил своей подписью. А под ней — Феоктистова и моя.
— Вам выписали премию за работу?
— Что вы?! За все 27 лет создания интерьеров четырех вариантов «Союза», трех космических станций — мне не было никаких премий! И «спасибо» не говорили! Я даже не числилась в штате как архитектор — мне платили как инженеру-архитектору, на должности которого я и работала с самого начала на заводе. Там мне платили 140 рублей.
Мой труд больше всех уважали конструкторы, которые делали рабочие чертежи по моим эскизам и все время со мной советовались, а вот проектанты мой труд не очень понимали: «Ну зачем нам архитектор, — говорили они, — архитекторы дома должны проектировать!» Так я и работала — на общественных началах. Да еще и подрабатывали художником: рисовала пейзажи для того же бытового отсека.
— По своей инициативе?
— Можно сказать и так. Потому что я изначально изобразила картину на своем эскизе, который утвердил Королев. А уж если он что-то утвердил, то те, кто создавал сам корабль, не могли уже ничего изменить по своей воле. Сергей Павлович был очень строгим: если на эскизе есть картина с пейзажем — значит, такие должны были вешать в каждый бытовой отсек создаваемых «Союзов». Таким образом я написала девять картин-пейзажей, которые потом вместе с отсеком сгорали в плотных слоях атмосферы…
— Вы их хотя бы фотографировали на память?
— Зачем? У меня дома остались их полномасштабные подлинники, с которых я для кораблей рисовала уменьшенные копии размером 20 на 15 сантиметров, как нужно было, чтобы закрепить их на горизонтальных поручнях.
— Что изображали?
— Разное: то вид из нашего окна в Калининграде, то море в Крыму…
И на Луне должны быть пол с потолком
— Вам нравилось заниматься дизайном кораблей и станций? Не скучали по прежней работе в городе?
— Нравилось, хотя первый год я работала, совмещая эти две профессии за один оклад. Но впереди были новые машины. В 64-м году начались работы по лунной орбитальной программе. И все снова обратились ко мне, даже в ОКБ-1 официально перевели приказом, но должность не поменяли, и зарплату тоже. Хотя проекты я создавала качественные, аппаратуру и приборы размещала не хуже проектантов, а может, и получше.
— Корабль для облета Луны отличался от «Союзов» интерьером?
— Да, и слава богу, что его не отправили в космос.
— Почему?
— Потому что я его пыталась проектировать с учетом длительного пребывания человека в невесомости, без учета пола и потолка. Мне было очень интересно сначала: красивый интерьер был вписан в круглую конструкцию орбитального корабля, кругом поручни для перемещения. Но оказалось, что этот проект — как бы вам сказать… Я сама потом поняла: когда нет пола и потолка, человек не может ориентироваться в пространстве, в приборах. Правильней было делать гораздо более земной вариант интерьера, чем на «Союзах». Надо было особенно выделять верх и низ — это важно для человека психологически. Следующие свои эскизы, для других модификаций «Союзов», я делала уже с учетом этого опыта: стены, потолок и пол я делила цветом — верх светлый, низ зеленый.
— Как вы выбирали места для пола и потолка?
— В зависимости от расположения посадочного люка: чтобы при входе через него в отсек ноги сразу оказывались «на полу», а дальше все как всегда — слева сервант, справа диван.
— Летавшие в ваших интерьерах космонавты благодарили вас за ваш труд? Слышала, что Алексей Леонов после совершенной миссии «Союз-Аполлон» отмечал, что в наших кораблях гораздо уютнее, чем в американских.
— Вы знаете, особенно благодарностей я ни от кого не слышала. Например, после смерти Королева мне ни разу больше не заказывали картины для бытовых отсеков…
После того как закрылся лунный проект, я вообще вернулась в свой архитектурный отдел, но ненадолго: началась разработка корабля «Союз-Т», и меня вернули в КБ. Я попросила, чтобы мне прибавили к моим выплачиваемым тогда 160 рублям еще 20. Прибавили. Так я стала получать 180 рублей.
Сегодня, несмотря на солидный возраст (Галине Андреевне уже далеко за 80), она хорошо помнит все события тех далеких лет. «Знаете, а профессии космического архитектора в нашей отрасли так и не появилось до сих пор», — вдруг говорит она с сожалением. Впрочем, моя собеседница беспокоится зря. Как сообщили нам в РКК «Энергия» — так называется бывшее ОКБ-1 в Королеве, — сегодня разработка дизайна, эргономики и цветовых решений для интерьеров современных космических кораблей и станций входит в сферу деятельности проектно-конструкторских отделов предприятия. И там, безусловно, помнят и чтут ценный вклад архитектора Балашовой в это важное дело.