— Георгий Михайлович, война застала вас в родном Ленинграде?
— Нет, перед самой войной родители отправили меня на лето в Чернигов, к тетке. Поэтому войну я встретил на Украине, жил в немецкой оккупации. Когда нас освободили, я сразу хотел поехать в Ленинград, к маме... Но выяснилось, что для этого я, 11‑летний мальчишка, должен был сначала получить справку в горкоме о том, что не сотрудничал с оккупантами. Да и потом, получив эту справку, мне надо было ждать, пока кто-нибудь с оказией не переправит меня на родину. Я очень сильно тосковал... И поскольку был довольно самостоятельным и хулиганистым парнем, решил сбежать от тетки, не дожидаясь провожатых.
— Наверное, встреча была очень трогательной?
— Когда я постучал в дверь и попросил «открой», мама меня не узнала. Как потом она вспоминала, в тот момент подумала: «Голос незнакомый, но детский. Если грабитель, то я с ним справлюсь». Она открывает, я вхожу, кидаюсь ей на шею, а она — в первый момент — убегать. Потом наконец узнала. «Где твои вещи?» — спрашивает. А я даже не подумал о том, что нужно было захватить с собой свою одежду от тетки, — вот как тосковал по маме, по дому.
— С 1954 года, окончив Ленинградский механический институт, вы начали работать в знаменитом ОКБ‑1 у Сергея Королева. Вспомните, пожалуйста, яркие случаи из того времени. Вообще, как все начиналось?
— На дворе был год 55‑й или 56‑й, я работал в ОКБ и подрабатывал ночным директором вместо Королева. Прямо садился в его кресло и дежурил, несмотря на то что позади был целый рабочий день и спать хотелось сильно. И знаете, я спал. (Смеется.) Только придумал хитрую вещь: вешал стул на ручку двери. Стоило только кому-то дотронуться до нее снаружи, как стул падал, и я вскакивал. За эти ночные дежурства мне давали второй выходной, который я посвящал экстремальным видам спорта: парашюту, автогонкам, планерам — у меня был очень горячий характер. И вот прыгаю в один такой выходной с парашютом, прокручиваюсь в стропах, парашют раскрывается не до конца и становится неуправляемым. Ветром меня несет в Волгу. Это был смертельный номер, и, чтобы из него выпутаться, я должен был сделать заднее сальто под парашютом. А у меня на животе была запаска, запасной парашют, и сделать заднее сальто из-за этого никак не получалось. Но жить-то хочется! После нескольких попыток мне все-таки удалось перевернуться через голову и распутать парашют.
— Чем вам запомнился Сергей Королев? Каким он был руководителем?
— Сергей Павлович у каждого свой. Для меня это человек, которого нельзя заменить. Феоктистов (Константин Феоктистов — конструктор ракетно-космической техники. — Н.В.) был талантливейший проектант, я был неплохой расчетчик, были и аэродинамики, и двигателисты. Но порознь мы бы ничего не сделали, не будь с нами объединяющего всех Королева. Если бы не он, американцы были бы первыми в космосе, а не мы.
— Как вы думаете, почему генеральный конструктор отобрал вас в отряд космонавтов в 1966 году?
— Думаю, за мои профессиональные качества. Например, однажды, когда мы готовили ракету к запуску, я, начинающий сотрудник, который отвечал за заправку, обратил внимание на ошибку в инструкции и прямо сказал о том, что, если ее не исправят, ракета не полетит. Могло бы случиться почти то же самое, что произошло 27 апреля на космодроме «Восточный», когда автоматика отменила пуск ракеты. Были, наверное, и другие основания по поводу выбора моей кандидатуры.
— Вас же сразу готовили к лунной экспедиции. Расскажите, чем ваша подготовка отличалась от той, которую проходили другие космонавты?
— Я был в третьем или четвертом «лунном» экипаже после Леонова, Макарова, Рукавишникова и др. Мы должны были научиться управлять сложным кораблем. Сначала это был «Л‑1» для облета вокруг Луны, потом «Л‑3» для посадки на Луну. Специфика тренировки была связана с тем, что при возвращении с Луны перегрузки могли быть пятнадцатикратными. Чтобы нас не расплющило, мы должны были попасть в очень тонкий слой атмосферы.
— Как-то вы сказали, что космос всегда привлекал вас своими неизведанными загадками. Какие удалось разгадать?
— Лично мне удалось установить, что атмосфера Земли — слоистая. Я нашел метод, когда эти слои можно наблюдать всегда. Это было важно, потому что в то время над Антарктидой была озоновая дыра, и все говорили, что она образовалась из-за хладагента холодильников, который уничтожает озон. Я доказал, что сквозь слоистую атмосферу на высоту 80–90 км ничего из холодильников проникнуть не может.
— Если бы вам сейчас вернуть ваши 20–30 лет, вам было бы еще интересно слетать на орбиту Земли?
— Меня интересует в космосе, что там можно делать такие научные эксперименты, какие на Земле просто невозможны. Например, продолжить изучать слоистую структуру атмосферы. Есть также сплавы, например, из легкого кадмия и тяжелой ртути... На Земле, сколько их ни смешивай, ничего не получится, а там, где эти вещества весят одинаково, то есть одинаково ничего не весят, результат получается отличный. Научных задач, которые можно было бы решить на орбите, еще очень много.