— Пахнет ли космос?
— Да, этот запах, он существует...
— А как его почувствовать, если ты в скафандре?
— Когда ты уже вернулся в отсек, откуда выходил, и люк уже закрыт (когда выходишь в открытый космос, открываешь люк), сам отсек еще полностью разгерметизирован, здесь вакуум. И все оборудование, весь металл тоже были в этом космическом вакууме долгое время, пока я 6–7 часов работал на орбите. Я открываю клапаны — из станции происходит наддув воздуха. И тем не менее, когда я выхожу из скафандра, а люк, который закрывает меня от общего объема, еще не открыт — это именно та стадия, когда еще можно глотнуть космоса, когда можно почувствовать его запах, абсолютно специфический, хорошо мне знакомый. Знакомый с того времени, когда я работал в молодости слесарем и ходил в кузницу: нужно было сделать одну запчасть из такого жженого металла, раскаленного — вот он идентичен этому запаху космоса, на мой взгляд.
— Что значит «выйти в открытый космос»?
— Я бы сказал, что это обязательная часть долгой подготовки космонавта к экспедиции, а дальше — как повезет. Космонавт обязан готовиться по стандартным операциям, то есть должен уметь обслуживать скафандр, работать с оборудованием для выхода в открытый космос. И дальше может быть любая плановая работа: научная, ремонтная, конструкторская. Без этого сейчас космонавтика развиваться не может.
— В наши дни в открытый космос стало выходить легче, чем раньше?
— Вы задайте этот вопрос китайскому космонавту. Вы наблюдали, как он выходил? Спросите его, как там ему по отношению к 65-му году, когда вышел наш Леонов: трудно или нет? При всем при том, что прошло уже много лет с момента первого выхода в открытый космос Алексея Леонова, для специалиста невооруженным глазом видно, что методики у них пока еще «никакие». Им еще идти и идти. Эти «секреты» накапливаются длительным опытом.
— Почему же они не позвали в инструкторы нашего или американца?
— Потому что китайцы в технике много копируют, но тем не менее идут самостоятельно. А потом, что такое: поделиться технологиями? Это деньги, во-первых, и не маленькие. Иногда технику легче создать, чем выработать эти методики, которые должны родиться на основе шишек, спотыканий, проблем маленьких или больших, из чего потом записывается какое-то правило.
— Что вынудило выйти в космос в первый раз?
— Когда мы на корабле шли к станции, еще до стыковки, у нас произошло отслоение ЭВТИ (экранно-вакуумной теплоизоляции). По некоторым конструктивным вещам прошла доработка не совсем, наверное, удачная... Любой объект на орбите защищен от несанкционированного или теплового сброса — он как бы завернут в одеяло из специального материала: фольга и сверху силовая оболочка. Так вот у нас образовалась такая, скажем, открытая часть корабля, а это очень плохо. Первый момент — попадет отслоившаяся часть или нет во время стыковки в стыковочный узел. Второй — возможные проблемы ориентации. Третий — сход этого ЭВТИ в момент спуска и расстыковки. У нас есть разные варианты ориентации для выдачи тормозного импульса перед спуском. Есть автоматические режимы, есть ручные. Если автоматические, вопросов нет. Но эта отслоившаяся часть могла в принципе помешать автоматической ориентации. А если вдруг, такое бывает, нужна ручная ориентация и если вдруг это придется на теневую сторону, когда я не вижу горизонта… Короче, небольшая поломка тащит одну проблему за другой — и в конце концов может появиться сверхпроблема, вплоть до, скажем, связанной с жизнью экипажа. Поэтому пришлось выходить и ремонтировать эту часть силовой оболочки.
— Какие неприятности могут поджидать космонавта при выходе в космос?
— Нереально, чтобы все всегда было абсолютно гладко: как написали специалисты на Земле — так пошли и все точно сделали. Потому что готовят полет, как правило, люди, которые сидят или в лабораториях, или за столом. Яркий пример. Был создан американцами спектрометр, и мы с моим коллегой из НАСА должны были выйти отработать с этим спектрометром на борту. Мы готовились, специалисты НАСА нам рассказывали, что нужно делать с устройством, какие манипуляции, как фиксировать, как включать... Я сразу представил, как я буду с ним работать, — и тут же заявил, что проблемы с его эргономикой, по его фиксации сделают эксперимент не то что маловероятным — а просто нереальным! Почерк виден сразу: прибор делали инженеры, ученые лабораторного склада. Они себя даже не представили на месте космонавта в открытом космосе. И в реальном полете все мои предположения оправдались на все сто! Ребята не потрудились до полета найти какой-то контакт с космонавтами и их услышать.
— Представьте, если космонавт вдруг «уплывет» в открытый космос, как это было в нашумевшем фильме «Гравитация», — что будет с человеком: он попадет в плотные слои атмосферы и... «того самого»?
— Да, как и любой объект. Мы работаем приблизительно на высоте 400 км. На этой высоте существует определенная атмосфера. Она очень разреженная. То есть на уровне молекулярном она присутствует. Есть определенное сопротивление. Поэтому станцию надо корректировать, ее нужно время от времени поднимать. Есть способы. Обычно двигателями грузового корабля. Что же касается американского фильма... Что в «Гравитации» положительного — это видовые съемки. Горизонты, восход солнца, вид из космоса. Но, думаю, на этом великолепность фильма заканчивается. Если ты хочешь поглазеть и понять эту красоту, ради этого стоит посмотреть. Все дальнейшее — издевательство над здравым смыслом. Каждый шаг. Я бы использовал этот фильм для студентов и учеников старших классов и, посмотрев, задал бы такой вопрос: что нарушено, какие законы физики (закон всемирного тяготения и т.д.)? И если студент указывал бы на все эти нарушения, я бы ему без зазрения ставил «пятерку» — без дальнейших экзаменов. Такое пренебрежение науками, законами баллистики, с помощью которых можно до метра рассчитать движение твердого тела на орбите!.. Ведь всегда были фантасты, которые, наоборот, стремились как можно ближе быть к науке, чтобы то, что они придумали, как можно более естественно воспринималось. Те же Брэдбери, Азимов. И многие вещи, которые у фантастов спрогнозированы, становятся реальными в наши дни. А здесь… Было неприятно наблюдать за тем, что там делают астронавты, с этой точки зрения. Особенно не понравилось то, что проблемы героев начались с взрыва СОВЕТСКОГО спутника, который якобы нагадил своими обломками другим орбитальным станциям. Ну не солидно! Ребята, ведь мы же сейчас работаем вместе на одной станции, мы живем, мы, извините, ходим в один туалет. Мы вместе сейчас подписываем документ о сотрудничестве. В космосе бед натворить могут те же астероиды... Я работал с американцами, я летал с американцами на шаттле. Это была прекрасная команда — SТS-71. И устраивать подобные провокации, пусть даже в фантастическом фильме, — это мелко!
— Какие самые уязвимые места у космических станций?
— Я летал на «Мире». Уязвимые — не совсем корректно сказано. Потому что любая техника имеет право отказывать. А там — тысячи разных агрегатов, приборов, датчиков, систем, на конечном этапе что-то около 136 тонн плотно подогнанного друг к другу сложнейшего оборудования. Естественно, любой агрегат имеет свой ресурс, который выходит из строя со временем. Вариантов ремонта много. Но при этом надо всегда помнить — и я это подчеркиваю, — что космическая среда — очень агрессивная среда. Для человека эта агрессивность начинается с того, что идет повышенное воздействие всего спектра негативного влияния. Облучение — первое. Второе — сама невесомость; с одной стороны, это приятно: поиграть, пошалить там первые минуты — ах, как это здорово, — полетать. Но это состояние ненормальное для нашего организма. Потому что мы родились и живем на Земле. Вот мы сидим на стуле. Какая перегрузка на нас действует? Никогда не задумываемся... (Смеется.) На нас сейчас действует, как и на все объекты, которые окружают нас, единица (1G) перегрузки. А, допустим, во время пилотажа на летчика начинает действовать перегрузка вследствие аэродинамических сил. И эта перегрузка в среднем на сложном пилотаже — где-то 5–6G. Перегрузка воздействует на организм, на все наши органы, на кости и так далее. Умножайте ваш вес на пятерку... А там — ноль! Вы приходите в то состояние, когда перегрузка равна почти нулю. Ты находишься в невесомости неделю, другую, месяц, другой, пятый-шестой. Организм не обманешь. Сначала перестраиваются все метаболические процессы в организме, обмен веществ. Затем отпадает надобность в твердости костной ткани — происходит вымывание кальция. И поэтому после возвращения из космоса, конечно, все это нужно опять восполнить, вернуться к своему состоянию, что происходит далеко не так быстро и не всегда без потерь.
— Существует история под названием «Соловьев, заходи!» — это о чем?
— Идет корабль на сближение, состыковался. Между нами, кораблем и станцией, два люка. Первый люк — наш, корабельный. Второй — станционный. Между ними есть объем. Произошло соприкосновение, стяжка — образуется космический комплекс. Открыли мы первый люк, а там — второй люк, и на нем нарисована веточка, на ней сидит птичка и написано: «Соловьев, заходи!». Сколько существовала станция «Мир», столько там и красовалась эта милая картинка, которую сделал Саша Викторенко черным фломастером. Другие надписи космические лучи «стерли», а эта – так навсегда и осталась!
— Говорят, «наверху» невыносимо шумно…
— Внутри космической станции достаточно шумно, 60Дцб, и это угнетает. Шум днем и ночью. Поначалу привыкаешь к этому шуму, но поскольку он и днем, и ночью, и никогда не уходит — это угнетение, оно в единицу времени несущественно, но накапливается. Это вентиляторы, это работа агрегатов, приборов разных. Каждый из них создает небольшой шум. Но обязательно — в уши на ночь беруши. Ты просто сохраняешь свои нервы, а то отдыха не будет. Это чувствуется, особенно когда выходишь в открытый космос. Вот там — полная тишина, полная изоляция, и это очень резко чувствуешь.
— Известен ли хоть один случай сумасшествия в космосе?
— Когда я проходил летную медицинскую комиссию, в училище поступал, например, офтальмолог, который пропускал через себя абитуриентов, сказал фразу, которую я навсегда запомнил: «Если я дал заключение, то гарантирую, что у этого человека проблем со зрением не будет ближайшие 10 лет. Гарантирую!» И опыт показывает, что это так. Методика! Как и у психолога на той же комиссии. Какие интересные у него психологические примочки были! В результате человек хочешь не хочешь полностью раскрывался. Одна сурдокамера на Земле — это замкнутый объем, куда человека заключают на энное количество дней, — чего стоит. Испытуемый начинает делать то, на что внутренне способен, полностью раскрывается в своих способностях, физических, психических, умственных. Хотя надо признать, что спецы не залезают, так скажем, в интимное сознание — у каждого человека есть свой мир и есть предел, когда дальше мое, личное. Что касается профессиональных качеств, любой будущий космонавт при тестах раскрывается полностью. И действия, которые срежиссировал и осуществил немецкий летчик Лубиц, здесь невозможны.
— Все однажды становится рутиной… Когда для вас космос вдруг стал привычным делом?
— На третий-четвертый полет, наверное. Рутина — в том смысле, что для тебя это стала привычная жизнь. Когда ты передвигаешься не думая, фиксируешься не думая. Вот только единица любого твоего действия стоит там намного дороже, чем на Земле. Допустим, тебе нужно просто взять какую-то вещь... Ты взял, ты ею попользовался, ты ее должен вернуть и зафиксировать на месте. Если ты взял эту вещь в одном модуле — тебе обязательно надо ее вернуть на место. Иначе ты ее потом будешь очень долго искать. На корабле все эти операции, как и на Земле, должны быть доведены до автоматизма. Это рутина?
— На чьей технике летать лучше?
— На выведении со старта, при нахождении на самом корабле комфортнее на наших «Союзах». Cамо место, ложемент, сам скафандр — все гениально продумано. По физике тоже: сам момент старта и достижения невесомости — это 10 минут, и ты в невесомости. Но... Хорошая есть поговорка «голь на выдумку хитра» — это про нас. Ведь функционально мы сделаем не хуже, а где-то даже и надежнее. Скажем, наши скафандры в 10 раз проще американских. Я могу обслуживать себя сам, за какую-то минуту я могу нырнуть в скафандр, загерметизироваться — и уже буду в безопасности. Со скафандром американским так не произойдет. Он сложнее намного. Одному надеть и сесть на свое место — невозможно. По времени вообще несопоставимо. Но, надо признать, на спуске их шаттл комфортнее, там перегрузки меньше.
— Знатоки разные говорят: дескать, у нас электроника хуже. Есть миф такой, что мы проиграли в 70-х по космической электронике...
— Наверное... На такой вопрос должен отвечать экономист... Нужно иметь в виду финансирование этих проектов. Вложения не те. Когда в космонавтику советскую вкладывалось денег столько, сколько было нужно, тогда можно было, наверное, до лунной гонки даже дойти — у нас носитель был почти готов. Хороший носитель. Чуть-чуть тогда, на шаг где-то, американцы вырвались вперед.
- На чем основаны сомнения в том, что американцы высаживались на Луне?
- Самый простой ответ: мы тоже ведь были готовы. Экипажи были готовы. Леонов был в лунном экипаже. Техника лунная существовала, тренировки проходили. Еще чуть, какие-то месяцы - и мы полетели бы туда, и мы точно так же выполнили бы посадку на Луну, как это сделали они.
— Сегодня есть программы по подготовке полетов на Марс... Если наши на Луне еще не побывали, то о каком полете на Марс можно говорить?
— Я допускаю, что еще не учтены все риски, которые встретятся при полете на Марс. А таких рисков много. Но чисто технически, чтобы выполнить этот полет, проблем неразрешимых нет. Автоматы летают, работают, а человек, как говорится, всегда при них.
— А выйти на поверхность Марса?
— Нет разницы: выйти на Луну или на Марс. Посадили автомат даже на астероид. Это ведь сложнее. А Луна — сколько там сейчас бегает всего и всякого…
Космос остается открытым
— Эпиграф к «Марсианским хроникам» Брэдбери такой: «Великое дело — способность удивляться. А космические полеты снова всех нас сделали детьми». Вы согласны? Как в принципе изменила человека встреча с космосом? И как еще может изменить?
— Когда говорят, что сегодня мы уже летаем в космос, мы умеем выходить в космическое пространство — абсолютно с этим не согласен. Мы лишь что-то умеем, лишь чему-то научились. Космос безграничен. Безграничен в пространстве, безграничен в исследованиях. Любой шаг, который расширяет наши познания, дорог. Вот наш космонавт Валерий Поляков прожил в космосе рекордных пятьсот дней... Но если следующий проживет там на один день больше — это будет уже новое открытие. И так до бесконечности! По сути все это — познание человеком самого себя. Звучит тривиально, но это так...
Благодарю Иру Иванову за расшифровку интервью.