Господи, как я устала писать про моих умерших ровесников, которые могли бы сейчас жить…
Константин Б. был освобожден из ЛИУ-4 (зоны для заключенных с туберкулезом) в связи с тяжелой болезнью. Его вынесли на носилках и отдали родным. Константин умер через 12 дней. Ему было 33 года. Последняя стадия ВИЧ-инфекции, туберкулез.
Геннадий Питателев умер в ЛИУ-4 через 6 дней после того, как прибыл туда этапом из питерской тюремной больницы им. П.Ф.Гааза. Последняя стадия ВИЧ-инфекции, истощение, туберкулез. Ему было 29.
Константина Пролетарского освободили по состоянию здоровья из ЛИУ-4 с температурой 40. Проведя полгода в питерской больнице, Костя умер. Последняя стадия ВИЧ-инфекции, туберкулезный менингит. Ему было тоже 29.
«Тяжелая болезнь» не значит «неизлечимая», как пытаются оправдаться сотрудники ФСИН. Это значит, что людям не предоставили никакой врачебной помощи в течение нескольких лет! Ни таблеточки, ни обследования. И, вместо того чтобы отсидеть свои три года, они получили по бирке на ногу.
— Все трое умерших — жители Санкт-Петербурга и Ленинградской области, — говорит Павел Чиков, руководитель правозащитной организации «Агора», которая помогла родственникам составить иск и ведет дело. — Они отбывали наказание в ЛИУ-4 «Онда» Сегежского района в Карелии — это печально известное лечебно-исправительное учреждение для туберкулезных больных. Год назад мы подавали заявление о возбуждении уголовного дела в отношении УФСИН Республики Карелия, которое не оказало этим людям медицинской помощи, что привело к их смерти. Но карельский Следственный комитет вынес постановление об отказе. Оно очень развернутое, это постановление. Но в нем прямо и четко написано, что осужденные в этих двух колониях мрут как мухи.
Дело в том, что в Санкт-Петербурге, Ленинградской области и Карелии очень много наркотиков, ВИЧ-инфекции и туберкулеза. Соответственно, много и заключенных с этими заболеваниями. И единственная тюремная больница им. П.Ф.Гааза в Санкт-Петербурге в конце концов перестала справляться с этим потоком. Тогда в 2005 году директор ФСИН Калинин издал приказ, в соответствии с которым всех туберкулезных больных из Питера и Ленобласти должны были отправлять в два учреждения в Карелии — ЛИУ-2 и ЛИУ-4, предназначенных для содержания и лечения осужденных, больных туберкулезом. Но особенность заключалась в том, что солидная часть туббольных имела еще и ВИЧ. А в этих двух колониях не было ни одного врача-инфекциониста вообще! Только фтизиатр. Потому как они специализируются на туберкулезе. Они просто не знали, как лечить. А заключенные пошли рекой...
Следственный комитет Карелии: «...к середине 2006 года в этих исправительных учреждениях отбывали наказание только 37 ВИЧ-инфицированных жителей Карелии. ...В течение четвертого квартала 2006 года в ЛИУ-2 и ЛИУ-4 прибыли 99 осужденных, из которых 66 являлись ВИЧ-инфицированными, а 30 имели сочетанную патологию ВИЧ и туберкулез. ...В 2007-м туда же прибыли 340 осужденных, из которых 176 являлись ВИЧ-инфицированными, а из их числа 157 больных имели ВИЧ в сочетании с туберкулезом...». Так и пошло, как конвейер: прибыли 270 больных, 290. Умерли: 14 человек, 12, 39.
Справка "МК"
<p>Высокую смертность в уголовно-исполнительной системе отметил замгенпрокурора России Евгений Забарчук. По его данным, в 2009 году в российских колониях и изоляторах умерли более 4670 человек, что превысило аналогичный показатель 2008 года.</p>А так это выглядело глазами заключенных: «Когда я приехал в тюрьму, — рассказывал Константин Пролетарский, — я всем врачам сказал, что у меня ВИЧ, я принимаю лекарства и что мне нельзя прерывать лечение. Мне сказали: успокойся... И не дали мне ничего. Сказали, что у них нет этих лекарств, нет связи со СПИД-центром. В общем, не в курсе они. Потом меня этапировали в Карелию, в ЛИУ-4. Там я тоже говорил врачам, что у меня ВИЧ в стадии СПИДа, все им рассказывал, все свои показатели последние... Но — ничего. Лекарства я, сколько сидел, больше не получал. В 2007 году „вичовых“ очень много привезли, но не знали, что с ними делать. Мы даже не числились как „вичовые“, а приехали туда как туберкулезные. И когда ты говоришь врачу на обходе, что ты с ВИЧ, он говорит: „Я вообще не представляю, о чем ты говоришь“. Там были одни фтизиатры — ни инфекционистов, ни дерматологов. А этапы все приходили, приходили. Уже барак не вмещал ВИЧ-инфицированных. И им пришлось отряд сделать отдельный, турбо-ВИЧ... И сейчас это самый многочисленный отряд в лагере...»
— Начиная с 2006 года больных заключенных стали этапировать туда без разбору, — говорит Павел Чиков. — В этих двух ЛИУ администрация сама в шоке была. Сотни человек с ВИЧ, и ни одного врача для них. Там не было ни лекарств, ни лабораторий...
Наличием врачей в зонах обеспокоились после поступления первой сотни больных. Карельское УФСИН постаралось наладить отношения со СПИД-центром, но, из ответа СК Карелии, «полного взаимодействия сразу достигнуть не удалось». Потому как не нашлось там ни запаса лекарств на всю эту тучу новых людей, ни врачей. В конце 2007 года директору ФСИН пошло отчаянное письмо, что ЛИУ-4 предназначено только для тубзаключенных, и оно не имеет возможностей организовать обследование ВИЧ-инфицированных больных. Оно не располагает специализированной лабораторией, отсутствует штат сотрудников, не решен вопрос финансирования. Эти два ЛИУ попросили больше не слать им больных с ВИЧ, но поток не уменьшился. А туберкулез в сочетании с ВИЧ быстро приводит к смерти.
— Таким образом, — говорит Павел Чиков, — Следственный комитет объяснил, что люди умирали не по вине персонала УФСИН по Карелии или врачей, а потому, что ФСИН направила им огромное количество заключенных и не обеспечила их необходимым количеством инфекционистов, тест-систем, терапией и т.д. Но это, мол, было в 2007–2008 годах. А теперь у них все налажено. Но Константин Б. скончался в прошлом году. Так что картина с лечением сегодня мало изменилась.
— А сейчас много заключенных с ВИЧ на Северо-Западе?
— 4,5 тысячи. И у них во ФСИН на эти 4,5 тысячи человек только 3 инфекциониста! И два из них работают в тюремной больнице им. П.Ф.Гааза.
— То есть ездить в колонии они не будут?
— Нет, конечно! И это типичная проблема. В Удмуртии больше тысячи ВИЧ-инфицированных заключенных, там один инфекционист. И можно представить, с какой вероятностью и частотой каждый из них имеет доступ к этому врачу. Можно сказать, что не имеет.
— А вот тюремная больница им. П.Ф.Гааза в Питере, которую вы упоминали, она подходит для лечения заключенных с ВИЧ?
— 58 человек у них умерли за первое полугодие. 22 — только за последние три месяца. Но, как заявляет сама больница, на них валить нечего — они, мол, фактически работают как хоспис, потому что колонии доводят осужденных до инкурабельного состояния, а потом отправляют их в Гааза, где они умирают. Они себя позиционируют не как лечебное, а как диагностическое учреждение. Что их задача не лечить, а только провести диагностику, взять анализы, назначить лечение, а потом с этим лечением поставить человека на этап — на Онду. И вот часть их пациентов умирает в больнице. Часть — на этапе: в Гааза им пишут «здоров», чтобы не было проблем с конвоем. А часть — после больницы в ЛИУ.
Сейчас в больнице им. Гааза находится осужденный в очень тяжелом состоянии — у него 50 иммунных клеток (норма около 800. — А.К.). Адвокат хочет добиться, чтобы его освободили по состоянию здоровья. Так в больницу теперь перестали пускать адвокатов.
Я довольно хорошо знаю ситуацию, которая сложилась на Северо-Западе, но я абсолютно уверен, что это типичная ситуация по всей стране. Мы в «Агоре» практически не получаем жалоб на отсутствие лекарств. (Потому что солидную часть лекарств во ФСИН поставлял фонд «Российское здравоохранение» на средства Глобального фонда по борьбе с малярией, ВИЧ и туберкулезом. А со следующего года заниматься этим будет государство. Вот тогда будут и жалобы. — А.К.). А чаще всего мы сталкиваемся с тем, что в колонии или зоне нет инфекциониста и тестирования. А лечение в этом случае и смысла не имеет. Вообще. Потому что нет человека, который может назначить его правильно, и нет данных о том, как оно подействовало.
Вот Рязань, например. Мы направляли жалобу — там заключенный с ВИЧ не делал анализ крови больше года. И мы получили очень подробный ответ из УФСИН: «В ФГУ ИК-6 отсутствует оборудование, необходимое для исследования клеточного иммунитета и вирусной нагрузки». Все ссылаются на то, что у них нет оборудования. И в Казани точно такое решение было: у нас нет оборудования, у нас нет инфекционистов, тест-систем. У нас ничего нет, и, «выслушав представителей заинтересованных лиц, суд приходит к выводу, что заявление не подлежит удовлетворению».
— На нет суда нет!
— Именно так. Ну нет же ничего, ну что ж теперь! И Следственный комитет в Карелии тоже сказал: ну откуда они могут взять, раз нет?! Ну да, умерли. Но ведь нет же врачей и лабораторий!
— Сколько всего осужденных с ВИЧ в России?
— 65 тысяч. Каждый 10-й выявленный находится в уголовно-исполнительной системе. И очень интересно посмотреть, какова доля получающих АРВ в колониях и на воле. Минздрав заявляет: у нас около 100 тысяч по стране получает терапию. Это почти 20% от всего количества. А на зонах получают АРВ 5% инфицированных. Как минимум 15% недополучают. Как может человек с 50 клетками не получать терапию — я говорю про того человека в Гааза?! И это в нынешних условиях, с теми бюджетами, которые есть у Минздрава, которые выделяются на терапию! Люди, умирающие от СПИДа, — это штука недопустимая. Это нонсенс.
— Это позор.
— Абсолютный позор. И умирающие от туберкулеза — позор. Это можно еще было понять в 90-е, когда денег реально было меньше. И позиция Европейского суда по правам человека такова, что государство обязано защищать жизнь людей, исходя из имеющихся экономических возможностей. И поэтому клеймить Россию конца 90-х с теми экономическими возможностями, которые у нее были, — рука не поднимается. Но не клеймить ее сейчас — вот это уже недопустимо.