В России до революции существовало несколько наиболее распространенных среди публики прозвищ для чинов полиции.
Когда-то их называли, например, “архаровцы” — по имени московского обер-полицмейстера Н.П.Архарова (1742—1797), который разработал систему весьма жестких мер по подавлению преступности и очень решительно усмирил в 1771-м Чумной бунт в Москве. Такая суровость не понравилась многим москвичам, и Архаров снискал среди них дурную славу, которая распространилась и на всех его подчиненных — полицейских. Впрочем, в дальнейшем “архаровцами” стали называть уже не стражей правопорядка, а наоборот — его нарушителей: лихих грабителей, хулиганов, бродяг… Шутливо так называли даже непоседливых, озорных детей.
С конца XIX в. в ходу у горожан было прозвище Фараон. По одной из версий, сотрудники полиции заслужили его благодаря своим товарищам-городовым, которые неподвижно и бесстрастно (как скульптуры древнеегипетских правителей) стояли на посту посреди всеобщей уличной суеты. (Фараонами называли и полицейских в других странах.)
По той же причине возникло и другое ироническое название. Про дежурящих на перекрестках городовых москвичи говорили: “статУй (с ударением на последнем слоге) небесный”.
В заметках известного писателя А.Куприна, сделанных им в конце позапрошлого столетия, можно обнаружить информацию о том, что на языке киевских уголовников городового называли “барбос”.
Среди прочих малопочтительных прозвищ по Российской империи кочевало и столь знакомое нам сейчас — “мент”. (Из “Списка слов воровского языка, известных полицейским чинам Ростовского-на-Дону округа” (изд. 1914 г.): “Мент — околоточный надзиратель, полицейский урядник, стражник или городовой”.) Исследователям удалось найти объяснение данному парадоксу (ведь милиции-то в стране еще не было). Оказывается, слово перекочевало в Россию из соседней Австро-Венгерской империи. По-венгерски mente значит “плащ”, а поскольку тамошние полицейские носили форменные плащи-накидки, то их и прозвали в обиходе “ментами” (то есть “плащами”).