«Я думаю, для начала полезно вспомнить о разнице между двумя понятиями, которыми пользуются ученые и эксперты по национальной безопасности, - «антитерроризм» и «контртерроризм», - комментирует «МК» эксперт. - Антитерроризм предполагает усилия, которые направлены на то, чтобы сделать конкретные объекты или общество в целом менее уязвимыми. В этом смысле задача состоит в том, чтобы затруднить или, лучше сказать, сделать невозможными действия террористов, которые стремятся причинить значительный ущерб. Контртеррористические меры, с другой стороны, нацелены на террористов как таковых – на их устранение или нейтрализацию. И антитерроризм, и контр-терроризм требуют достаточно хорошей осведомленности, почерпнутой от людей, электронных и других источников…
Эти различия важны в ситуации с Волгоградом, Сочи или более широким конфликтом между Россией и исламистскими боевиками с Северного Кавказа. Вполне очевидно, что президент Путин, российские власти и олимпийские организаторы не пожалеют финансов и будут широко нарушать гражданские свободы и личный комфорт гостей грядущей Олимпиады, чтобы убедиться, что эти Игры безопасны настолько, насколько это возможно с принятием антитеррористических мер. Это может быть сделано за счет увеличения числа «силовиков», масштабного наблюдения при помощи видеокамер, постоянных проверок личности, использования физических барьеров. Я мог бы спрогнозировать, что на Олимпиаде не будет террористических актов, но нет никаких гарантий.
Проблема заключается в том, что подобные меры не могут применяться в общественных местах на всей территории России в течение неопределенного времени. Это просто невозможно сделать для сети общественного транспорта, развлекательных центров, а также для всех остальных публичных мест, уязвимых для терактов. И нападениям тех, кто готов умереть ради срыва олимпийских мероприятий, как, например, в Волгограде, все тяжелее противостоять. Так называемые «смертники» могут легко найти брешь в системе безопасности, и их нападение может привести к максимальным потерям. Даже районы, находящиеся под самым тщательным наблюдением и охраной, могут оказаться под ударом, как это обнаружилось, например, во время согласованных террористических атак в Лондоне в июле 2005 года.
Я считаю вполне иллюстративным, говоря о террористах, использовать метафору воды, бегущей вниз по склону: когда встречается препятствие на одной из дорожек, вода неизбежно найдет другую. Аналогично, если для террористов слишком сложно или дорого атаковать конкретную цель, например, такую как Олимпиада в Сочи, они могут найти другие места - более уязвимые. В любом случае сейчас исламисты нашли способ снова проявить себя в национальном или, может, даже международном свете. Хотя большинство американцев и европейцев затруднятся найти Волгоград на карте и нисколько не почувствуют личную угрозу из-за терактов в южной части России. Временная и географическая близость этих взрывов к Олимпиаде в Сочи означает, что эти теракты должны обратить на себя внимание зарубежных журналистов. Без нападения на олимпийских атлетов или зрителей террористы с Северного Кавказа смогли нанести символический вред.
Основной вывод – это то, что антитерроризм должен быть частью более широкой стратегии, которая охватывает также насильственные и ненасильственные контртеррористические меры, которые направлены, с одной стороны, на то, чтобы уничтожить террористов и на то, чтобы, с другой стороны, затруднить попытки террористических организаций рекрутировать новых сторонников и получить доступ к оружию и деньгам.
Российские власти имели успех, используя насильственные контртеррористические меры, включая инфильтрацию и «прицельные» убийства, против северокавказских исламистов. Например, главари боевиков ибн аль-Хаттаб и Шамиль Басаев (который взял на себя ответственность за операции в Беслане и «Норд-Осте») были убиты в 2002 и 2006 годах соответственно в российских спецоперациях. Но новые фигуры заняли их место. Самый известный из них - Доку Умаров, лидер так называемого «Имарата Кавказ».
Реальная проблема заключается в том, что российская контртеррористическая политика была менее успешна в том, чтобы лишить этих лидеров способности привлекать новых кандидатов для террористических миссий. В частности, речь идет о смертниках. В то время как «Имарат Кавказ» и относящиеся к нему группировки не продвинулись ни на шаг в создании исламистского государства в регионе (на деле, шансы на это малы, как никогда), они оказались способны черпать воду из глубокого колодца обиды и ненависти местного населения по отношению к России. Степень этого негодования, которое можно расценивать как одну из наиболее больших неудач России в контртеррористической и карательной политике, связана в значительной мере с двумя факторами. Первый из них – широкомасштабное нарушение прав человека, к которому прибегала российская армия в отношении чеченских мирных жителей во время и после второй чеченской кампании. Второй – это тщательность, с которой русские и исламисты фактически устроили заговор против умеренной чеченской оппозиции, оставляя только два выбора для северокавказских властей: с одной стороны, коллаборационисты, которые выбрали тесное сотрудничество с русскими, и с другой стороны – радикальные боевики, которые привержены насилию и мести. Большая часть мусульманского населения на юге России и на Северном Кавказе отреагировали на русскую политику кнута и пряника, выбрав путь согласия, однако некоторые выбрали сопротивление, в результате чего борьба с терроризмом затянулась.
Одним из наиболее отличительных признаков исламистской кампании против России и вполне очевидного результата чрезмерно жесткой контртеррористической политики российских властей – это участие женщин-смертниц, многие из которых являются женами или вдовами чеченских и дагестанских боевиков. Их называют по-разному: «шахидки» (русская феминизированная версия арабского слова «мученик»), «черные вдовы» и «невесты Аллаха». Если верить доступной информации, то именно они причастны к некоторым взрывам в Волгограде...»
Также «МК» попросил Рэндала Лоу ответить на вопрос, значит ли все вышесказанное, что война с терроризмом в России обещает быть бесконечной. «Да, я бы согласился, что насилие может продолжаться неограниченное количество времени, - заявил эксперт. - Однако самая большая надежда – что оно пойдет на спад до относительно приемлемого уровня».