Стоит ли ожидать третьего решительного разворота? И какая именно позиция в “выборе невесты” наиболее выгодна для наших национальных интересов? Если говорить об отдельных людях, то для них двоеженство карается Уголовным кодексом. Но государства живут по иным правилам. Россия обязана не упустить ни одну из “красоток”: и создать в обозначенные сроки таможенный союз, и максимально быстро вступить в ВТО.
В последние годы идея интеграции с бывшими братскими республиками превратилась в России в некое подобие марксизма-ленинизма времен заката советской власти. В саму некогда популярную идеологию по большому счету уже никто не верит. Но говорить об этом вслух еще считается неприличным. За последние 18 лет были подписаны десятки “эпохальных” интеграционных документов, о которых все сразу забыли. Поэтому убежденность многих, что таможенный союз России, Казахстана и Белоруссии относится к той же категории, вполне простительна. Но у нынешней попытки “слиться
в экстазе” есть отличие от предыдущих. По крайней мере в двух “союзных” столицах — Астане и Москве — есть кровная заинтересованность в ее успехе.
Развод или свадьба?
Сфера влияния России в бывшем СССР успешно разваливается в течение уже многих лет. Но у самых дальновидных политиков в Москве возникло ощущение, что сейчас мы находимся у некой критической черты. “В ближайшие годы мы либо пройдем точку дезинтеграционного невозврата, либо сумеем затормозить, — сказал мне высокопоставленный чиновник президентской администрации. — И шансы на то, что эта точка будет пройдена, велики: мы вялы и неповоротливы”.
Чтобы суметь затормозить, надо для начала четко осознать: какие куски расползающейся ткани еще можно заштопать, а что потеряно безвозвратно. К сожалению, большинство стран СНГ готово сейчас лишь к ритуальным разговорам про интеграцию — и то лишь под аккомпанемент российских кредитов или прочих преференций.
Сравнительно развитые государства типа Украины в принципе могут, но не хотят. “Существует консолидированная позиция всей украинской политической элиты, включая “пророссийскую” Партию регионов: целью является европейская интеграция, — объяснил мне киевский расклад знаток местной политики Владимир Филин. — Процесс вступления в НАТО сейчас фактически заморожен. Согласно опросам, против НАТО выступает 70% населения во всех регионах. Но те же 70% поддерживают вступление Украины в Евросоюз. В Киеве надеются на ассоциированное членство в ЕС через 2—3 года и на полноправное членство через 10—15 лет”.
Менее продвинутые страны вроде Киргизии, может быть, и не прочь прицепиться к локомотиву российской экономики. Но интегрироваться можно лишь с государствами, примерно равными тебе по уровню развития. А беднейшие страны СНГ, как ни грустно это признавать, находятся сейчас на пути в “светлое прошлое”. Если отбросить географически изолированные от России республики типа Армении, то получится: единственной страной, готовой к интеграции с Россией не только на словах, но и на деле, является Казахстан.
Заинтересованность Астаны в создании таможенного союза с Москвой носит предельно приземленный характер. Эффективность казахстанской экономики напрямую зависит от исчезновения таможенных барьеров на границе с Россией и выравнивании транспортных тарифов на грузовые перевозки. Подобная цель была поставлена Назарбаевым еще до мирового экономического кризиса, когда Казахстан купался в деньгах. А кризис лишь сделал задачу “таможенного прорыва” еще более актуальной. Сверхдоходов от экспорта сырья у Казахстана сегодня больше нет. И в Астане готовы бороться за каждый цент и каждую копейку.
По степени развития экономической и политической системы Казахстан находится примерно на одном и том же уровне с Россией, а в некоторых сферах даже нас опережает. Из уст высокопоставленных московских чиновников мне не раз доводилось слышать горькие жалобы. Мол, российский федеральный управленческий аппарат продолжает деградировать. А Назарбаеву удалось более четко отстроить свои структуры власти.
В результате Астане часто удается преуспеть там, где Москва проваливается. Например, реальной демократии в Казахстане уж точно не больше, чем в России. Но мы в европейских структурах находимся на положении парии. А дипломатам Астаны удалось выбить для Казахстана право председательствовать в ОБСЕ.
В отличие от, скажем, Украины, Киргизии, Таджикистана и Молдавии власть в Казахстане полностью контролирует ситуацию в стране и способна провести в жизнь любое свое решение. Оппозиция представлена здесь тремя категориями: маргиналами, скрытыми марионетками власти и уж совсем экзотическими персонажами, находящимися в эмиграции. Например, во многих западных СМИ главным “борцом за казахскую демократию” на полном серьезе считают бывшего зятя Назарбаева Рахата Алиева: на родине он прославился маниакальной страстью к рэкету и призывом возродить в республике ханскую форму правления. Другой “видный оппозиционер” — бывший министр индустрии Мухтар Аблязов. В свое время он отсидел за коррупцию. А будучи помилованным, вновь попался — на выведении активов из крупнейшего банка страны — и сейчас укрывается от казахстанской генпрокуратуры в Лондоне.
Еще одно ключевое отличие от Украины. В результате голодомора и прочих “прелестей” коллективизации число украинцев сократилось на 15,3%. Количество казахов — как следствие аналогичных событий — упало на 27,9%. Но у Казахстана нет связанного с Россией национального комплекса. Подспудные страхи казахов относятся скорее к их другому великому соседу — Китаю. А Москва воспринимается как полезный противовес Пекину.
Все это, разумеется, вовсе не значит, что Казахстан готов раствориться в России. Более того, в Астане никогда не откажутся от курса на “многовекторность”, которую в Москве считают стремлением сидеть на всех стульях сразу. Но таможенный союз дает нам вполне реальный шанс создать в бывшем СССР первое “небумажное” интеграционное ядро.
Говоря о таможенном союзе Москвы и Астаны, нельзя, конечно, забывать о его третьем заявленном участнике — Минске. Теоретически разрушение таможенных барьеров очень даже выгодно Белоруссии. Но это как раз тот случай, когда теория может радикально разойтись с практикой. “Как только Лукашенко понимает, что из рук уплывает даже частица власти, он сразу делает шаг назад, — сказал мне хорошо знающий белорусского лидера видный российский политик. — Например, сколько лет подряд он обещал перейти “в следующем году” на единую валюту! А таможенный союз тоже предполагает передачу части властных полномочий наднациональному органу”.
Авторитетный белорусский экономист, руководитель Центра Мизеса в Минске Ярослав Романчук тоже убежден, что Лукашенко не будет выполнять свои обязательства: “Власть в Белоруссии наловчилась устанавливать нетарифные и неформальные ограничения на свободное передвижение товаров. Чего стоит хотя бы норма, согласно которой 80% продаваемых в магазинах товаров должно быть произведено именно в данном регионе страны! Имеет ли после этого смысл говорить о российских товарах?”
ВТО в роли Кощея
Если детям на ночь рассказывают сказки про злого волка, то у взрослых свои страшилки. В Америке обыватели с ужасом передают из уст в уста рассказы о неких “черных вертолетах”, битком набитых творящими вопиющие беззакония правительственными агентами. Интеллектуалы в Европе и США любят порассуждать о таинственном Бильдербергском клубе: как говорят, именно на его ежегодном совещании 130 плутократов принимают все самые главные решения на планете. Ну а в современной России страхи многих членов элиты сконцентрировались на другой организации — ВТО. А между тем она далеко не такой страшный зверь, каким его малюют.
Миф первый. Над нами издеваются. Психологическая усталость от 16 лет изнурительных переговоров — таким был один из мотивов июньского решения Путина отказаться от самостоятельного вступления России в ВТО. Но если разобраться, то в роли “просителя у двери” мы задержались прежде всего по милости прежних обитателей Кремля.
Предшественница ВТО — Генеральное соглашение по тарифам и торговле — было создано в 1947 году. Чтобы попасть тогда в “клуб”, Советскому Союзу было достаточно только захотеть. Наша командная экономика препятствием служить не могла. Вступили же в ГАТТ отдельные страны соцлагеря, например Венгрия и Румыния. Но тогда Сталин воротил нос от “империалистических” структур: типа у нас скоро будут свои, ничем не хуже!
Кремль опомнился в 1979 году. Но тогда процесс нашего вступления в ГАТТ так и не сдвинулся с мертвой точки из-за начала афганской войны. Сделать все вовремя — великое искусство. Когда после преобразования ГАТТ в ВТО в середине 1990-х годов Москва по-серьезному собралась во всемирный торговый клуб, мы уже находились в заведомо невыгодном положении. В 1947 году “членские карточки” имели 23 страны, в 1997 году — 126.
Чем больше и разнообразнее экономика страны-кандидата, тем больше число “клубных дедов”, желающих выкатить ей какие-то условия. Соответственно, неминуемо увеличивается и время, которое придется затратить на переговоры о вступлении.
Гнаться за быстротой вступления в ВТО — это вообще обманывать в первую очередь самого себя. В прошлом десятилетии Киргизия поставила перед собой цель всех опередить и завершила переговоры за рекордный срок: три с половиной года. Условиями, на которые Бишкек убедили иностранные партнеры, киргизские лидеры особо не заморачивались. А зря. В страну хлынул мощный поток импортных товаров, и местная экономика погрузилась в состояние перманентного нокдауна, которое длится до сих пор.
К счастью для всех нас, Москва избрала другой путь в ВТО. “Партнеры по переговорам выдвигали нам откровенно завышенные требования, — сказал мне один из самых крупных спецов по ВТО в России Алексей Портанский. — США и Евросоюз добивались “выравнивания” внутренних и внешних цен на газ. Но мы не приняли на себя никаких обязательств в вопросе энерготарифов. Цены на газ в России сейчас повышаются из-за чисто внутренних проблем. От нас требовали допустить на российский рынок иностранные банки и страховые компании в виде филиалов. Отбить подобное требование до нас еще никому не удавалось. Но для российских банкиров и страховщиков согласие на него означало катастрофу: один “Дрезднер-банк” по своей капитализации больше всего банковского рынка СНГ. И мы отказались — и победили! От нас требовали обнулить ввозные пошлины на гражданскую авиатехнику. Мы согласились только на их снижение с 20% до 7,5—12%”.
Конечно, на момент, когда Путин решил “разрубить гордиев узел”, еще далеко не во всех наших спорах с “дедами ВТО” удалось поставить точку. Например, мы хотели установить верхнюю границу возможной государственной помощи сельскому хозяйству на отметке в 9 миллиардов долларов. Иностранцы требовали снизить эту цифру примерно в три раза. Звучит ужасно, спору нет. Даже у самого ярого ненавистника аграрного лобби сразу зачешутся кулаки отбить атаку закордонных иродов на наших сельхозников.
Однако есть одна деталь, которая все меняет. Цифра в 9 миллиардов “зеленых” — чисто виртуальная. Реально объем госпомощи селу сейчас как раз и составляет те самые 3—3,5 миллиарда долларов. В рамках нацпроекта его действительно планировали довести к 2012 году до 7 миллиардов. Но согласитесь: в связи с кризисом все эти обещания звучат примерно так же, как и в свое время торжественная клятва построить коммунизм к 1980 году. “Компромисс в этом вопросе был вполне достижим, — считает Алексей Портанский. — Думаю, мы с партнерами вполне могли бы сойтись на разумной цифре в диапазоне между 3 и 9 миллиардами”.
Очень похоже все обстоит и на других направлениях. Вступление России в ВТО может означать потенциальные проблемы для отдельных отраслей. Особо уязвимыми могут оказаться, например, игроки на рынках шин, легковых машин, чая, кофе и косметики. Но в целом даже намека на киргизский вариант не ожидается. Что бы там ни говорили о переговорных талантах современного Кремля, последние 17 лет были потрачены все-таки не зря.
Миф второй. ВТО не будет? Ну и бог с ней. “Что будет, если Россия так и не вступит в ВТО? Мы будем смотреться белой вороной, но не помрем”, — сказал мне крупный российский политик. Но для уважающей себя державы есть вещи, лишь ненамного менее страшные, чем смерть.
О чем идет речь? Хотя бы о том, что без нашего членства в ВТО планы создания в России хоть какой-то несырьевой экономики стоит сдавать в макулатуру. “Продавать нефть и газ можно без ВТО, — объясняет Алексей Портанский. — Но вот экспортировать высокотехнологичную продукцию без ВТО невозможно. Производить высокотехнологичные товары в расчете только на внутренний рынок бессмысленно. Этого мало. А продавать их за границу у не члена ВТО не получится — такие товары никто к себе просто не пустит”.
Именно ВТО является сегодня той площадкой, где устанавливаются правила мировой торговли. Список серьезных стран, которые, как и “три таможенные сестры”, еще не входят в клуб, пугающе короток: Иран, Алжир, Ирак, Ливия, Сербия…
Не вступив в ВТО, мы будем вынуждены играть по правилам, которые устанавливают другие. Россию и так сейчас дискриминируют на каждом шагу. “До мирового кризиса наша страна ежегодно теряла из-за антидемпинговых расследований за рубежом 2—3 миллиарда долларов. За последние месяцы число таких расследований выросло на 20%. Это происходит из-за того, что мы вне “защитного поля” ВТО”, — сказал мне бывший экономический помощник премьера Черномырдина Никита Масленников. Хотим ли мы навеки закрепить за собой роль мирового экономического мальчика для битья?
Чехарда с невестами
Отвечая на вопрос о возможности своего “политического брака” с Виктором Януковичем, премьер Украины Юлия Тимошенко рассказала журналистам солоноватый анекдот. Живет в лесу влюбленная пара — ежик и суслик. Живет дружно, но вот одна беда: детей нет. Обратились они за советом к мудрой сове: “Это из-за того, что мы такие разные?” — “Нет, просто вы оба мальчики!” Совместимо ли друг с другом одновременное создание таможенного союза и вступление России в ВТО? Или нам тоже стоит обратиться к “мудрой сове”? В чем вообще смысл действий российской власти последнего времени?
Даже в странах, где многоженство официально разрешено, принято жениться сначала на одной невесте, а затем на другой. Так проще и удобнее. Действуя в рамках подобной логики, Москва долгое время отдавала приоритет ВТО и откладывала создание таможенного союза. Казалось, еще чуть-чуть, и мы наконец откроем ногой дверь “мирового клуба”.
Но годы шли, а до ВТО по-прежнему оставалось “еще чуть-чуть”. Как уже было показано выше, это объяснялось вполне объективными причинами. Но постепенно в свите Путина формировалась уверенность: у постоянных задержек с нашим членством есть и еще одна причина. США и Евросоюз — откровенные враги интеграции России с бывшими советскими республиками. Самые безбашенные западные политики без стеснения говорят российским коллегам: чем вы дальше от своих бывших сателлитов, тем лучше для всех, включая вас самих. А раз так, то не является ли ВТО той морковкой, которую постоянно держат перед нашим носом, чтобы мы бежали вперед и не вспоминали об интеграции с соседями?
Еще в период пребывания Германа Грефа в кресле министра экономики и главного ответственного за ВТО Путин и Назарбаев пришли к неформальному соглашению. Если в 2008 году Россия не вступает в ВТО, мы плюем на все и форсированными темпами создаем таможенный союз. К лету 2009 года “строительство” таможенного союза подошло к стадии окончания фиксации тарифов. Это означало, что Москва теряла свободу маневра на переговорах с ВТО. Именно в этот момент Назарбаев напомнил Путину о их прошлом решении. И ВВП ринулся в бой. Изумленному Западу было объявлено: “синица” таможенного союза для России важнее, чем “журавль” ВТО. И что вступать во всемирный торговый клуб Москва будет единым таможенным союзом с Минском и Астаной.
Выбранная Путиным схема означала, что задача вступления России в ВТО в принципе снимается с повестки дня на очень долгое время. И дело здесь не только в том, что Москва гораздо ближе подошла к дверям ВТО, чем Казахстан и Белоруссия. Таможенные вопросы — это ведь лишь часть того, о чем договариваются в рамках вступления во всемирный торговый клуб. Чтобы рваться в ВТО единым блоком с Астаной и Минском, нам придется сначала резко увеличить степень взаимной интеграции. А ведь даже само создание таможенного союза идет ох как не просто.
Что ж, с таким курсом можно резко не соглашаться. Но, по крайней мере, ему не откажешь в стройности и логичности. Но тут Медведев заявил в Италии: “Цель вступления в ВТО останется, никаких сомнений быть не должно… Вступление таможенным союзом было бы красиво, но довольно проблематично”.
С тех пор прошло уже несколько недель. Но в элите до сих пор гадают: что бы это значило? Основных версий две.
Версия первая. Правящий тандем принял совместное решение отыграть назад в форме президентского ответа на пресс-конференции.
Версия вторая. Слова Медведева — это всего лишь “личная позиция президента”. Российская власть в целом сдавать назад не собирается. Самостоятельные переговоры Москвы с ВТО до сих пор не возобновлены. Отданные Путиным в июне распоряжения тоже никто не отменял.
Итак, каков же сухой остаток? В ВТО существует правило: если одна сторона хотя бы временно отказывается от достигнутых договоренностей, все остальные имеют право сделать то же самое. Существует опасность, что, когда мы вернемся за стол переговоров, “деды ВТО” выставят нам какие-нибудь новые требования. Но главное — это все же потеря лица. “Это наше последнее слово!” — громогласно заявила Москва. А уже через несколько недель застенчиво добавила: “Нет, предпоследнее!” Достойна ли такая суетливость великой державы?
Впрочем, довольно самобичевания. Лучше займемся другим сакраментальным русским вопросом: что делать? Откладывать в очередной раз создание таможенного союза — несерьезно. Но делать ручкой ВТО — еще менее серьезно. Как сказал мне видный казахстанский экономист Канат Берентаев, чтобы попасть и туда и туда, “достаточно выработать общие позиции по конкретным параметрам на переговорах по вступлению наших стран в ВТО”. Разумеется, подобная задача выглядит легкой только на бумаге. Чтобы заполучить хотя бы одну “невесту” из двух, наши чиновники должны продемонстрировать весьма неслабые таланты к политическому жонглированию. А при совмещении задач степень сложности увеличивается как минимум в два раза. Но другого пути нет: если мы не хотим быть лузерами, надо стиснуть зубы и научиться жонглировать.
“Жениться вам надо, барин!” — говорят обычно вконец запутавшимся молодым людям. Россия сейчас оказалась именно в таком положении. Или не совсем в таком: даже “пойти под венец” — для нас огромная проблема.