Управляющий огнем
— Как выбрали военную стезю?
— Отец срочную службу проходил в Афганистане, — рассказывает Максим Липатов. — Окончив институт, служил в милиции, в том числе и на высоких должностях, и всегда уважал военных. Я выбирал между гражданским вузом и военным. В результате выбрал все-таки военное дело. Поступил в Казанское высшее артиллерийское командное училище.
Как говорит Максим, конкурс в училище в 2005 году был три человека на место.
— Учились мы пять лет. Сложнее всего мне давалась тактика. А вот артиллерия — это было прямо мое, там было много расчетов, а меня всегда привлекала математика.
Офицеры-наставники заметили у Максима организаторские и лидерские качества. Он стал командиром отделения, а потом заместителем командира взвода.
— После выпуска из училища в 2010 году хотел поехать служить в Забайкальский край, в Борзю. Но там не было мест. Попал в мотострелковую бригаду в Дагестане. Помню, отец сначала расстроился, но потом сказал: «Зато будешь ходить — персики вдоль дороги срывать».
Максим Липатов был назначен командиром взвода артиллерийского подразделения.
— Офицерский состав был очень сплоченный, приняли меня хорошо. В подчинении у меня были срочники. А в 2012 году нам дали уже контрактников. Ребята-дагестанцы были просто золотые, практически все 17 человек. Мы научили их стрелять из артиллерийских орудий.
— Там издавна воспитывают детей в духе патриотизма. Мужчина должен уметь постоять за отчий дом, родных.
— Да, мне доводилось по роду службы знать достойных сынов Дагестана. Но в тяжелые годы для республики приходилось сталкиваться и с негативными моментами. Случалось, что мы ехали в кузове военной машины, и дети 6–7 лет с криками «Аллах акбар!» закидывали нас камнями. И изображали руками стрельбу из автоматов.
Обстановка в Северо-Кавказском регионе оставалась напряженной. Продолжались нападения со стороны боевиков. Максиму Липатову довелось участвовать в контртеррористической операции.
— На 3,5 месяца мы уехали в горы. К операции привлекались артиллерия и авиация. Мы зачищали местность от незаконных вооруженных формирований по квадратам. Были приданы в подчинение командиру разведывательного батальона. Помню, была обнаружена банда террористов, он нам открыто, не маскируясь, передал координаты цели по радиосвязи. Действовать нужно было незамедлительно. Мы навелись, нанесли огневое поражение противнику. Отработали. Обычно мы к командиру ходили на доклад. А тут он сам прибежал к нам, выдал с ходу: «Мужики, молодцы, всех — к медалям, такую банду уничтожили».
В последующем Максим Липатов стал командиром гаубичной батареи. А потом попал в оперативное отделение.
— Хотел развиваться в своей профессиональной деятельности, поэтому и решил изменить направление своей работы и перейти на должность, предполагающую выполнение оперативных задач.
Потом была командировка в Сирийскую Арабскую Республику. А 24 февраля 2022 года началась специальная военная операция на Украине.
— Сначала выдвинулось тактическое звено — пехота, ребятам пришлось прорываться сквозь минно-взрывные заграждения. А следом за ними пошли мы.
Максим делится, что успел отправить жене Инне сообщение. Написал, как сильно ее любит, и выключил телефон.
— Мы вместе уже десять лет. Инна — человек глубоко верующий, с начала спецоперации помогает фронту. В удостоверении у меня лежит подаренная ею иконка и ее фотография.
«Ракеты HIMARS летят почти без шума»
Когда спрашиваю у майора Максима Липатова, какую задачу он выполнял в штабе объединения Южной группировки войск, он отвечает кратко: «Был одним из связующих звеньев». И улыбается.
Понятно, что о многом говорить нельзя.
Максим пришел в штаб из боевого подразделения. И поначалу ему не хватало, как он говорит, «командирских моментов», такой знакомой команды «батарея, к бою!».
Первые пять дней, когда они только зашли на освобожденные территории, им удавалось прикорнуть в сутки лишь на 2–3 часа. Где сидели, там и засыпали.
— Подразделения нашей группировки войск динамично наступали, освобождали населенные пункты. Мы слышали о том, что Запад собирался передать ВСУ реактивные системы залпового огня HIMARS. Когда это произошло, противник нанес ракетный удар именно по нашему штабу. Это было летом 2022-го.
Ракеты HIMARS, как рассказывает Максим, летят почти без шума.
— Я заступил на дежурство, вышел на улицу в 2 часа ночи, закурил. И случился первый прилет. Я сначала подумал, что взорвался трансформатор, искры во все стороны полетели. И через две секунды был уже второй удар по электроагрегату. Я понял, что это ракетный удар. Оповестил ребят. Спасибо командиру, который ранее поставил задачу оборудовать заглубленный командный пункт. В это убежище мы и спустились.
Но наверху оставалась документация. И Максим помчался наверх.
— Понимал, что первый удар прошел, это шесть ракет, пока поедут на запасную позицию, где будут менять пусковой контейнер, — это еще около 20 минут. Я побежал наверх, там был уже мой друг Никита, весь экипированный — в бронежилете, в каске. Мы с ними поменялись дежурствами, он был в отдыхающей смене. Видим, все вокруг горит. Кто-то кричит: «Раненые, раненые…»
Максим делится, что замешкался лишь на долю секунды. Краем сознания отметил, что сейчас будет второй ракетный удар, нужно бежать обратно в укрытие. Но раненым нужна была помощь, и они с другом помчались к станции связи, которая попала под обстрел.
— Из груды железа стали доставать ребят, оказывать им первую помощь. Под носилки приспособили доски и какие-то палки. Остановили медицинский уазик, погрузили туда раненых.
Потом, как говорит Максим, был еще один ракетный удар HIMARS.
— Но мы уже успели укрыться. Реактивные системы залпового огня HIMARS, по сути, и были предназначены для нанесения ракетного удара по штабам. У ВСУ этих ракет было в то время в достатке. Бывало такое, что они ими били даже по переднему краю.
«На поверхность выходили только по задачам»
Было понятно, что противник точно знал координаты цели.
— На ВСУ работала и космическая, и агентурная разведка. Когда кого-то из местных жителей брали с поличным, находили у них в телефоне и координаты наших военных объектов, и время прохождения наших колонн. ВСУ интересовала наша связь, электроагрегаты, РЭБ-станции и другие инфраструктурные объекты.
Максим делится, что перед ракетным обстрелом он разговаривал с женой.
— Инна спрашивала: «Тебе деньги на счет закинуть?» А симки на телефонах у нас были местные, украинские, там нужно было исхитриться, чтобы пополнить счет. Я сказал жене, что вроде у меня там деньги есть. Когда нас обстреляли, я знал, что жена узнает об этом. Кинулся ей звонить, чтобы успокоить, и выяснилось, что у меня на счету… денег нет. Остановил бегущего мимо лейтенанта, взял у него телефон. Написал эсэмэску: «Доброе утро, все хорошо, хорошего дня». Инна потом делилась, что, получив послание, подумала, раз написал эсэмэску, значит, руки на месте. Даже если раненый, но смог отправить весточку, значит, живой…
Как говорит Максим, им не раз приходилось менять места дислокации.
— Быт был устроен неплохо. Все было в подвале — и столовая, и рабочие места. Там же оборудовали небольшой тренажерный зал. Кто-то из разбитого здания принес гриф, потом в развалах нашли металлические «блины». Занимались, поддерживали форму. При этом маскировку предпринимали очень серьезную. Телефонами не пользовались. На поверхность выходили только по задачам.
Кормили, как говорит наш собеседник, очень сытно.
— Ребята-повара — молодцы. Мы сидели в заглубленном помещении. А они поднимались на поверхность, готовили в специально отведенном месте. Если месторасположение позволяло, использовали электрические плиты.
Все, конечно, скучали по дому, вспоминали своих близких. Иногда случалось нечто непредсказуемое, необъяснимое.
— Я всю жизнь хотел завести питбуля. Мне нравились эти сильные собаки с боевым настроем. Однажды я сидел, курил. Представлял себе мирную жизнь, свой дом. И вдруг увидел, как ко мне бежит черный питбуль. Он был абсолютно не агрессивный, а просто очень голодный. Видимо, дом, где он жил, был разрушен, пес остался без хозяев.
Как говорит Максим, питбуль как появился ниоткуда, так и убежал в никуда.
— Это было еще на первой «точке», в самом начале спецоперации. Мы тогда не могли звонить домой, связи вообще никакой не было. И этот пес был как посланец, как некий знак, «привет из дома». Если бы я знал, что поеду тогда домой, я бы, конечно, забрал его с собой.
В зоне спецоперации у многих меняется мироощущение и отношение к жизни. Выражение «все мы ходим под Богом» приобретает на СВО особый смысл.
— Когда над тобой свистят пули, летят мины, ракеты, к кому еще обращаться? Только туда, наверх… Я, например, в зоне СВО первый раз полностью прочитал молитвослов.
Максим вспоминает, как во время очередного дежурства стало известно, что пункт, где был его близкий друг Илья, обстреляли.
— Перед этим мы успели обменяться с ним сообщениями. Я спросил: «Братан, как дела?» Он ответил: «Как всегда, все ровно». Было примерно одиннадцать вечера, мы отъехали тогда километра на четыре, как вдруг услышали разрывы. Во время доклада по телефону я услышал фамилию Ильи и дальше: «Тяжелый».
Максим делится, что все вскочили с мест, началась суета. А он словно оцепенел.
— Я буквально прирос к своему рабочему месту. Мне реально было страшно. Я боялся встать и спросить, что с моим другом. Он был мне как брат, мы знали друг друга с 2008 года, дружили семьями. Вместе выполняли боевые задачи в мирное время. Я перекрестился, стал просить, молиться… Через некоторое время услышал, что Илья погиб.
Как говорит Максим, его друг никогда не сидел на том месте, где погиб во время обстрела.
— Месяца через три Илья приснился и мне, и Инне, и своей жене. Пришел проститься. Со дня его гибели прошло уже полтора года, а легче не становится. Его жена осталась с тремя детьми, сейчас активно занимается волонтерской деятельностью. Помогает фронту, ей легче пережить горе.
— Приходилось в зоне СВО применять оружие?
— У нас всегда при себе было оружие. Когда выезжали на передний край, брали с собой автомат. Пистолет всегда был с собой. Но в стрелковых боях мне участвовать не приходилось.
— С пленными доводилось общаться?
— Однажды к нам с передовой привезли пленных. Они все были замотаны, но было понятно, что четверо из них были совсем молодые, им было по 18–20 лет. И с ними был один дедок. Ребята, которые их взяли, рассказывали, что новобранцы, которых украинское командование кидает на передовую, не пересекаются с теми, кто уже участвовал в наступлении. Чтобы последние не рассказали, как у них там все плохо. Новые подразделения идут, не зная реальной обстановки на поле боя.
Максим делится, что однажды, по рассказам наших бойцов, украинский танк, заехав в траншею, завалился на бок. Танкисты ВСУ не знали, что там уже стоит российское подразделение. Наши бойцы их «приняли», когда они начали выбираться из танка.
— Как-то к нашим военным на позиции пришли отец с сыном. Сказали, что не хотят воевать. Их в Незалежной сотрудники ТЦК (аналог военкомата) отловили прямо на улице. И таких «защитников» было немало.
«Бумажные письма — нечто осязаемое»
Западные спецслужбы снабжали ВСУ разведданными. Целями их атак были как склады с оружием, так и командные пункты.
— В 2023 году по нам ударили англо-французской крылатой ракетой Storm Shadow. Если HIMARS летит практически незаметно, то Storm Shadow очень даже видна. Летит этакий столб. Если честно, это еще хуже, когда ты ее видишь.
Впрочем, российские военные научились сбивать и HIMARS, и Storm Shadow. Вражеские установки РСЗО полыхали вдоль всей линии боевого соприкосновения.
В кармашке несессера — специального контейнера, где лежали медикаменты, — у Максима хранились письма. В современном мире мало кто пишет бумажные письма. А в зоне СВО они не утратили своей ценности.
— Бывало, что с ребятами, которые ездили в отпуск домой, наши жены передавали нам посылки. И вкладывали туда письма. Эсэмэски — это одно, а листочек с написанными женой строчками — это совсем другое. Это нечто осязаемое. Кажется, что письмо пахнет домом, твоей любимой. Тяжело тебе, достал письмо, прочитал послание — и становится легче.
Вместе с письмами от жены у Максима хранились послания от школьников.
— Ребята писали: «Здравствуй, дорогой солдат! Мы тебя любим и ждем дома с победой». Вроде ты уже не солдат, и фразы совсем простые. Но эти листочки, написанные неуверенным детским почерком, могут растрогать до слез. От этих посланий незнакомых ребятишек теплеет на душе. Многие бойцы хранят их как обереги.
— В отпуск удалось съездить?
— Самый короткий, но самый классный отпуск я провел с женой в Севастополе. Это ее любимый город, на пенсии она мечтает там жить. Инна вообще мой ангел-хранитель. Она ежедневно молилась за меня, даже казалось, что я внутренне это ощущаю. Благодаря ей я, может быть, и жив остался, все мимо пролетало.
В зоне СВО Максим провел почти два года. А потом пришла телеграмма, ему сообщили, что он зачислен слушателем Общевойсковой ордена Жукова академии Вооруженных сил Российской Федерации.
— У нас был ускоренный курс. Двухгодичную программу мы изучили за год. Пишем сейчас магистерские диссертации и уже выпускаемся. Академия дала много новых знаний, которые мы применим в ближайшем будущем.
— Каким видите свое будущее?
— Я представляю свое будущее только в свете победы, ведь оно неразрывно связано с будущим всего народа. Сегодняшняя ситуация сплотила нас, и наша главная задача — обеспечить и сохранить мирное небо над головой. Победа над вновь возникшей угрозой фашизма неизбежна, и она будет за нами.
Майор Максим Липатов награжден медалью Суворова, медалью Жукова, медалью «За боевые отличия», медалью «Ветеран боевых действий»… Вполне возможно, что после окончания академии Максим снова окажется в зоне проведения спецоперации.