Пакт мечты
Буквально тюрингским премьером было сказано следующее: "Нам нужна европейская система коллективной безопасности, включающая в себя Россию. Все государства-участники должны заключить пакт о ненападении и сформировать оборонительное сообщество, ориентированное на урегулирование конфликтов на континенте".
Мысль, конечно, интересная, хотя сенсационными высказывания Рамелова назвать трудно. Хотя бы в силу многочисленных оговорок. Ни о каких таких договоренностях с нынешними российскими властями, уточняет политик, речь не идет и идти не может.
Заключать пакт о ненападении он собирается с совсем другой Россией: "Мы должны держать страну в поле зрения и оказывать поддержку тем, кто хочет перемен в России". Мол, ход событий рано или поздно "освободит силы общества". Тогда-то и договоримся.
Пока же Рамелов считает необходимым укреплять и и перевооружить бундесвер ("Германии нужна национальная армия, достойная своего названия") и поддерживать Украину. Ну, правда, рекомендует при этом "меньше говорить о поставках оружия и больше о путях к миру".
А еще рекомендует быть осмотрительнее с поддержкой некоторых иных постсоветских государств. Особенно беспокоит его Литва, в которой в будущем году должна разместиться бригада бундесвера в количестве пяти тысяч военнослужащих: "В российской Думе лежит предложение отменить суверенитет Литвы. Если оно будет рассмотрено, то очень скоро может случиться так, что мы окажемся вовлеченными в войну".
Для справки: судя по всему, немецкий политик имеет в виду проект закона "Об отмене Постановления Государственного Совета СССР "О признании независимости Литовской Республики", внесенном два года депутатом-"единоросом" Евгением Федоровым. Согласно паспорту законопроекта, размещенному на официальном сайте Госдумы, в минувшем году он был снят с рассмотрения "в связи с отзывом субъектом права законодательной инициативы".
Однако каких-либо альтернатив осторожный Рамелов и в этом случае не предлагает. В общем, в сухом остатке от невнятных мечтаний тюрингца не остается ровным счетом ничего. Маниловщина высшей пробы. Беспримесная, стопроцентно беспредметная и бесполезная.
Тем не менее мотивы "эрфуртского мечтателя" (Эрфурт - столица земли) очевидны. На носу у него выборы в ландтаг, земельный парламент: выборы должны пройти 1 сентября, а с рейтингами, мягко говоря, дела обстоят неважно: партия, которую он представляет, "Левая", сильно отстает от конкурентов - праворадикальной "Альтернативы для Германии" и левого "Союза Сары Вагенкнехт".
При этом оба конкурента активно жмут в ходе предвыборной кампании на педали большой геополитики. Обе оппозиционные политические силы выступают - в той или иной мере - за разрядку и перезагрузку в отношениях с Москвой и прекращение военной помощи Украине, в связи с чем заклеймены немецким истеблишментом как "пророссийские".
Словом, лидер тюрингских "левых" решил последовать примеру лидеров земельно-парламентской гонки и поиграть на том же поле. Но, похоже, не слишком преуспел. Ту часть политической сцены, которая за разрядку и перезагрузку, его пустое резонерство, мягко говоря, не впечатлило, а на тех, кто придерживается противоположной позиции, как красная тряпка на быка подействовала само словосочетание "пакт о ненападении". В качестве подтверждения приведем первую реакция экспертного сообщества и прессы.
"Пакты о ненападении действуют до тех пор, пока одна сторона не решит напасть на другую", - иронично замечает профессор Университета бундесвера (Мюнхен) Карло Масала. А политолог Томас Йегер указывает на то, что механизмы, о которых мечтает тюрингский политик, давно существуют: "Если кто-то встретит Рамелова, напомните ему о Парижской хартии и ОБСЕ". Но, дескать, существуют еще и государства, которые на эти механизмы плевать хотели - и ничего с этим не поделаешь.
"Понятие "пакт о ненападении" вызвало чувство дискомфорта у пользователей соцсети X в контексте России, - добавляет издание Bild. - Они напоминают о пакте Гитлера-Сталина 1939 года, который предоставил нацистской Германии советский нейтралитет на случае готовящегося нападения на Польшу и в случае вступления в войну западных держав".
"Дискомфорт", безусловно, усиливает и то совершенно не учтенное, судя по всему, Рамеловым обстоятельство, что его предложение высказано в преддверии 85-й годовщины заключения упомянутого пакта, официально называвшегося "Договором о ненападении между Германией и Советским Союзом", но более известного как пакт Молотова-Риббентропа.
Кредитная история
Подписан он был 23 августа в Кремле главами внешнеполитических ведомств Германского рейха и Советского Союза Иоахимом фон Риббентропом и Вячеславом Молотовым (последний занимал также на тот момент пост главы правительства) - отсюда и распространенное неофициальное название документа.
Кстати, идея "пакта 1.0" тоже родилась в Германии, только, понятно, не в Эрфурте, а в Берлине. Подбивать клинья к Сталину Гитлер начал с конца 1938 года, то есть как раз тогда, когда отношения между СССР и Германией дошли, казалось, до точки замерзания. Или, наоборот, - кипения. Напомним, что в том году разразился Судетский кризис, закончившийся Мюнхенским соглашением между Великобританией, Францией, Италией и Германией (подписано 30 сентября 1938 года), предусматривавшим передачу Германии населенных немцами районов Чехословакии, и, соответственно, самой аннексией.
Однако если бы Прага не капитулировала под давлением европейских держав, а приняла военную помощь, предлагавшуюся Москвой, все могло бы закончиться по-другому. Короче говоря, СССР и Германия находились в шаге от войны и едва эту грань в ту осень не перешли.
Но именно тогда, в разгар Судетского кризиса, Гитлер пришел к выводу, что дальнейшее расширение "жизненного пространства" без военного столкновения с западными державами не обойдется. И решил сперва обеспечить себе тылы на Востоке.
Первые шаги к нормализацией отношений с СССР были предприняты еще в начале 1938 года: Советскому Союзу был предложен кредит в размере 200 миллионов марок. Тогда, правда, ни о чем договориться не удалось, но после публично проклятого Москвой "Мюнхенского сговора" дело, как ни странно, пошло намного более споро.
"Обращаясь к области политического прогноза, нельзя отказываться от мысли, что Советский Союз пересмотрит свою внешнюю политику, - докладывал 3 октября 1938 года в Берлин советник германского посольства в Москве Типпельскирх. - В этой связи надо иметь в виду прежде всего отношения с Германией, Францией и Японией... Я не считаю невероятной гипотезу, что современное положение открывает благоприятные возможности для нового и более широкого экономического соглашения Германии с СССР".
И предчувствие не обмануло дипломата. Когда в декабре 1938 года Берлин предложил возобновить переговоры о 200-миллионном кредите, сделав при этом намек на всеобъемлющую "перезагрузку" отношений, идея не встретила в Москве никаких возражений.
"Опасаясь германо-польского сближения в результате визита министра иностранных дел Польши Ю. Бека в Германию 5-6 января 1939 года, советская сторона 11 января согласилась начать экономические переговоры, а на следующий день Гитлер несколько минут побеседовал на дипломатическом приеме с советским полпредом, что стало сенсацией в дипломатических кругах", - пишет историк Михаил Мельтюхов.
Не могли не обратить в мировых столицах внимания и на смену руководства в наркомате иностранных дел: 3 мая 1939 года прежний его глава, Максим Литвинов, был смещен со своего поста, функции наркома были возложены на председателя Совнаркома Молотова.
Одной из очевидных причин замены, являлась, безусловно, национальность прежнего наркома и его ближайших сотрудников, мешавшая налаживанию конструктивных отношений с нацистской Германией. "Смещение Литвинова ознаменовало конец целой эпохи, - писал Уинстон Черчилль в своем знаменитом труде "Вторая мировая война". - Оно означало отказ Кремля от всякой веры в пакт безопасности с западными державами и возможность создания Восточного фронта против Германии. Еврей Литвинов ушел, и было устранено главное предубеждение Гитлера".
И Вячеслав Молотов фактически подтверждал эту версию. "В 1939 году, когда сняли Литвинова и я пришел на иностранные дела, Сталин сказал мне: "Убери из наркомата евреев", - вспоминал Вячеслав Михайлович в одной из многочисленных своих бесед с писателем Феликсом Чуевым. - Слава богу, что сказал! Дело в том, что евреи составляли там абсолютное большинство в руководстве и среди послов. Это, конечно, неправильно... Сталин, конечно, был настороже в отношении евреев".
Но дело было не только в "неподходящей" национальности Литвинова: бывшего наркома подозревали в симпатиях к западным демократиям, и, похоже, не совсем безосновательно. "Он, конечно, дипломат неплохой, хороший, - вспоминал Молотов. - Но духовно стоял на другой позиции, довольно оппортунистической... У нас никакого доверия к нему не было... Литвинов только случайно жив остался".
В общем, когда семь месяцев спустя, 19 августа 1939 года, в Москве было подписано советско-германское торговое соглашение никого это тогда особенно не удивило. Согласно достигнутым договоренностям, СССР на выгодных условиях предоставлялся долгосрочный кредит в размере 200 миллионов рейхсмарок, а Германии - возможность сбыта в СССР своих промышленных товаров и покупки сырья.
"Они поднимали тост за Сталина, я - за Гитлера"
Куда большей сенсаций стало то, что случилось четыре дня спустя. 23 августа, около полудня, на московском аэродроме приземлился самолет с Риббентропом. Причем встречали главу МИД фашисткой Германии в оплоте мира и антифашизма не абы как, а по всем правилам, по полному протоколу: с почетным караулом, оркестром и флагами со свастикой.
"После шести лет официально проповедуемой вражды к Гитлеру и нацизму такой поворот событий в глазах многих был подобен землетрясению, - свидетельствует Чарльз Боулен, в 1953-1957 годах посол США в СССР, а в описываемое время - сотрудник посольства. - Возникшее замешательство отразилось даже на самой церемонии приема Риббентропа в Москве.
У русских не было нацистских флагов. Наконец их достали – флаги с изображением свастики – на студии "Мосфильм", где снимались антифашистские фильмы. Советский оркестр спешно разучил нацистский гимн. Этот гимн был сыгран вместе с "Интернационалом" в аэропорту, куда приземлился Риббентроп. После короткой церемонии Риббентропа увезли в Кремль, где немедленно начались переговоры".
И это еще изумленная мировая и советская общественность не видела и слышала, как протекали сами переговоры. В этом случае она и вовсе не поверила бы глазам и ушам своим. "Переговоры были в Кремле, - рассказывал Молотов. - Там мы и шампанское распивали... Он (Риббентроп. - "МК"), конечно, провозглашал тосты за Сталина, за меня...
Сталин неожиданно предложил: "Выпьем за нового антикоминтерновца Сталина!"... Подшутил, чтобы вызвать реакцию Риббентропа. Тот бросился звонить в Берлин, докладывает Гитлеру в восторге. Гитлер ему отвечает: "Мой гениальный министр иностранных дел!" Гитлер никогда не понимал марксистов... Они поднимали тост за Сталина, я - за Гитлера... Это же дипломатия".
Но обо всех деталях сей дипломатической работы Молотов не рассказывал даже самым близким доверенным лицам. Многие у нас и сегодня продолжают доказывать, что пакт не был чем-то из ряда вон выходящим, скандальным, полностью вписывался в практику тогдашних международных отношений. И это правда. Но лишь часть правды.
Да, в самом пакте о ненападении ничего необычного, особенного не было. В 1920-е и 1930-е годы европейские страны не заключали целую кучу таких договоров. Вот лишь некоторые, наиболее известные: советско-французский (1932 год), советско-польский (1932 год), советско-финляндский (1932), германо-польский (1934 год), германо-британская декларация (1938), германо-французская декларация (1938 год)...
Кстати, на момент заключения пакта Молотова-Риббентропа действовал Договор о ненападении и нейтралитете между СССР и Германией, подписанный 24 апреля 1926 года. Первоначальный срок его действия составлял пять лет, но 1931 году договор был бессрочно продлен - с правам денонсации в любое время (после 30 июня 1933 года). Однако после прихода Гитлера к власти он расторгнут не был.
Ну, то есть даже с точки зрения советско-германских отношений тут не было никакой новизны. Формально рассуждая, это было не заключение нового договора, а перезаключение действующего.
Победители и суд
Вся соль была в невидимой части этого "айсберга", в секретном дополнительном протоколе к пакту, предусматривавшим "раздел сфер влияния" между СССР и Германией, а по сути - раздел Восточной Европы. Существование этого протокола Вячеслав Молотов, как ни пытал его писатель Чуев, отрицал до конца своих дней. Но германскому контрагенту Вячеслава Михайловича после краха Третьего рейха терять уже было нечего, поэтому на Нюрнбергском процессе он все выложил начистоту.
"Когда я в 1939 году прибыл в Москву к маршалу Сталину, он обсуждал со мной не возможности мирного урегулирования германо-польского конфликта, - говорил Риббентроп в своем последнем слове, произнесенном 31 августа 1946 года. - Он ясно дал понять, что если кроме половины Польши и Балтийских стран не получит еще Литву и порт Либава, я могу сразу лететь обратно.
В 1939 году ведение войны там, очевидно, еще не считалось международным преступлением против мира, иначе как можно объяснить телеграмму Сталина, посланную после окончания польской кампании? Она гласит, я цитирую: "Дружба народов Германии и Советского Союза, скрепленная кровью, имеет все основания быть длительной и прочной".
Кроме того, суду были представлен аффидевит, письменные показания, Фридриха Гауса - бывшего руководителя правого департамента германского МИДа, который сопровождал Риббентропа в его поездке в Москву в августе 1939 года и принимал активное участие в подготовке подписанных там документов.
Выдержки из аффидевита, в котором подробно рассказывалось о переговорах в Москве и содержании секретного протокола, были зачитаны адвокатом Альфредом Зайделем в ходе перекрестного допроса бывшего главы МИД бывшего рейха 28 марта 1946 года.
Риббентроп полностью подтвердил показания своего бывшего подчиненного, добавив ряд интересных деталей: "Прием, оказанный мне Сталиным и Молотовым, был очень дружественным... Мы обсуждали, что следует сделать со стороны немцев и со стороны русских в случае вооруженного конфликта (с Польшей. - "МК")... Сталин никогда не обвинял Германию в агрессии против Польши. Если здесь говорят об этом как об агрессии, то вина за это должна лежать на обеих сторонах".
Разумеется, идея "общей вины" не получила в Нюрнберге никакого развития. Поскольку трибунал создался победителями, совершенно исключавшими какой-либо суд в отношении самих себя, то его устроители заранее согласовали вопросы, не подлежавшие обсуждению в ходе процесса: в этот обширный перечень вошли и советско-германский пакт 1939 года, и Мюнхенское соглашение 1938-го. Но осадочек, как говорится, остался. И токсичность его с годами, как видим, отнюдь не снижается.
Словом, август - отличное время, чтобы вспомнить о том, что было 85 лет назад. Но если это "воспоминания о будущем", если речь идет о "пакте 2.0", то лучше, право, подобрать для этого другое время. И желательно - другую форму, не рождающую никаких неприятных ассоциаций.