До Исламской революции 1979 года общий контур системы управления Ираном был понятен любому иностранцу. На вершине властной пирамиды находился шахиншах - в буквальном переводе «царь царей», или, если использовать, европейскую терминологию, император. Но после крушения монархии и начала скитаний последнего императора по миру (новые власти Ирана требовали его выдачи и поэтому все боялись) структура власти в Тегеране сильно усложнилась. Первым человеком в государстве стал Рахбар или Факих - «владыка-богослов», высший духовный лидер. До своей смерти в 1989 году этот пост занимал Рухолла Хомейни – очень суровый и аскетичный человек, который управлял Ираном не из столичных дворцов, а из скромного домика в городе Куме в 150 километров от Тегерана. А затем на эту должность перешел тогдашний президент Ирана Али Хаменеи.
Таким образом с предпоследнего полного года существования Советского Союза высшая власть в Иране не менялась ни разу. Да, за это время в стране сменилось пять президентов. А президент в Тегеране – это, на минуточку, фигура не назначаемая, а избираемая всенародно. Но к выборам допускают не всех, а только тех, «кто достоин». Став президентом, политик получает очень ограниченный набор полномочий. В реальной иранской системе власти разбираются лишь глубокие специалисты – да и то не все. Есть масса самых разнообразных органов, разных институтов, которые в той или иной форме конкурируют друг с другом и баланс власти между которыми постоянно меняется.
Есть, например, состоящий из 88 избираемых населением богословов совет экспертов, который в случае смерти Рахбара должен избрать его преемника. Есть Совет стражей Конституции – некий аналог конституционного суда. Есть Исламский консультативный совет – парламент. Есть Совет по определению политической целесообразности – консультативный орган при Рахбаре, который должен разруливать конфликты между стражами и определителями целесообразности. И это я говорю только о формальной структуре – не о подковерной борьбе различных фракций и кланов, в которой даже самому подготовленному иностранцу «без пол-литра» (для справки: алкоголь в Иране самым строжайшим образом запрещен) не разобраться. Подведем предварительный итог: с точки зрения иранских внутриполитических раскладов, гибель президента Раиси безусловно имеет важное значение. Нынешний Рахбар родился в далеком 1939 году и в иранской верхушке уже давно идет неформальная гонка преемников, одним из участников которой, по мнению экспертов, был погибший президент.
Вот как на страницах американского журнала The Atlantic тегеранский политический расклад описал Араш Азизи – работающий в США историк и авторитетный специалист по Ирану: «Раиси стал президентом в 2021 году по итогам выборов, которые представляются наименее конкурентными из всех тех выборов, что проходили в Иране с 1997 года. Верховный лидер Али Хаменеи позаботился о том, чтобы все другие серьезные кандидаты не были допущены к выборам… Все выглядит так, как будто Раиси был выбран именно потому, что он не мог стать серьезным соперником для Хаменеи…Некоторые называют его невидимым президентом. Во время расцвета движения «Женщины, Жизнь, Свобода», которое сотрясало Иран в 2022-23 годах, лишь немногие из протестующих выкрикивали лозунги против Раиси потому, что они знали: реальная власть находится в другом месте… Но те же самые качества, что с большой вероятностью сделали Раиси безопасным для режима выбором на пост президента, превратили его в главного претендента на роль сменщика Хаменеи как Верховного лидера».
Теперь эта роль вакантна. Расклад сил в иранских верхах неизбежно изменится. Но что это поменяет для России? Не будучи глубоким (или, чего греха таить: даже неглубоким специалистом) по Ирану, я все же рискну предположить: ничего особенно важного. В прошлом отношения между Москвой и Тегераном часто развивались по достаточно эксцентричной траектории. Например, в 1989 году имел место совершенно поразительный эпизод. Незадолго до своей смерти Рухолла Хомейни отправил Михаилу Горбачеву письмо, где содержалось следующее любезное предложение: «Хочу твердо заявить, что Исламская Республика Иран как самый могущественный оплот исламского мира может с лёгкостью заполнить вакуум, образовавшийся в идеологической системе вашего общества».
Хомейни так ждал ответа, что даже нарушил свое железобетонное правило не встречаться в качестве Рахбара с иностранцами и принял у себя в доме в Куме тогдашнего главу МИД СССР Эдуарда Шеварднадзе. Но прочитав ответ генсека, в котором не было согласия «принять помощь», Верховный лидер изрек: «Я разочарован… Я не задумываюсь о проблемах этого мира. Я размышляю о потустороннем мире, и на этот вопрос я не получил ответа». Но при всем своем разочаровании Рахбар все-таки санкционировал нормализацию крайне плохих на тот момент отношений между Москвой и Тегераном. И с тех пор эти отношения встали на более твердую и прагматичную основу, чем согласие по вопросам «потустороннего мира». Сейчас эта основа – свойственные и для современной России, и для современного Ирана конфронтационные отношения с Западом.
Корни непримиримого конфликта Тегерана с США зарыты в том же 1979 году. Преследуемый новыми иранскими властями смертельно больной шах (у него обнаружили рак еще в период его пребывания у власти) в конце концов нашел прибежище в США. Это спровоцировало захват «революционными студентами» американского посольства в Тегеране и взятие в заложники его сотрудников. Большинство этих заложников удерживали в течении 444 дней. Неспособность их освободить погубило карьеру тогдашнего президента США Джимми Картера. И с тех самых пор «смена режима» в Тегеране является одной из главных стратегических целей американской внешней политики. Генезис (происхождение) непримиримого конфликта России и Запада имеет, как известно, совершенно другой характер. Но важно то, что мириться с Москвой Америка тоже не собирается. Россия и Иран объективно находятся сейчас в одной лодке. Гибель второго по значимости человека в Тегеране ничего не меняет в этом политическом уравнении.