Ритуалистический идиотизм
Высшее советское руководство в середине 80-х годов оказалось полностью профнепригодным. Как говорили в советское время — «не на высоте задач». Это, конечно, удивительно: люди, прошедшие все ступеньки партийно-правительственной лестницы, руководившие краями и областями, заводами и министерствами, успешно решавшие сложнейшие проблемы в условиях всеобщего дефицита и разгильдяйства, сохранявшие паритет с США в гонке вооружений, оказавшись на вершине власти, вели себя так глупо, что сегодня в это трудно поверить.
И речь не об одном Горбачеве, все его соратники были не лучше — Рыжков ли, Лигачев ли, Шеварднадзе или любой другой член Политбюро. Конечно, Михаил Сергеевич несет как генсек ответственность в первую очередь, и он персонально ухудшал многое так, как, наверное, другой бы не смог; тем не менее он был выдвинут на свой пост, имел поддержку окружения, и его никто так и не снял до самого конца СССР, поэтому не будем взваливать всю вину на него одного.
«Ритуалистический идиотизм» (формулировка историка Александр Немировского) Политбюро ЦК КПСС образца что 1985-го, что 1990 года был особенно впечатляющ на фоне прагматизма их коллег из Политбюро китайской компартии. И задаваясь банальным вопросом: что же помешало пойти советскому руководству по пути китайских коммунистов, ведь к 1985-му последние уже восемь лет успешно проводили реформы, и их первые результаты говорили сами за себя? – обращаешь внимание на один незамечаемый обычно момент.
Ближайшими помощниками Горбачева стали два человека, которые по всем формальным признакам не должны были и близко числиться среди реформаторов, и из всех членов тогдашней верхушки они обладали наихудшим послужным списком для руководства и советов по части выведения страны на новый путь. Но генсек выбрал именно их.
Михаил Сергеевич Горбачев плохо разбирался в людях. Еще хуже было у него со здравыми идеями. Но он прекрасно умел играть в аппаратные игры и нравиться начальству. В этом нет противоречий. Людей он отбирал по принципу полезности для себя лично. Но не задумывался при этом об их потенциале и возможности что-то сделать для страны.
В своей книге «Гэкачеписты» я отмечал, что генсек был человеком с небогатым внутренним миром и как управленец хорош лишь в роли исполнителя. Его потолком был пост главы Ставрополья, на котором он ревностно исполнял то, что ему велели из Москвы, почему и получил признание у Брежнева и продвижение в центр, когда скончался секретарь ЦК по сельскому хозяйству Федор Кулаков. Горбачев успешно охмурял «стариков» в Политбюро — Суслова, Андропова, Устинова, которые видели в Михаиле преданного ученика. Но когда он стал первым человеком, оказалось, что его внутренняя пустота привела к катастрофическим шатаниям и провалу. Выработать собственный последовательный и продуманный курс генсек оказался не в состоянии. И вот здесь-то люди, о которых пойдет речь — и не только они, — оказались незаменимыми помощниками по наполнению пустоты.
Горбачев рано понял значение броских лозунгов и симуляции решения проблем с помощью перестановок. В нем был жив хрущевский зуд постоянных перемен — как способ извлекать пользу как из громкой идеи, так и из управленческого хаоса. Когда он перешел в ЦК отвечать за сельское хозяйство, то сразу наметил вещь, которая не могла не понравиться Брежневу и за счет которой он мог почивать на лаврах. Это была Продовольственная программа, принятая на майском Пленуме ЦК 1982 года. Неважно, что от первого до последнего слова программа представляла собой ахинею, не имевшую отношения к реальным проблемам села, и что ни о каком ее выполнении не могло идти и речи. Важно, что ее написание и принятие укрепило аппаратные позиции Горбачева, создало ему авторитет в глазах старших товарищей. Будущие «перестройку», «ускорение» и «гласность» он отработал именно на Продовольственной программе.
Одновременно Горбачев провел ряд реформ в аграрном секторе, ярко охарактеризовавших его как хозяйственника. Об этом никто не говорит, но будущие агропромы и госприемки были опробованы им еще при Брежневе. Горбачев свято верил в благую силу бюрократических изменений, поэтому в 1979-м была создана Союзсельхозхимия, выделенная из Госкомсельхозтехники. Так из одного бюрократического монстра по снабжению создали два. Но если это решение было запланировано еще при Кулакове, и Горбачев его просто не остановил, то дальше пошли уже его импровизации.
В 1982-м было принято решение о создании районных агропромышленных объединений (РАПО). Теперь колхозы и совхозы в районе должны были управляться на новый лад, с большим контролем за их деятельностью, — ход мысли, противоположный тому, что делал в то время в Китае Дэн Сяопин. Грубо говоря, сельское хозяйство района становилось одним большим колхозом.
Двумя годами ранее создали Министерство плодоовощного хозяйства СССР. Считалось, что ежели управлять овощебазами и картофелехранилищами из Москвы, то они быстрее наполнятся, а продукция будет лучше храниться. Естественно, плодоовощные министерства стали учреждаться и в республиках – начиная с РСФСР. В 1981 году учредили союзный госкомитет по снабжению нефтепродуктами – чтобы он стоял над существовавшими республиканскими. Бюрократический маразм крепчал.
Еще хуже начудил Горбачев, когда стал сам себе начальником. Над РАПО он создал общесоюзный Госагропром, в котором сосредоточил выращивание, переработку и торговлю, — вполне антирыночная и антикрестьянская мера в духе раннего марксизма. Если Дэн Сяопин давал волю крестьянам, то Горбачев, наоборот, пытался построить мегаколхоз в масштабах Союза. Когда в 1988-м стало ясно, что с продуктами ситуация ухудшилась и сахар из свободной продажи исчез окончательно (на четвертом году горбачевских реформ), то ответ был предсказуемо бюрократическим. В РСФСР по указанию Горбачева создали… два Госагропрома! Вдобавок к существующему учредили Госагропром Нечерноземной зоны. Сахара это, конечно, не прибавило, как и всего остального. В таких аппаратных играх и решениях — вся суть генсека и его отличие от Дэна.
Дальнейшая история села при Горбачеве примечательна: в 1989-м дискредитировавший себя Госагропром ликвидируют и создают Комиссию по продовольствию и закупкам. Ситуация продолжает ухудшаться, исчезает еще и табак, основные продукты доступны только по карточкам. В 1990-м Горбачев разгоняет комиссию и… возвращается к ненавистному ему Минсельхозу, с разрушения которого начал. Круг идиотских преобразований завершился, продовольствие же исчезло с прилавков окончательно — как раз к последним месяцам правления Горбачева.
Идеологические прорабы перестройки
Но чтобы так безнаказанно куролесить и при этом купаться в восторгах, сперва отечественной публике, а после ее разочарования — зарубежной, нужно было уметь замыливать глаза. И без помощников Горбачеву было тут не обойтись. Главными его подручными стали Александр Яковлев и Анатолий Черняев, они выполняли важную идеологическую работу: формулировали основные направления политики и обосновывали ее.
Александру Николаевичу Яковлеву в 1985 году, когда он стал заведовать отделом пропаганды ЦК, было уже шестьдесят два года. За плечами — длительная партийная карьера. С 1946 года Яковлев работал инструктором отдела пропаганды и агитации Ярославского обкома КПСС (став им в возрасте 23 лет, просто феноменальное достижение). В самые мрачные позднесталинские годы он уверенно поднимался по карьерной лестнице партийной пропаганды и в 1953-м попал в Москву инструктором ЦК. Опять-таки — очень молодым для подобного места. С 1965-м — 1-й зам заведующего отделом пропаганды ЦК и затем, четыре года, — и.о. его начальника.
Чтобы так рано взлететь, необходимо было демонстрировать кондовость убеждений, безупречность идейной репутации. Конечно, никаким «либералом» Яковлев — правая рука главного идеолога Михаила Суслова — ни при Сталине, ни при Хрущеве, ни при Брежневе не слыл. Неслучайно в 1968-м ему доверили возглавить штаб по информационному обеспечению ввода войск в Чехословакию.
В Канаду в 1973-м он попал не в ссылку за свое свободомыслие, а скорее как слишком амбициозный карьерист, который перегнул палку, начав выкорчевывать русский патриотизм. Его статья «Против антиисторизма», после которой он и очутился за океаном, написана с ультраортодоксальных марксистских позиций, с решительным отрицанием малейших реверансов в сторону добольшевистской России. Но дело даже не в этом, а в том, что Яковлев с молодости находился не просто на партийной, а на пропагандистской работе и никогда не работал в народном хозяйстве. Все, что он знал, было коммунистическое начетничество, умение привести нужную цитату, выявить идейный уклон.
Таким же являлся Анатолий Черняев, в перестройку не «светившийся», в отличие от Яковлева, но тоже очень близкий Горбачеву человек, помощник генсека по международным делам, имевший доступ к его уху. Он, на два года старше Яковлева, служил в ЦК с 1956 года, в том числе в 1961–1986 годах — в Международном отделе, из которых шестнадцать лет заместителем заведующего.
И Яковлев, и Черняев к началу перестройки свою жизнь уже прожили, по возрасту были пенсионерами, и ничто не предвещало для них взлета. Скорее, они могли быть довольны, что столько времени продержались в высшем слое советского истеблишмента, пусть в случае Яковлева и с пертурбациями (но посол в Канаде — это очень высокий номенклатурный пост), и теперь могут уйти на хорошую пенсию. Но Горбачев безошибочно определил в них людей, которые смогут ему помочь, и тем самым продлил их политическое долголетие.
Повторим: оба являлись талмудистами-начетчиками от советского марксизма. Ни дня они не работали в реальной экономике, а были типичными пропагандистами эпохи «застоя» (ими же придуманный термин), причем тогда, когда мир уже отвернулся от советского проекта, и последний уже давно не выказывал ничего свежего и интересного, никаких привлекательных идей.
Любой диссидент в 1985 году сказал бы, что от таких людей ждать перемен следует в последнюю очередь и что их послужной список ничего, кроме презрения, вызывать не может. Яковлев и Черняев сами это прекрасно знали — как их воспринимают и в либеральных советских кругах, и за рубежом. Но Горбачев неожиданно предоставил им шанс. И мнение о себе было у них завышенное: они считали, что при Брежневе начальство их недооценило, не поставило на первые позиции в агитпропе. Дневники Черняева ярко это демонстрируют: постоянная ненависть к тому, чем он вынужден был заниматься, четверть века работы с компартиями капстран, которые он презирал. Поэтому они сочли предложение Горбачева пойти к нему в команду не только как возможность продления номенклатурной карьеры, но и как шанс расквитаться за былые обиды и мнимые унижения. Оттого такой радикализм предлагаемой ими политики.
Страстно завидуя западным коллегам — все у них есть, и внучки не просят привезти шмоток из загранкомандировок, — они направляли свою энергию не на развитие страны, чтобы она догнала Запад, а на ее разрушение, не понимая ни основ западного общества, видя лишь внешнюю мишуру — джинсы, кроссовки, двадцать видов колбасы в магазинах, — ни того, как работает советская система, поскольку к производству не имели никакого отношения. А не понимая механизмов ни за границей, ни у себя дома, они не могли и предложить здравой программы перемен. Но Горбачеву с его слабостью к демагогии как раз и были нужны профессиональные борзописцы, десятилетиями тренировавшиеся в подборе нужных цитат и формулировок: «экономика должна быть экономной», «развитой социализм» и т.п.
Генсеку не требовались специалисты, знающие и компетентные люди, или, по крайней мере, здравомыслящие. Ему были нужны те, кто обеспечит продвижение его образа в мире и сможет создать такие условия дома, что он будет защищен от смещения со своего поста. Яковлев и Черняев ничего не понимали ни в экономике, ни в государственном строительстве, они были чужды русской исторической традиции и от марксизма легко перешли к антикоммунизму, замешенному на отрицании «империи».
Их главной задачей было создать условия для безальтернативности Горбачеву, чтобы никому и в голову не могла прийти мысль его убрать. Продвижение «нового мы́шления» служило этой цели: мол, «Горби» признан во всем мире, породил «горбиманию», получает Нобелевскую премию — как же можно без него? Такому любимчику Запада обязательно дадут и помощь, и технологии, а куда без них? Защитники Горбачева любят высмеивать теорию, что-де он чего-то сознательно развалил. Но обратимся к дневникам Черняева — любопытному человеческому документу:
«…Объективная логика начатого Горбачевым (а может быть, и не вполне осознаваемый им замысел) такова: режим, созданный за 70 лет, должен распасться, его надо развалить»; «Горбачев готов пойти очень далеко по пути федерализации Союза. Недаром он оставляет в качестве скреп самые общие вещи: Октябрь, социализм, верность ленинскому выбору»; «он и в самом деле готов пойти так далеко, как вы (это он мне и Яковлеву) и не предполагаете»; «он готов далеко пойти. Но что это означает? Любимое его словечко — «непредсказуемость».
Саморазоблачение налицо — и готовность уничтожить страну, и отсутствие какой-либо программы, и верность до последнего ленинским идеалам — как высшей мудрости.
Будучи всего лишь помощником, Черняев позволял себе активно вмешиваться в кадровую политику:
«Зашел разговор о Зайкове. Я заметил: не политический он деятель»; «Горбачев давно понял, что с Егором Кузьмичом, Рыжковым, Воротниковым, Зайковым и т.п. ему не по пути. И по-разному их характеризуя, он не скрывал «в нашем кругу» неприязни, по крайней мере к первым двум». То есть и сам Горбачев позволял себе при порученцах хаять высшее руководство страны.
«В 90 случаях из 100, если я расхожусь с мнением МИДа, он поддерживает меня. Не говоря уже о том, что я «формирую» выступления по внешней политике, т.е. то, где она приобретает законченный вид и такой предстает перед миром. Так было при Шеварднадзе… так остается при Бессмертных, который согласовывает со мной все шаги, ходы и инициативы, все проекты распоряжений и указов по международным делам. И вместе мы действуем против генералов и ВПК», — пишет Черняев. Вот вам и заговор против станового хребта страны — не нужны никакие домыслы, свидетельство от первого лица. Упомянутый Вадим Медведев был таким же, как Черняев и Яковлев, партаппаратчиком-пропагандистом с огромным стажем. И его Горбачев также сделал своим доверенным человеком.
Русофобскую («интернационалистическую») эстафету Яковлева Черняев истово продолжал: «Нужно, наконец, определиться с ролью России, русского народа в Союзе честно и без всякой демагогии. Рефрен моего подхода: кто не хочет оставаться с русскими, пусть «гуляет». Но и русским надо нести свое бремя достойно, на пределе понимания и уважения к другим. А сколько еще в нас шовинистского мещанства и гордости!!!»; «М.С. должен делать выбор. И то и другое для него очень опасно. Но первый вариант означает и гибель перестройки, всего нового мышления. А во втором варианте — русский шовинизм плюс консерватизм».
Горбачев сам был продуктом застоя, символом вырождения партноменклатуры. С людьми типа Яковлева или Черняева, прожженными партаппаратчиками, ему было привычно и комфортно. Человек не из системы работать с ним бы не мог. Но выбор таких доверенных людей означал неизбежность катастрофы страны. Защитить интересы России люди, ненавидевшие ее за «имперство», были органически не способны.