За счет чего живет Россия
— Максим Станиславович, хотел бы начать с чисто обывательского вопроса: принято считать, что до февраля 2022 года благосостояние экономики России было построено на продаже энергоносителей на премиальный европейский рынок. Сейчас этот рынок для нас закрылся. За счет чего мы сейчас живем?
— На чем было построено чье благосостояние — это еще большой вопрос. Недавно Жозеп Боррель заявил, что благосостояние Европы зиждилось на устойчивом потоке энергоресурсов из России. Сейчас Европа этот устойчивый поток потеряла. И мы видим, к каким проблемам в ее экономике это привело.
Теперь о том, за счет чего мы живем. Если посмотреть на нынешнюю структуру внутреннего потребления, то у нас сейчас чуть больше 20% товаров и услуг — импортные. Это означает, что остальные 80% мы производим сами. Вот, собственно, и ответ на ваш вопрос. Благосостояние нашей страны базируется сейчас на внутреннем производстве. Конечно, степень развития этого внутреннего производства варьируется в зависимости от конкретного сектора экономики. В сфере производства продуктов питания она больше, в сфере сложного промышленного производства — меньше. Но главное в том, что локомотивом развития экономики сейчас являются внутреннее производство и внутренний спрос.
— И насколько бесперебойно работает этот локомотив? Недавно я был свидетелем того, как вы заявили, что «в российской экономике все неплохо». Вы можете доказать, что это действительно так?
— Самый главный показатель, который касается большей части наших граждан, — уровень безработицы. На рынке труда сейчас сложилась очень неплохая ситуация. Это доказывает, например, фактический уровень безработицы, который подсчитывается опросным методом: 3%. Это рекордный минимум. У нас в истории России никогда не было такого низкого уровня безработицы. Социологические опросы также подтверждают то, что сейчас люди уверенно себя чувствуют — и в плане сохранения своих текущих рабочих мест, и в плане возможности найти новую работу в случае необходимости. Понятно, что можно говорить и о других важных показателях кроме уровня безработицы — например, о росте ВВП, который составил порядка 5% к уровню прошлого года, о позитивной динамике реальных располагаемых доходов населения. Но я бы все-таки сделал как акцент на уровне безработицы как на таком якорном показателе.
— А нет ли в такой позиции определенного лукавства? Мы же знаем, что сейчас Россия находится в демографической яме, и одна из главных проблем страны — острый недостаток рабочей силы.
— Численность занятых в экономике растет. И в этом плане даже со стабильной численностью населения в трудоспособном возрасте можно оказаться в ситуации высокой безработицы. Далеко ходить за примерами не надо. 2020 год, пандемия. Всплеск безработицы из-за исчезновения спроса на рабочую силу на фоне локдауна — несмотря ни на какие демографические ямы, динамику трудоспособного населения и так далее. Нынешний низкий уровень безработицы можно считать зримым достижением экономической политики.
— К вопросу о достижениях — и не совсем достижениях. Посещает ли помощник Президента РФ обычные магазины — например продуктовые? И если да, то видите ли вы там то, что там видят все остальные, — достаточно серьезный рост цен?
— Да, посещаю — причем не только в Москве. Когда я выезжаю в командировки, всегда стараюсь заходить в магазины и смотреть, что там происходит. При этом магазины я выбираю чисто случайным образом: еду по городу, останавливаюсь и захожу в первый попавшийся. Из последнего: в ходе поездки на Дальний Восток я был в Магадане и на Чукотке и везде прошелся по магазинам. Где реальная беда с ценами, так это в таких отдаленных населенных пунктах. В конце навигации отсутствие нормальных каналов доставки свежих овощей и фруктов приводит там к совершенно заоблачным ценам на отдельные товарные группы.
Что касается изменения цен в среднем по России, то, конечно же, здесь очевиден всплеск цен на курицу — больше чем на треть за последний год; яйца подорожали куриные… Это отмечает и видит каждый человек, приходя в магазин. Есть еще такая особенность человеческой психологии: в первую очередь ты обращаешь внимание на те цены, которые резко растут. А вот те цены, которые более или менее стабильны — например, на подсолнечное масло, которые, по некоторым оценкам, даже ниже, чем были год назад, — оказываются вне зоны внимания. Это и создает впечатление максимально высокого роста цен.
Что мы имеем в реальности? Инфляция сейчас действительно повышенная. Именно об этом в последнее время говорит президент, ставя при этом перед правительством и Центральным банком задачу найти решение этой проблемы. Ясно, что в первую очередь такое решение должно состоять в увеличении предложения тех или иных групп товаров на внутреннем рынке.
— Я слышал оценки, что сейчас страна столкнулась чуть ли не с самым мощным всплеском инфляции за последние двадцать лет. Это так?
— Это не так. Давайте вспомним недавнее прошлое. В 2015 году у нас цены росли гораздо активнее. Впечатление, что такого роста цен не было давно или даже никогда, создают отдельные товарные группы. Про продукты мы с вами уже поговорили. Вторая история — это автомобили. Цены на них выросли даже не на десятки процентов. Естественно, это привлекает внимание. И, оценивая общую ситуацию, люди проецируют рост цен на отдельные товарные категории на всю совокупность товаров.
— Вы заявляете о стабильном бурном росте зарплат в стране. Но не сосредоточен ли этот рост зарплат лишь в отдельных секторах — например, среди тех, кто защищает интересы страны на фронтах СВО и в оборонной промышленности?
— Если бы он был сосредоточен только в этих отраслях, то тогда бы поступления в бюджет от налога на доходы физических лиц, которые напрямую увязаны с уровнем заработных плат, показывали бы огромный рост в одних регионах и падение в других. Но такого нет. Мы видим довольно устойчивый рост поступлений от НДФЛ по всей стране. Конечно, если посмотреть на структуру роста заработных плат в экономике, то обрабатывающие производства будут там на первом месте с существенным отрывом. При этом часть отраслей будет показывать рост зарплат, лишь слегка превышающий инфляцию. Разница по отраслям действительно есть. Так всегда происходит в экономике.
Повторяю: перекос в сторону обрабатывающих производств имеет место. Но в этом есть и своя позитивная сторона. Для выполнения задачи достижения технологического суверенитета нам в обрабатывающей промышленности будет требоваться все больше и больше квалифицированных рабочих, управленцев, высококачественных инженеров. Для того чтобы люди сюда шли охотнее, нужна привлекательная заработная плата. Интересные задачи в этой сфере уже есть. Если будет еще и хорошая зарплата, то больше талантов пойдет работать в обрабатывающую промышленность. Соответственно, страна будет становиться сильнее в плане своего технологического развития.
— А что происходит с силой нашей национальной валюты? В прошлом году российские официальные лица в качестве доказательства хорошего состояния нашей экономики часто указывали на резкий рост курса рубля. В этом году курс, как известно, показал совершенно обратную динамику. О чем, с вашей точки зрения, свидетельствует такая ситуация?
— В первую очередь она свидетельствует о том, что у нас активно восстановился внутренний спрос. Если посмотреть на последние данные по третьему кварталу, то оборот розничной торговли в реальном выражении увеличился на 11,3%. В сентябре такой показатель составил 12,2%. Инвестиции во втором квартале составили 12,6%. Понятно, что такое восстановление потребительского и инвестиционного спроса и привело к росту спроса на импортную продукцию. Одновременно с этим в текущем году цены на нефть и газ оказались ниже, чем они были в прошлом году. На этом фоне курс рубля, естественно, скорректировался.
Был и определенный «перелет» этого курса. Вот с какими явлениями, с которыми недавно столкнулась российская экономика, он был прежде всего связан. Погашение части внешних долгов экспортерами. Необходимость увеличить финансирование покупателей нашей продукции за рубежом. Уход иностранных компаний с российского рынка и выкуп их долей российскими инвесторами. Все это вместе взятое увеличивало спрос на иностранную валюту и вело к ослаблению рубля. Сейчас мы видим, что эти временные оттоки капитала начинают сокращаться. Платежный баланс стабилизируется. И рубль демонстрирует сейчас тенденцию к укреплению.
— Но вот долго ли еще он будет ее демонстрировать? Отражает ли нынешний курс рубля реальное положение дел в экономике? Не является ли сейчас рубль недооцененной или, наоборот, переоцененной валютой?
— Все зависит от того, какая из разнонаправленных тенденций окажется сильнее. Временные оттоки капитала, погашение внешнего долга, выкуп иностранных активов — чем сильнее будут снижаться объемы всего этого, тем сильнее будет укрепление российской национальной валюты. Но одновременно с этим продолжение быстрого роста внутреннего спроса может компенсировать всю эту историю. Подводим итог: рубль сейчас укрепляется и может укрепиться еще. Но в целом рассчитывать на какие-то кардинальные отклонения курса рубля от нынешних равновесных значений не стоит.
И кто тут угасает?
— Вы говорили о том, что от антироссийских санкций больше всего пострадала сама Европа. На каких конкретных данных основана такая оценка?
— Можно опереться, например, на показатели динамики ВВП. Если взять последние данные по еврозоне, то невозможно не обратить внимания: показатели роста нулевые к уровню прошлого года. А в таких экономиках, как Германия, Нидерланды, не говоря уже о странах Прибалтики, наблюдается и отрицательная динамика. Тем временем Россия уже полностью восстановилась относительно уровня начала прошлого года. В третьем квартале мы имеем рост в 5%. Конечно, с точки зрения экономической динамики страна испытала определенный шок во втором квартале прошлого года. Но с тех пор экономика уверенно восстанавливается. Во многих отраслях уровень начала прошлого года уже превышен.
Разумеется, есть целый ряд отраслей, которые по объективным причинам еще не полностью восстановились. Это, например, нефть и газ. Есть и такая отрасль, как деревообработка, которая в значительной степени — особенно на северо-западе страны — была завязана на европейские рынки. Есть автомобилестроение, которое находится в глубоком кризисе, из которого мы, правда, потихоньку выходим. Но если смотреть на экономику России в целом, то динамика здесь однозначно положительная.
— Вы заявляли о том, что «Россия отключилась от больной экономики Запада и подключилась к здоровой экономике Востока». Но насколько корректно говорить о том, что экономика Запада больна, а экономика Востока здорова? У Китая, насколько я знаю, не все в порядке с экономикой, а в Америке, напротив, все не так плохо...
— В Китае настолько «не все в порядке с экономикой», что он растет примерно на 5% в год. Да, это чуть более медленные темпы, чем те, какими Китай рос в предыдущие годы. Но темпы инфраструктурного развития там по-прежнему очень высокие. И еще много чего хорошего происходит в китайской экономике. А в Европе мы видим и отсутствие экономического роста, и стагнацию, и очень серьезные проблемы в промышленности — особенно в таких отраслях, как химическая. Кроме того, в Европе мы видим ветшание инфраструктуры и отсутствие ресурсов, которые требуются для того, чтобы приводить эту инфраструктуру в порядок. Я уж не говорю о миграционных и внутриполитических проблемах. Это все известно и точно не добавляет стабильности и уверенности в светлом будущем европейских экономик.
— Простите, но знаменитая книга Освальда Шпенглера «Закат Европы» была опубликована еще в 1922 году. Европу много раз списывали со счетов. Но она почему-то до сих пор не закатилась и не угасла.
— Нельзя отрицать то, что и Европа, и США входят в число крупнейших экономик мира. И они точно останутся важными полюсами экономической активности. Но вот их текущее состояние, их динамика развития, их будущее — это то, что вызывает вопросы. И вот как звучит один из этих вопросов: будут ли эти полюса становиться сильнее, чем они есть сейчас? Думаю, что уже вряд ли. А вот что еще совершенно очевидно: главные полюса мирового экономического роста сейчас находятся в Азии. Я уже сказал про темпы роста ВВП Китая. Индия растет еще быстрее. И то, что Россия нарастила объем торговли с Азией, позитивно сказывается и на нашей экономической динамике.
Можно ли сказать, что мы полностью отключились от Запада и переключились на Восток? Точно нельзя. С Западом у нас сохраняется определенный объем торговли. Доля евро и доллара в международных платежах у нас сейчас составляет около 25%. Технологическая зависимость от Запада — или, вернее, зависимость от определенных западных технологических платформ — у нас в некоторых сферах по-прежнему наличествует.
Скажу так: больше половины пути «отключения» от Запада уже пройдена. Но многое нам еще только предстоит. Важно подчеркнуть: это не просто вопрос отключения и переключения — это вопрос развития собственных технологических платформ в разных отраслях. Это то, что нам еще предстоит сделать.
— Учитывая все это, не слишком ли рано мы заговорили о том, что Россия выдержала санкционный удар Запада? Не получится ли так, что Запад сделает выводы из своих ошибок, перенастроит свою санкционную политику и санкции станут для нас реально кусачими?
— Санкционное давление со стороны Запада вызвало в нашей экономике целый ряд шоков. Часть из них носила краткосрочный характер, а часть еще никуда не ушла и по-прежнему носит долгосрочный характер. Краткосрочные шоковые явления были связаны с работоспособностью нашей банковской, финансовой системы, работой логистики, взаимоотношениями с другими странами-партнерами. Все эти проблемы во многом удалось преодолеть. Понятно, что западные государства и здесь будут продолжать пытаться что-нибудь докрутить с точки зрения санкций. Но российский бизнес и российские компании показали и показывают, что они готовы работать в меняющихся условиях.
Но есть и долгосрочные риски, с которыми нам еще долго предстоит работать. Именно поэтому президент так акцентирует важность достижения технологического суверенитета. Целый ряд российских отраслей работали на западных технологических платформах, которые сейчас становятся все менее и менее доступными. Давление Запада в этой сфере будет только ужесточаться. И тот ускоренный переход на российские технологические платформы, который начался еще до 2022 года, но активизировался в последний год, — это то, чему всей нашей экономике придется уделять много сил, времени и внимания в ближайшие годы.
— Скажите, а как мы сейчас платим за импорт?
— По-разному. Где-то примерно 25% — это, как я уже сказал, доллары и евро. Все остальное — юани и рубли как основные валюты. Рублями оплачивается примерно треть всего импорта.
— Отказ от доллара и евро является сейчас одним из приоритетов российской экономической политики. Но сумели ли мы найти реальные альтернативы этим валютам?
— Речь здесь идет не о поиске краткосрочных решений, а о переходе на следующий этап развития глобальной финансовой системы. Это вопросы использования систем на основе цифровых валют центральных банков, расчетов без центральных контрагентов. Есть целый ряд схем, основанных на блокчейне. Все эти схемы будут сейчас активно внедряться и видоизменять то, как выглядит глобальная финансовая отрасль. Работа по внедрению таких схем с определенными странами сейчас активно ведется. Это как раз долгосрочная задача, которую нужно решить, чтобы система была устойчивой, удобной для всех ее участников и ни от кого не зависящей.
— Не буду притворяться, что я понял все в вашем предыдущем ответе. Спрошу поэтому по-простому: является ли сейчас типичной ситуация, когда за свой газ и нефть мы получаем, например, индийские рупии, на которые мы ничего не можем купить?
— Все мы можем. Проблем на самом деле с Индией у нас нет. То, о чем вы упомянули, — это совершенно надуманная тема. Российская торговля с Индией, Китаем и другими странами идет все более и более успешно. Все те проблемы, которые возникали на первых этапах, шаг за шагом снимаются. Наши компании с этим успешно справляются.
— А какой вообще смысл в переходе к внешней торговле за рубли? Ведь за пределами России за рубли ничего нельзя купить, правильно?
— Почему нельзя? Можно. Как я уже сказал, у нас треть импорта оплачивается рублями. А за эти рубли потом другие страны покупают наши экспортные товары. Например, чтобы купить газ за рубли, надо сначала где-то эти рубли взять — то есть надо сначала нам что-то продать и получить в качестве оплаты рубли.
Что поют финансы
— Что у нас происходит с бюджетными доходами? Светит ли нам большой дефицит или все-таки некий профицит бюджета?
— Осенью прошлого года дефицит федерального бюджета на этот год был запланирован в размере 2% ВВП. Сейчас мы видим, что выходим на показатели лучше, чем это было запланировано. За десять месяцев этого года дефицит федерального бюджета составил 1,2 триллиона рублей. Но консолидированный бюджет страны показывает профицит. Вместе с бюджетами социальных фондов и регионов у нас уровень доходов превышает уровень расходов примерно на половину триллиона рублей. Этот профицитный показатель говорит об очень устойчивом состоянии бюджетной системы в целом.
— По старой и доброй традиции всех демократических стран и народов власть перед президентскими выборами убеждает граждан в том, что в экономике все хорошо. Не выяснится ли после выборов, что в экономике все не так хорошо, как считалось раньше?
— Россия в этом плане выгодно отличается от отдельных стран Европы, которые вы назвали демократиями. Горизонт планирования там короткий. Главное — дотянуть до следующих выборов, а потом хоть трава не расти. Мы все прекрасно знаем, что горизонт планирования президента Путина — это не три месяца, не год и даже не пять лет. Это десятилетия вперед, поколения. Задумайтесь, например, о том, как страна изменилась по сравнению с 2000 годом. Вспомните, например, о том, сколько тогда составляла средняя продолжительность жизни, каким был уровень автомобилизации населения, обеспеченности жильем, производства сельскохозяйственной продукции, сельскохозяйственного экспорта. Смысл состоит в том, что Путин ни одно решение не принимает «под выборы», исходя из краткосрочного горизонта планирования. Он всегда думает в терминах следующих поколений.
— К вопросу о планировании под выборы. Я вспоминаю выборы 2018 года: они прошли, и вдруг выяснилось, что надо проводить не слишком популярную пенсионную реформу. Не заготовлена ли случайно у власти и сейчас «горькая пилюля» на период после выборов 2024 года?
— Сейчас на повестке не «горькие пилюли», а стратегия развития — инфраструктуры, образования и так далее. Мы все хотим как можно быстрее увидеть улучшение в стране социальной инфраструктуры, ускорение ремонта школ, детских садов, ремонта дорог, улучшение работы первичного звена здравоохранения. Вопрос состоит вот в чем: какую скорость всех этих позитивных изменений мы можем себе позволить?
— Меня очень удивило ваше недавнее заявление о том, что «Россия — одна из немногих стран, где сейчас сокращается уровень неравенства». Не могли бы вы конкретизировать: сколько составило это сокращение и от какого уровня?
— Статистики обычно меряют неравенство с помощью такого показателя, как коэффициент Джинни. В 2010 году этот показатель составлял в России 0,42%. А по итогам 2022-го он, по данным нашей статистики, опустился до уровня меньше чем 0,4%. Данные Всемирного банка даже чуть лучше: снижение до уровня 0,36 по итогам 2020 года.
С чем связана такая динамика? Во-первых, с улучшением ситуации на рынке труда. Низкая безработица и рост заработных плат — это как раз то, что ведет к снижению неравенства. Во-вторых, в последнее время запущены очень масштабные программы по поддержке семей с детьми и общему сокращению уровня бедности в стране. Например, доходы 10% наименее обеспеченных семей и граждан благодаря мерам социальной поддержки выросли больше чем на 20% к уровню прошлого года. Все это и позволяет добиваться позитивной динамики в снижении коэффициента Джинни. Кстати, во многих других странах — например, в той же Европе — это показатель в последние годы потихоньку поднимается.
— Но ведь уровень неравенства у нас по-прежнему слишком высок, правильно? И как сейчас выглядит ситуация с имущественным и финансовым расслоением в России по сравнению с другими странами?
— Да, бесспорно, уровень неравенства у нас по-прежнему слишком высок. Этого нельзя отрицать. Надо двигаться в сторону его уменьшения. Это, кстати, даст большой экономический эффект. Страна с меньшим уровнем неравенства — это страна с более высоким спросом на внутреннюю продукцию, с более крепкой экономикой.
Теперь ответ на вторую часть вашего вопроса. По сравнению с другими развивающимися странами — такими, например, как Бразилия и Аргентина, — у нас уровень неравенства гораздо меньше. В Китае, судя по данным Всемирного банка, уровень неравенства примерно равен российскому. Да, в отдельных европейских странах есть показатели поменьше. Но, еще раз повторю, в борьбе с неравенством важна динамика. Мы набрали скорость и не намерены ее снижать. Например, с 1 января следующего года размер минимальной оплаты труда будет проиндексирован на 18,5%.