Сей экскурс нужен мне для подтверждения реальности давнего случая. В один из вечеров конца ноября 1997 года прошли последние матчи отбора на чемпионат мира по футболу Франция-1998, а на следующее утро газеты публиковали итоговый список стран-участников грядущего футбольного праздника жизни. Отборочные на ЧМ-98 запомнились тем, что не пробилась ни одна из республик бывшего СССР (на предыдущий ЧМ-1994 прошли несколько, видно, еще работала инерция советского спорта).
«Четырнадцати?» — переспросят помнящие список союзных республик или примерное число золотых дев вокруг фонтана на ВДНХ. Да, участвовали в отборе все бывшесоюзные, кроме Таджикистана, хлебнувшего (или «глотнувшего» по выражению одного политдеятеля той эпохи) суверенитета более других, с гражданской войной, по счастью, недолгой.
Запомнился тот цикл бездарной сборной России, проигравшей первое, проходное, место Болгарии. И веселой фразой в интервью их лидера Христо Стоичкова: «Русские когда-то освободили нас от турок, а мы освободили их от ЧМ-98». Разумеется, поддаваться болгар никто не просил, но ведь и никто не просил Стоичкова в сугубо футбольном интервью влезать в историю, припоминать России ее ошибки…
А как в целом игра бывшесоветских команд? Тут как раз можно поздравить с относительным, но все же успехом и поставить на первое место… Таджикистан. Который единственный из пятнадцати: 1) не проиграл ни одного матча, 2) не пропустил ни одного гола, 3) сэкономил кучу денег.
Примерно такая недобрая ирония скрипела в мозгах, пока я в гремящем вагоне переворачивал страницы, изучая итоги отбора. И тут кто-то справа сзади вполне вежливо спросил: «А как наши сыграли?» (В ту эру, повторю, можно было до полудня не знать важнейших новостей.)
И я, в четверть или осьмушку оборота оглянувшись, самым краем бокового зрения скользнув по вопрошавшему, вежливо спросил-уточнил: «А кто — наши?»
И тут же в единый миг я осознал всю дичь, абсурд ситуации. Человек вполне культурного вида, ну, может, чуть смуглее меня, на чистейшем русском поинтересовался результатом вчерашнего матча, закрывшего нам дорогу на ЧМ-98 во Франции. А в ответ моя дурацкая корректность, автоматическая любезность: «А кто — наши?» Вроде как хотел отыскать в таблицах его команду, из республик где-то южнее, и сообщить результат.
Получается, я, когда-то размышлявший, чего-то там публиковавший, в том числе о распаде СССР, свершил на своем уровне деяние, схожее с громко-историческим актом, вроде Беловежско-Пущинского. Я отказал ему в «нашести». Развалил Россию. Хоть в глазах одного человека, но развалил. Смех и грех. И урок.
ЧМ-98, проходивший во Франции, вынырнул из глубин памяти, возможно, следствием нынешнего «чемпионата» Франции по погромам, прошедшего на улицах многих городов страны. Так сказать «турнира», мимо которого хотели бы «пролететь» все страны, да некоторым это сложнее, чем, наоборот, выйти в престижный финал.
И в этом «соревновании» имеет значение не только груз колониального или рабовладельческого прошлого, но и мера сегодняшнего государственного мастерства.
Французская Atlantico по горячим (и в буквальном смысле) следам расового бунта публикует исследование «Интеграция или фикция? Насколько жизнь иммигрантов обособлена от остальных французов». Социологи измеряют «индекс сегрегации для иммигрантов неевропейского происхождения» по регионам, возрастным и социальным группам. Общий итог: «сегрегация иммигрантов, их детей по месту жительства имеет (незначительную) тенденцию к снижению. Но рост их доли среди населения привел к тому, что стало больше районов, муниципалитетов, где дети иммигрантов составляют большинство среди лиц моложе 18 лет». То есть в полном бездействии Париж обвинить нельзя, неравномерность, изолированность проживания иммигрантов даже снизилась, но этот плюс погребен под цифрами количественного их роста. Есть в той статье интересные частности, но самый общий вывод ясен и на уровне школьной версии философии: «переход количества в качество».
Британская The Spectator, «Почему в Европе бунтуют»: «Призрак бродит по Европе. Во Франции, Швеции, Германии, Бельгии и даже Швейцарии господство банд бросает вызов верховенству закона. Отрезанная от общества молодежь не испытывает к нему ничего, кроме нигилистического презрения. Судя по событиям в Париже, Стокгольме, год может стать худшим в истории»…
Российская цивилизация традиционно умела впитывать потоки иноплеменников, размещать, давать им достойные занятия. Бежавшие от насильственной исламизации, потом от Великой Замятни тюркские нойоны стали российским дворянством. Греки, сербы, немцы, Кавказ-Закавказская «галактика»… Целый народ, калмыки, придя почти с другого края света, вписались удачно, в русской армии дошли до того же Парижа. Вот, кстати, свежий военно-исторический анекдот: сравните картины с изображениями города 1814 и 2023 годов и угадайте, какая относится к периоду войны? Кто парижанам был страшнее: русский калмык (пришедший из сожженной Москвы) или французский в третьем поколении араб?
Ноу-хау российской инкорпорации — тема долгая, здесь приведу одну лишь деталь. В России не было «злоупотребления благотворительностью». Связка «зло» и «благо» звучит диковато, но такова диалектика. В США на велфере выросло 3–4 поколения: см. BLM и их «веселуху». Европейские соцпособия — та же изнанка: «Получай, живи, только не лезь под ноги, не мешайся». Тут унижение и хоровод мыслей: «Может, надо еще потрясти богатую, жирную тетю? Откуда у нее такое богатство, что и нам кинуть не жалко? Не у наших ли предков награблено?»
Давняя мудрость гласит: «Настоящее милосердие — не бросить собаке кусок. Настоящее милосердие — разделить его с ней, когда и сам голоден как собака».
Россия не богатая жирная тетя, объемы ее благотворительности ничтожны в сравнении с Западом. К нам приходили не вкусить подачек, а разделить судьбу, службу, трудности. Командир спецназа «Ахмат» Апти Алаудинов: «Русский — тот, кто готов защищать Россию».
Да, многие едут подзаработать, но не за велфером же. Следствие: приток иммигрантов всегда был примерно равен сумме мест работ, служб.
И, кажется, гармонию сего уравнения нарушает, как ни смешно это звучит, неумение распорядиться подошедшим богатством. Когда я вижу трех южан в оранжевых куртках, бросающихся с метлами за одним листком, окурком (слава богу, не моим), красящих оградки (муниципальным эстетам свежий ядовито-зеленый чем-то красивше скромного прошлогоднего цвета), я задумываюсь: не наша ли разбогатевшая «тетя» делит «пособия» под видом фонда зарплаты? Разжиревшая, чуток коррумпированная (наняв национальную общину, можно получить бакшиш от главы), но главное — иммиграционный поток, ею спровоцированный. Качество приехавших за пособием отличается (см. Париж) от приезжавших служить и работать, а количество может превысить абсорбционные способности страны.