В тумане сторожевые вышки как будто висят в воздухе. За высокой оградой едва проглядывают ряды серых зданий с решетками на окнах. У тяжелых ворот — толпа людей. При каждом — синий пакет, где фломастером написано имя и фамилия арестанта. В этих и только в этих пакетах принимают в СИЗО передачи. Закупаться продуктами и всем необходимым можно только в магазинчике, который прилегает к следственному изолятору.
СИЗО после недавних событий переполнено. Чтобы передать пакет своим близким, людям приходится занимать очередь в пять утра.
Пожилой мужчина, стоящий рядом, привстав на цыпочки, пытается рассмотреть что-то за витками колючей проволоки.
— У вас кто-то был на протестных акциях? — спрашиваем у мужчины. Он сжимает в руках папку с бумагами. Представляется Сериком.
— 6 января мой 53-летний брат Ербол со своими сыновьями ехал на машине к сестре. Они находились далеко от центральной площади, комендантский час еще не начался. Вдруг по его автомобилю начали стрелять. Пуля попала брату в плечо, 16-летнего племянника Арсена ранили в живот.
Второй племянник привез их больницу. Но в тот день никого с огнестрельными ранениями не принимали. Врачи боялись брать таких пациентов. Как говорит Серик, закрывали дверь перед носом.
— Позже через знакомых удалось пробиться больницу неотложной скорой помощи. Племянника и брата прооперировали. Парень до сих пор в реанимации, а брата 8 января из больницы силовики вывезли в СИЗО. За это время ему дважды вызывали из города врачей. Они обрабатывали раны и уезжали. Как он себя чувствует, есть ли у него температура, — нам об этом не говорят. Я не могу передать лекарства, потому что не знаю, какие именно нужны препараты.
Серик говорит, что фамилию следователя им не называют. Адвоката нанять они не могут.
— Цены сейчас задрали. Просят 1,5 млн тенге (260 тысяч рублей) только за то, что зайдут к задержанному в СИЗО. За участие в судебном процессе адвокату нужно заплатить 50-55 тысяч долларов. К нашим правозащитникам обращаться бесполезно, они всего боятся. Я сам раньше работал в системе МВД. Но бывшие коллеги отказываются помогать. Так и говорят: «Сам президент контролирует дела, связанные с протестами, помочь ничем не можем».
Поговорили мы около СИЗО и с Алибеком. Его 29-летнего брата Саята Адилбекулы ранили 5 января днем, когда он шел в аптеку. В больнице мужчину прооперировали. 8 января полицейские вывезли его из госпиталя. На днях суд арестовал мужчину на два месяца.
— Суд проходил прямо в следственном изоляторе. На заседании присутствовали четыре человека — прокурор, адвокат, судья и подозреваемый, — рассказывает Алибек. — Силовики вывезли брата из больницы без одежды, даже без нижнего белья, разрешили накрыться простыней. Как я понял со слов адвоката, он до сих пор в этой простыне ходит. И на суд приехал, считайте, голый. Я попросил адвоката рассказать об этом ужасе на камеру. Он отказался: боится за свою жизнь и карьеру.
Судебное заседание, как рассказывает Алибек, длилось 14 минут. Сейчас все суды над задержанными проходят быстро — 10-15 минут, и судьба человека решена. Как на конвейере.
— Адвокат у нас — государственный. Нанять за деньги дорого. За месяц работы просят от 50 тысяч до 350 тысяч ваших рублей. За каждый последующий месяц сумма умножается вдвое. В камере с братом находится 8 человек. По словам адвоката, народу в СИЗО — тьма, несколько тысяч. Точное число не известно. Списки задержанных не публикуют до сих пор. Токаев поручил смягчить наказание мирным протестующим. По-моему, он сделал такое заявление, чтобы народ успокоился. На деле же ничего не происходит.
Местные СМИ, как рассказывает наш собеседник, отказываются освещать эту тему. Поэтому никто не знает, не видит, как перед следственным изолятором ежедневно выстраиваются очереди из сотни человек, чтобы передать родным одежду.
— Люди вынуждены мерзнуть на улице, вести списки, постоянно отмечаться. К народу относятся, как к скоту. Пока я стоял в очереди, столько всего наслушался. Раньше думал, что мы живем в правовом демократическом государстве, где соблюдается конституция.
Разговорились мы и с Мадияром Оразбековым, который уже несколько дней не может передать передачу своему брату Айдару, который был ранен, попал в больницу, а спустя неделю выяснилось, что он находится в следственном изоляторе.
— Брату — 34 года. 6 января он поехал в центр города на своей машине, сидел, наблюдал за митингующими, — рассказывает Мадияр. — В какой-то момент к нему в машину посадили одного из пострадавших, в которого попала пуля, попросили отвезти в больницу. Как только он начал отъезжать, один из военных открыл по машине огонь. Брат получил ранение в ногу. Начала хлестать кровь, зажав рану, он помчался в четвертую горбольницу, попросил, чтобы я приехал. Брату сделали операцию, пуля прошла навылет. Сутки он находился в реанимации, а потом его перевели в палату.
8 января, по рассказам Мадияра, в больницу нагрянули силовики и увезли брата.
— Я не мог найти его нигде, ни один из государственных органов не давал мне никакой информации. А обращался я и в прокуратуру, и в Комитет национальной безопасности, и в Департамент полиции. Искал брата по госпиталям. Нигде его следов отыскать не удалось. Только спустя неделю выяснилось, что он находится в следственном изоляторе Ла-155/18. 15 января нам об этом сообщил государственный адвокат.
Она рассказала, что брата били. Под глазом у него большой фингал. Когда я его видел в последний раз в больнице, у него не было никаких царапин и синяков.
Мадияр рассказывает, что вчера ему позвонил неизвестный мужчина, рассказал, что виделся с моим братом. При этом упомянул, что Айдар в камере единственный человек, который может передвигаться самостоятельно. Остальные — лежачие, с ранениями, лица у всех в кровоподтеках.
— Айдара заставили подписать бумагу, что якобы он — мародер и чуть ли не террорист. Потом брат вместе с государственным адвокатом поменяли показания. Мы всеми силами будем добиваться правды. Нельзя, чтобы тех, кто просто вышел на улицы, чтобы обозначить свою позицию, судили, как террористов.
Айдару Оразбекову удалось выжить. А строитель Бауржан из Степногорска погиб.
— Он работал по всей стране, набирал бригаду, они реконструировали у нас площадь на автовокзале. Потом он работал в Нур-Султане, а последние два месяца — в Алма-Ате, — рассказывает его родственница. — 6 января он вышел за хлебом. В какой-то момент позвонил жене, срывающимся голосом стал рассказывать, что рядом стреляют, у него на руках раненый парень, которому пришлось руками доставать пулю, которая ушла на четыре сантиметра вглубь тела. Баур не знал, как ему больше помочь. Плакал, старался закрыть как-то ему рану. А потом отключился. Больше родные его не видели.
А потом нашли Бауржана в морге.
— Пуля попала ему в селезенку. Жена Баура рассказывала, что его привезли в морг совершенно голого. Он долго числился как неопознанный. При нем не было ни документов, ни денег, ни сотового телефона, ни его очков. В тот день как раз началась зачистка, в том числе и улице Крылова, где они жили. Баур пропал не во время комендантского часа, а днем.
Его жена рассказывала, что во время опознания в морге она говорила со многими родственниками погибших. Почти у всех было ранение или в голову, или в печень. Было похоже, что работали снайперы. Один из погибших, по словам его близких, пошел покупать билеты, чтобы уехать домой, и его по дороге убили. 14 января мы привезли Баура в Степногорск и похоронили. У него осталась мама, которая сильно болеет, и 4-летняя дочка. Через пять дней Бауржану исполнилось бы 35 лет.
И таких историй — десятки. Люди ловили пули на улицах, а в спальных районах всех жителей без разбора останавливали военные патрули.
— Мы живем в микрорайоне, отдаленном от центра. 5 января шли с семьей и детьми по улице. И меня остановили солдаты, — рассказывает Бахтияр, который сам в свое время стоял на линии разграничения во время военного конфликта в Нагорном Карабахе. — Это были обычные срочники, причем без сопровождения офицера. Сказали, что я вызываю подозрение.
Я поинтересовался: «Почему?», и услышал: «Потому что ты – казах!» Потом они стали допытывались, участвовал ли я в массовых беспорядках, знаю ли я кого-то, кто там был? Один из них потребовал показать, что у меня в карманах, попытался выхватить у меня из рук телефон, чтобы посмотреть, какие фотографии у меня хранятся в смартфоне. Обычно этим занимаются следователи, оперативные сотрудники, спецслужбы. А тут полномочиями останавливать на улице любого человека, устраивать допрос, производить личный досмотр, наделили вчерашних школьников, которые не имеют никакого опыта. И кто дорвался до власти. Один из них навел на меня автомат, и так разговаривал со мной. Я хотел заснять весь этот процесс на телефон, он, сощурив глаза, сказал: «Попробуй…» Я понял, что может и выстрелить.
— Показали карманы и телефон?
— Пришлось. Они пригрозили забрать меня прямо с улицы и отправить в изолятор. А ведь таких как я, не причастных ни к митингам, ни к погромам, за решеткой оказалось немало. Вот что страшно.
Читайте материал «Пенсионер отрекся от престола: между строк обращения Назарбаева» .