Это особый вид политического искусства, в котором параллельные прямые могут запросто пересекаться, а то, что признается вредным и опасным внутри страны, может являться нужным и желательным за ее пределами.
Я далек от того, чтобы за что-то критиковать Дмитрия Жирнова. Грубо говоря, ему «на земле» виднее, чем мне на условном «диване» в Москве, действительно ли охраняющие российское посольство охранники-талибы такие уж замечательные мужики. Но, отказываясь критиковать «нашего человека в Кабуле», я тем не менее хочу задаться вопросом: не слишком ли он торопится? Не раздает ли Москва в его лице слишком много авансов?
Поднимать мятеж можно лишь против законной власти. А «законными властями Афганистана» талибов в международном сообществе пока никто не признал. Конечно, я и сам недавно написал об особом виде политической легитимности, который вытекает из убедительной победы той или иной силы на поле боя. У талибов такая легитимность точно наличествует. Следовательно, Россия должна работать в Афганистане с той реальностью, которая есть. Посол Дмитрий Жирнов это и делает с большим энтузиазмом. Что в этом смущает? Ничего — кроме вот этого самого «бегущего впереди паровоза» энтузиазма.
События в Афганистане могут развиваться сейчас по самым разным сценариям. Талибы могут создать в Кабуле устойчивый и стабильный политический режим, а могут и не создать. Талибы могут доказать, что их новообретенная «умеренность» — это вовсе не рассчитанный кратковременный пиаровский трюк, а могут и не доказать. Талибы могут выполнить свое обещание не превращать Афганистан в площадку для опасных в том числе и для России международных террористических организаций, а могут и не выполнить.
Наша страна должна быть готова к каждому из этих сценариев. Нам нельзя складывать все яйца в одну корзину и загонять себя в угол чрезмерно определенными заявлениями — по крайней мере, в ситуации, которая является совершенно неопределенной.
По складу характера я совсем не дипломат. Люблю называть вещи своими именами и пытаться публично докопаться до сути политических явлений. Но именно поэтому работаю в газете, а не во внешнеполитическом ведомстве.
В дипломатии важно умение пользоваться эвфемизмами. Например, в британском МИД в 60-х годах прошлого века в ходу было такое выражение — «усталый и эмоциональный». Означало оно следующее: тогдашний министр иностранных дел Соединенного Королевства Джордж Браун обожал прикладываться к бутылке и устраивать дебоши. Но его подчиненные были слишком большими дипломатами для того, чтобы говорить друг другу: «Наш-то сегодня опять пьян как сапожник!» Вместо этого в ход шел эвфемизм: «Министр опять сегодня очень устал и опять очень эмоционален».
Это чистой воды лицемерие. Но с точки зрения дипломатического искусства вред от этого лицемерия был гораздо менее значительным, чем от той простоты, с которой Джордж Браун вел себя на международной арене. Например, во время переговоров с главой советского МИД Андреем Громыко дружелюбный Браун попытался проявить любезность и назвал своего собеседника «Андрюшкой». «Андрюшка» искренность чувств не оценил и потребовал, чтобы к нему обращались Андрей Андреевич. Какой из этого вывод? Такой, что простота и дипломатия далеко не всегда дружат с другом. На международной сцене надо быть именно Андреем Андреевичем, а не «Андрюшкой».
Конечно, все это вопросы стиля, а не содержания. Но в дипломатии стиль тоже очень важен — в том числе и потому, что иногда он способен определять или даже затмевать содержание. Крушение слабого и нежизнеспособного проамериканского режима в Кабуле означает для российской дипломатии одновременно и большой шанс, и тяжелое испытание.
Шанс — потому что Россия вне зависимости от своего желания обречена теперь играть в Центральной Азии гораздо более важную роль, чем играла еще несколько месяцев назад. Испытание — потому что в эту важную роль нам придется по-крупному вложиться. Чем вывереннее будут наши действия, тем меньшими будут эти наши будущие вложения и шансы совершить какую-либо крупную ошибку в регионе, где ошибки со стороны великих держав являются скорее правилом, а не исключением.
Вернемся, например, к вопросу о «мятежниках» из Панджшерского ущелья. Двадцать лет назад отец нынешнего лидера этих самых «мятежников» Ахмад Шах Масуд был главным политическим партнером Москвы и бывших советских республик Средней Азии в Афганистане. Кто сказал, что та же самая история не повторится с его сыном? А даже если кто-то это и сказал, то почему в случае с современным Афганистаном мы столь экономно расходуем запасы того тумана из гладких и многозначных дипломатических эвфемизмов, которыми обычно сопровождается любая уважающая себя внешняя политика? Возможно, конечно, я не понимаю каких-то очень важных нюансов. Но если это так, то я в хорошей компании: в ней как минимум один чрезвычайный и полномочный посол РФ.
Читайте материал «Отряды талибов с боем вошли в Панджшер»