- «Московскому комсомольцу», всем журналистам, неравнодушным людям – огромное спасибо! Без вашей поддержки, я думаю, мы бы с вами сейчас не разговаривали.
- Николай Николаевич, если не брать слово «абсурд», которым вы охарактеризовали историю с обвинением и судом, изумительную ситуацию – призывал к законным акциям, но подразумевал беспорядки - что это было? Откровенное выкидывание вас из политического поля?
- У меня другого нет объяснения. Я, конечно, не могу залезть в головы товарищей, которые все это дело организовали. Но у меня сложилось впечатление, что Следственный комитет просто выполнял указание – им пальцем кто-то показал.
Выключили меня из политической жизни домашним арестом. Это самая жесткая мера, кстати, в плане общения – я мог общаться только с моими родителями и с адвокатами. И, конечно, специально повесили «тяжелую» статью – о массовых беспорядках, - с тем, чтобы я не имел права баллотироваться ни в какие парламенты нашей страны. У меня другого объяснения нет.
Вот, смотрите. За год меня допросили толком только один раз – на следующий день после задержания. И всё. Я, как наивный человек, думал – сейчас меня будут спрашивать про массовые беспорядки, проводить какие-то очные ставки… Ну, знаете. Как в фильмах. Но – ничего, ноль.
- За высказывания, которые вам вменили, можно половину журналистов в стране пересажать. И что касается оценки экономической и политической ситуации в стране, и что касается ситуации с пандемией…
- Да, я думаю, не половину, а всех. Мы приглашали в качестве свидетелей защиты главных редакторов СМИ, чтобы они подтвердили: то, о чем говорит Платошкин, мы тоже пишем. Судья заявила: не имеет отношения к делу. Вот как? Меня за эти высказывания судят, а к делу это отношения не имеет?
Я хочу подчеркнуть – эксперт СК, которая проводила экспертизу моих роликов, госпожа Шмелева, она блестящее абсолютно заключение дала: такого (заведомых фейков – Авт.) в роликах Платошкина нет. Три экспертизы – и все за меня. И, тем не менее, меня потащили в суд. Вот в чем вопрос.
Пример. Платошкин говорит: в период распространения коронавирусной инфекции испытывалась нехватка больничных коек и некоторые больницы были перепрофилированы только под коронавирус. У меня больница рядом с домом такая, номер 15. Но считается, что я рассказываю заведомо ложные вещи. Ну что тут скажешь. Слов нет.
- Какие у вас сейчас ограничения в связи с приговором?
- У меня пять лет условно и штраф 700 тысяч рублей. Кстати, низкий поклон людям, которые вчера начали перечислять пожертвования на оплату штрафа. До вступления в законную силу я под подпиской о невыезде – не могу покидать московский регион. Я, как человек осужденный по тяжкой статье, не имею права баллотироваться в органы власти.
- Но общественную деятельность вы можете вести?
- А я ее и не прекращал. Те люди, которые заказали мое преследование, они, видимо, как рассуждали: цель жизни Платошкина – это попасть в Государственную думу и хомячить там по полмиллиона, или сколько они там в месяц получают, я не знаю. Я не знаю, сколько – мне это не интересно и все равно. Я человек сформировавшийся, дипломат, с регалиями.
Я буду оказывать поддержку оппозиционным кандидатам, честным, неподкупным, тем, взгляды которых более-менее с моими совпадают. Безотносительно их партийной принадлежности. Чтобы там были депутаты, которые начнут, наконец, принимать законы в интересах людей.
- Часть оппозиции, и это не скрывается, финансируется из-за рубежа. И тут можно согласиться с действующей властью, что это недопустимо.
- В этом смысле вопросов нет, недопустимо. Это везде так, и в Америке нельзя финансировать кандидата из-за рубежа. Это абсолютно логично.
- То есть, с вашей точки зрения, не должно быть оппозиции ради оппозиции, а должна быть оппозиция, которая будет действовать в национальных интересах?
- Конечно, только в интересах России. Я буду поддерживать кандидатов, программа которых совпадает с моим видением. А не тех, кто просто идет против «Единой России».
ЛДПР вот тоже говорит, что она против «ЕР», но мне ее программа, честно говоря, не очень подходит. А в либеральном спектре… Я не хочу называть этих людей либералами. Меня что в них поражает – их абсолютный антидемократизм.
Вот, например, я сижу под домашним арестом, мне «шьют» черт-те что, моя бедная жена, мои сторонники обивают пороги в поисках помощи. А они знаете, что говорят, я клянусь, - «А он как к Сталину относится?» Если хорошо – мы для него ничего делать не будем. Это у нас либералы, приверженцы всяческих свобод?
- И как вы к Сталину относитесь?
- Это знаете мне что напоминает? Вот я иду по берегу реки, а там человек тонет, кричит «помогите!» А я его спрашиваю – вы как к Путину относитесь? Вот если не так, как я, то я вам помогать не буду.
Либералы на меня ярлычки вешают – популист, сталинист. Хотя вся моя программа состоит только из тех пунктов, которые работают в других странах. Например, выборность судей, прогрессивное налогообложение. Это везде совершенно конкретно работает.
А насчет сталиниста… Отношение к Сталину у меня абсолютно такое же, какое было во времена Брежнева. При Хрущеве Сталин огульно критиковался, так же, как принято сейчас. И что он там военные операции по глобусу планировал, и вся эта чушь. При Брежневе репрессии, безусловно, осуждались, памятники не восстанавливались. Но Брежнев, фронтовик, чтил, как и миллионы советских людей, роль Сталина как верховного главнокомандующего.
Фронтовики же писали миллионы писем – что вы делаете, зачем вы очерняете человека, под знаменем которого мы сражались и погибали? Поэтому, я считаю, что у Сталина, как и у любого политического деятеля, есть две стороны. Есть та, которую я осуждаю – это репрессии. А индустриализация, культурная революция, победа в войне – конечно, я поддерживаю.
- Что вы планируете в качестве ближайших шагов?
- Мы подготовим несколько кандидатов от движения «За новый социализм» в Государственную думу. Ведем переговоры с рядом политических партий о выдвижении наших кандидатов по их спискам или по одномандатным округам. Чтобы подписи не собирать. Собрать 15 тысяч подписей в нашей стране оппозиционному кандидату – это утопия. Мы предложим немного кандидатов. Чтобы было, как Ленин говорил, - лучше меньше, да лучше. Чтобы это были люди, которыми реально могла гордиться страна.
- Вы надеетесь, что вам удастся опротестовать этот приговор и получить право баллотироваться?
- Я его буду опротестовывать не потому, чтобы получить возможность куда-то там баллотироваться. Я вам честно скажу: мне, как профессору, дипломату, ученому, мне стыдно, что я уголовник. Мне просто стыдно. Я никогда свою вину не признавал, потому что я ее никак понять не могу до сих пор. Поэтому я буду оспаривать.
Что касается наших судов – я реалист и все это видел, я тут ничего не жду. Но дойдем европейского. Мне, как патриоту страны, стыдно, что люди ищут правду в европейском суде. Это ведь потому, что они здесь ее найти не могут.
Моя мать, когда меня вчера в тюрьму собирала - мы же не знали, чем всё закончится, - она говорила: веди себя в тюрьме нормально, не ссорься, но я своего сына в наручниках представить не могу, что же он, бандит, что ли, поэтому не поеду на суд, смотреть на этот абсурд не хочу.
Вот поэтому бороться я буду не за право баллотироваться, а за честное имя.